— А кто это тут посмел обидеть нашу бедную девочку, а? — Но голос его в то же время звучал так проникновенно и задушевно, что плачущая Лариса заревела еще громче и прижалась лицом к его ногам. Костя продолжал гладить ее по голове и, вздохнув, поверх очков оглядел следователей.
«Ну Костя, ну артист! — восхитился Турецкий. — Поди, всю дорогу репетировал эту фразу…»
Наконец Лариса затихла, успокоилась и, ойкнув, оторвалась от Меркулова. Она почувствовала себя совсем неловко, заметив на брюках незнакомого ей человека следы от своих слез.
Грязнов тут же встал и подвинул Косте свой стул. Тот сел рядом с Ларисой. Она сперва услышала его такой добрый, такой участливый голос, а теперь увидела его сидящим в форме государственного советника юстиции второго класса — при погонах, со звездами и щитами, — такого важного и одновременно домашнего, что сразу почувствовала своим отходчивым женским сердцем расположение к нему.
— Так на чем вы остановились? Ах да, на самочувствии… Ну, поправляетесь потихонечку, моя милая?
Лариса часто закивала, вытирая глаза.
— Ну и хорошо… ну и отлично… — забубнил Костя, как говорил бы с нашалившим и прощенным ребенком. — А они вам тут не надоели? Надоели, знаю, еще как надоели… Да вот беда, служба у них такая проклятая, что вынуждены иногда, даже сами того не желая, боль приносить людям. Но эта боль, милая, во спасение. Понимаете? Надо… Хоть и очень не хочется… А мне, знаете ли, старая моя знакомая, Александра Ивановна Романова, может, слыхали, много хорошего про вашего батюшку рассказывала. Было дело, спасла однажды его коллекцию от грабителей, да вы ведь наверняка и сами знаете. Да… Один раз спасла, а во второй — видите, как плохо все получилось…
Меркулов резким движением ладони показал всем присутствующим, чтобы они покинули комнату и оставили его наедине с Ларисой. Турецкий тут же поднялся и спросил:
— Разрешите, Константин Дмитриевич, выйти покурить на площадку?
— Разрешаю. И вообще, ты и Грязнов останьтесь, остальные на сегодня свободны. Благодарю, всего доброго.
— Что с тетрадкой делать будем? — спросил Полунин уже на лестнице.
— Постараюсь еще сегодня передать ее Кругликову. Вали, Сергей, отдыхай. До завтра. А Миронов наш, услышав команду Меркулова, смылся сразу, как ветром сдуло!
Посмеялись и расстались.
— За собой хвоста не замечал? — спросил Саша у Грязнова.
— Так им же не надо следом ехать, — усмехнулся Слава. — Наверняка следили… Мы в машине не разговаривали. Так что ты обещал про этого Бая? Я заметил, как она вздрогнула, когда ты связал его с Богдановым. Значит, знает.
Не теряя времени, Турецкий рассказал о своем посещении Бая и о том, что тот должен был сегодня приехать в Генеральную к Кругликову. Но Сашу интересовали сейчас две другие детали.
— Вспомни, когда ты приехал вслед за Богдановым в Переделкино, никакая другая машина из ворот не выезжала?
— А как же я могу знать, если у его усадьбы двое ворот? Там второй выезд на аллею и — в сторону Мичуринской.
— Вот! — Саша поднял многозначительно указательный палец. — А теперь давай по времени разберемся. Значит, вышел Богданов от Константиниди, то есть отсюда, в…
— Точно записано. — Грязнов достал блокнотик, перелистнул пару страниц. — Вот, тринадцать десять.
— Во сколько прибыли в Переделкино?
— Сейчас… Четырнадцать три.
— Почти час ехали?
— Так ведь пятница, середина дня, многие на дачи…
— А обратно за сколько управились?
— Обратно — быстрее, но мы же в Китайский… За сорок примерно управились.
— Ну вот и давай считать. — Турецкий присел на ступеньку. — Был Богданов у Бая, как ты говорил, тридцать семь минут, это я помню. Значит, выехал от него в четырнадцать сорок. В министерстве вы были в пятнадцать двадцать, так? Снова поймал ты его в пятнадцать сорок, а потеряли вы его с Акимовым в шестнадцать тридцать. Дальше не важно. Скорее всего, он вернулся в министерство и забрал бабу, у которой и провел сладкую ночь. Вообще-то лично мне не верится, чтобы человек, только что совершивший убийство, тут же полез на бабу. Особенно на такую, как Кисота. А я ее видел и даже в руках немного подержал.
