— Что она делала?
— Ну, она вышла из дома, остановилась и принялась озираться, как будто была удивлена тем, где находится. У меня хорошее зрение. Я видела ее лицо. Она все смотрела вокруг, затем ссутулилась и медленно пошла к воротам. Мистер Мэлони выбежал из дому, и я услышала, как он что-то кричит ей. Она остановилась. Тогда он принялся жестами показывать, чтобы она вернулась в дом, так, словно она была глухая или что-то в этом роде. Затем она послушалась и вернулась в дом. Я подумала, что, наверное, она оглохла из-за того ужасного происшествия, что случилось из-за военных в городе за три дня до этого.
— И вы не видели ее больше?
— О, я видела ее много раз. Но после этого она всегда одевалась так, как и должна быть одета девушка. Насколько я смогла выяснить, мистер Мэлони купил ей в городе одежду. Соседи не должны вести себя так, как он. Это неправильно. Вот и мистер Финч думал так же. Он, знаете ли, занимался недвижимостью…
— Вы когда-нибудь видели, мисс Хемпфлет, как ссорились мистер Мэлони и покойный?
— Они начали ссориться через несколько дней после того, как появилась эта женщина. Орали друг на друга через ограду. Мистер Финч всегда боялся грабителей. У него на дверях были хорошие замки. Я пару раз видела, как мистер Мэлони загонял его в дом и стучал в окна. Но Джим не отвечал.
Джастин подверг ее перекрестному допросу.
— Мисс Хемпфлет, вы сказали, что ответчик сам покупал одежду для этой женщины. Не знаете ли вы, он покупал ей что-нибудь еще?
Анита Хемпфлет захихикала.
— Да! Я полагаю, она была слабоумной. Я порасспрашивала вокруг и обнаружила, что он купил классную доску, как в школе, разноцветные мелки и детские книжки.
— Вы предприняли какие-нибудь попытки узнать, откуда появилась эта женщина, которая оставалась с мистером Мэлони?
— Конечно, я сделала это! Я знаю наверняка, что она не приехала на поезде, иначе ее бы увидел Дэйв Уоттл. Если бы она прибыла автобусом, то об этом бы знала Мертл Джиско. И Джонни Фарнесс не привез ее из аэропорта. Я думаю, что женщина, которая стала открыто жить с таким человеком, как Мэлони, могла приехать в город автостопом. Она не могла приехать никак иначе.
— Это все, спасибо, — поблагодарил Джастин Маркс.
Мэлони вздохнул. Он не мог понять, почему Джастин выглядел таким взволнованным. Все шло прекрасно. Все шло согласно плану. Он видел злые взгляды, которые бросали на него присяжные, но не волновался из-за них. Ведь как только они узнают то, что произошло на самом деле, то все они будут на его стороне. Но Джастин Маркс все больше потел.
Он вернулся к столу и прошептал Биллу:
— А как насчет временного помешательства?
— Ладно, если тебе это нравится.
— Нет, я имею в виду официальное заявление!
Мэлони уставился на него.
— Джасти, дружище, да ты рехнулся? Все, что нам нужно сделать — это рассказать правду!
Джастин Маркс поправил усики костяшками пальцев и издал блеющий звук, за который удостоился злого взгляда судьи.
Эмери Хитер вел дело очень умно. Фактически присяжные уже приговорили Билла Мэлони к электрическому стулу, так что начали кидать на него печальные взгляды, полные жалости.
Эмери Хитеру потребовалось два дня, чтобы закончить дело. Когда все было сделано, дело получилось бесспорным, блестящим. Было объяснено каждое несоответствие, разрешено каждое сомнение. Повод, Возможность. Все.
Утро третьего дня должно было стать решающим. Защита должна была представить свою версию. Никто не знал, какую именно, кроме, разумеется, Билла Мэлони, Джастина Маркса и таинственной рыженькой, которая называла себя Рейяпачаландакина. Билл называл ее просто Кина. Она так и не появилась в суде.
Джастин Маркс поднялся и обратился к замершему суду:
— Ваша честь, вместо того чтобы разъяснить суду версию защиты, я бы хотел сперва вызвать Уильяма Мэлони и позволить ему самому рассказать свою историю.
Суд загудел. Вызов Мэлони на допрос дал бы возможность Эмери Хитеру подвергнуть его перекрестному допросу, и обвинитель разорвал бы Мэлони на крошечные кусочки. Аудитория аж облизывалась в предвкушении этого.
— Ваше имя?
— Уильям Мэлони, Брайдон-Роуд, двенадцать.
— Ваше занятие?
— Физик. Экспериментатор, если хотите.
— Откуда вы получаете доходы?
— У меня запатентовано несколько изобретений. Я получаю по ним проценты.
— Пожалуйста, расскажите суду все, что вы знаете о преступлении, в котором обвиняетесь. Начните с начала, пожалуйста.
Билл Мэлони откашлялся, отбросил со лба волосы и бодро улыбнулся присяжным. Некоторые машинально улыбнулись в ответ, но, осознав ситуацию, тут же стерли улыбки с губ. Не очень-то принято улыбаться убийце.
— Все началось в тот день, — сказал он, — когда седьмого мая военные упустили свою ракету. В подвале у меня оборудована мастерская. Я провожу там большую часть времени. У ракеты, как вы знаете, была атомная боеголовка. Я думаю, из-за этого дела потеряли свои погоны штук пятнадцать генералов. Ракета взорвалась в холмах в сорока милях от города. Толчок разбил часть моей аппаратуры и раскидал материалы. Меня сбило с ног.
Я вскочил и обернулся, проклиная весь белый свет. И там, где всегда стояло мусорное ведро, оказалась комната. Ведущая в комнату арка была широкой, и я хорошо видел, что находилось внутри. Я сказал себе, что, должно быть, меня хорошо шарахнуло, раз я вижу такое. И в течение минуты я задавался вопросом, уж не галлюцинации ли у меня вследствие взрыва?
В комнате, которую я видел, не было никакой мебели — по крайней мере, мебели в нашем понимании. Там стояли большие кубы из тусклого серебристого металла и другие кубы, поменьше. И еще, я не мог понять, откуда исходит свет.
Будучи всегда любопытным, я, озираясь, прошел под аркой. Единственной вещью, которую я нашел в этой комнате, была какая-то штуковина, лежащая на самом большом кубе. Самое интересное, что она почти ничего не весила.
Представьте себе обруч для ребенка, сделанный из серебристой проволоки, внутри которой находилась самая черная чернота, какую я когда-либо видел. Она была как-то натянута на обруч, как кожа на барабан.
И когда я вертел его в руках, то почувствовал сильную вибрацию и не успел глазом моргнуть, как комната вдруг исчезла, а я наткнулся на мусорное ведро. Но в руках у меня оставался этот проклятый обруч. Обруч с натянутой на него чернотой.
Я принес его к столу, где было получше освещено, взял в одну руку и осторожно ткнул пальцем в этот странный черный материал. Мой палец прошел прямо через него, а я ничего не почувствовал. Не убирая пальца, я заглянул с другой стороны.
И так получилось, что я тут же дал название этой штуковине. Я сказал: «Балдежная штука!». И с тех пор так и стал называть ее — «Балдежная». Дело в том, что мой палец не вылез из черноты с другой стороны. Я сунул туда целую руку до самого локтя, но с другой стороны не появилось ничего. Испугавшись, я мгновенно вытащил ее. Рука была в порядке. И мне показалось, что там, где она побывала, было гораздо теплее.
Ну, можете себе представить, что для меня значило завладеть такой штуковиной? Я забыл про сон и еду. Я должен был узнать, что это такое и как оно действует. Я не видел своей руки по другую сторону обруча. Я поставил его перед лицом и попытался сквозь черноту коснуться своего носа, но ничего не получилось. Я так глубоко засунул туда руку, что мог бы обхватить всю голову…
— Я протестую! — прервал его Эмери Хитер. — Все это не имеет никакого отношения к факту…
— Мой клиент, — тут же ожил Джастин, — описывает происшествия, приведшие к предполагаемому убийству.
— Протест отклонен, — объявил судья.
— Спасибо, — поклонился Мэлони и продолжил: — Я решил, что моя рука где-то же должна быть, когда я совал ее в Балдежную. Но явно не в нашем измерении. Возможно, даже не в нашем времени. Но где-то она быть должна. И я решил узнать, что находится по другую сторону черноты. Для этого я мог использовать осязание. И это меня заинтриговало.
Я сунул руку в обруч и пошел вперед, держа его перед собой. Я прошел пять шагов, прежде чем моя рука обо что-то ударилась. На ощупь это казалось гладкой стеной. Но в моем подвале не было такой стены.
В науке должны существовать какие-нибудь меры предосторожности, но тогда я не думал об этом. У меня были догадки, что по другую сторону черноты могло оказаться и нечто недружелюбное, но это меня не останавливало. Я перевернул обруч и сунул через него руку с другой стороны. Там не оказалось никакой стены. Зато я испытал страшную боль. Я выдернул руку и увидел, что она вся в лопнувших капиллярах. Я положил обруч и некоторое время скакал по подвалу от боли. Затем я определил, что у меня тяжелый случай обморожения. Лопнувшие капилляры показали, что рука побывала в вакууме. А обморожение второй степени означало температуру около абсолютного нуля. Казалось вероятным, что я высунул руку в открытый космос. Я был доволен, что это рука, а не голова.
Я поставил обруч на скамейку и стал пихать в него самые разные вещи, а через некоторое время вытаскивать. Потом я сделал массу записей о воздействии абсолютного нуля на различные материалы.
Но к тому времени я донельзя устал, так что отправился спать. На следующий день я выпил кофе, а затем соорудил небольшой перископ. Засунул его в обруч — и ничего не увидел. Я перевернул обруч, проверил термометром, зажатым в руке, — достаточно тепло. Но перископ и с этой стороны ничего не показывал. Я задумался, не происходит ли что-нибудь со световыми лучами, когда они проходят через черноту. Впоследствии оказалось, что я был прав.
Приблизительно к полудню я узнал еще одну штуку. Каждый раз, когда я переворачивал обруч, то проникал в другую, отличную от предыдущей окружающую среду. Я проверял это термометром. Один раз термометр лопнул, и я обжег кончики пальцев. Я только порадовался, что этого не случилось в первый раз, тогда бы я обжег всю кисть.
Я заносил в журнал каждый поворот «Балдежной» и то, что, предположительно, было с той стороны. Я сделал специальный зажим и стал заталкивать в Балдежную оборудованные им каминные щипцы.