— Ну, знаешь! — восхитился Грязнов. — Ты делаешь крупные успехи.
— Молчи, дурак, я не о том, — засмеялся Турецкий. — Лучше следи за мыслью. Твое же, кстати, предложение расписать его день по минутам и наложить на карту Москвы. Вот я и делаю. Впрочем, криминалистика описывает случаи и похлеще, тебе-то уж известно. Значит, вернувшись в Москву, ты позвонил Константиниди?
— Я с дороги еще звонил. Было это около семнадцати.
— И он уже молчал. Потому что, как утверждает медэкспертиза, был убит между тринадцатью и четырнадцатью часами. Я грубо говорю, потому что в данном случае минуты уже не важны. Важно, Слава, другое. Ты видел Богданова, скажи, он похож на профессионального убийцу?
Грязнов пожал плечами и ответил, что Богданов — мужик действительно крупный, но этакого вальяжного плана. Хотя и нервный, порывистый, особенно когда обратно, в Москву, возвращался. Но это, скорее всего, от выпитой рюмки-другой.
— Правильно, мне и Бай говорил, что он выпил у него пару рюмок. Но вот еще одна деталь. Я ее сегодня будто по наитию какому обнаружил. Здесь, — Саша кивнул на дверь квартиры Константиниди. — Полина эта сюда свой будильник притащила, который был поставлен ею на полчаса вперед, понимаешь? Значит, рассчитать время выезда Богданова от старика — не так уж сложно. Человек, который убил Константиниди, — считай это первой версией, — приехал сюда, сделал свое черное дело, снял картины, упаковал все хозяйство и снес в машину. С тем и отбыл, предварительно сымитировав падение часов и поставив стрелки на нужное ему время. А так как своих часов он не имеет, то воспользовался теми, что стояли на кухне и шли на полчаса вперед. Вот где находятся потерянные нами минуты — с тринадцати десяти до тринадцати тридцати двух, то есть двадцать две минуты. Понял?
— Постой, а почему он не мог просчитать время по этим самым здоровенным часам?
— Молодец, я тоже подумал: почему? А потому что надо было сперва думать, а потом делать. Но у убийцы получилось наоборот. От удара ногой, ну, ботинком, разумеется, по стеклу стрелки смялись и сдвинулись. Да и ошибка в принципе невелика, если бы ты не зафиксировал время выхода Богданова из этой квартиры.
— Так, понятно. А где вторая версия?
— Вторая проще. Убил, за двадцать пять минут посрывал все картины, сознательно поставил уложенные на пол часы на двадцать две минуты позже и преспокойно уехал. А ты — за ним. И потом уже где-то после шести заехал, забрал картины и укатил к любовнице. Но… Я видел помощника и шофера Бая — так называемого Андрюшу. Вот это профессианал. Он железные пробки с бутылок пальцами снимал. В машину за пять минут «жука» и «таблетку» поставил — ты сам видел — и свечу заменил. Я просил тебя его пальчики отдать и по картотеке первого отдела проверить. Позвоню вечерком. Да и по той коллекции, которую здесь Меркулов собрал, тоже проверим. Не верю, чтоб нигде не прокололся. Или он действительно ас… Интересно, а на что Костя наш дамочку подбивает?
— Пойдем подслушаем, — подмигнул Грязнов.
Но с Меркуловым они столкнулись в прихожей. Он целовал хозяйке ручку. Увидев «товарищей юристов», слегка прищурился и бодро сказал:
— Ну, господа хорошие, вы прощены. Можете прощаться с дамой. Лаврушкин!
Из маленькой комнаты немедленно вышел охранник.
— Можете, Марат, приступать к несению своих непосредственных обязанностей. Хозяйка обещала накормить вас ужином. Так что не тушуйтесь.
— Да у меня… — смутился охранник, — бутерброды вот…
— Значит, угостите друг друга. Еще раз всего доброго, Лариса Георгиевна. Полагаю, как мы договорились?
Лариса кивнула. Следователи вразнобой попрощались с ней и покинули квартиру. Турецкий держал в руках клеенчатую тетрадь Константиниди как самую главную свою ценность.
В машине Меркулов сказал водителю:
— Поедем на Петровку, Алексей Савельевич. Да не гони, видишь, какой эскорт у нас?
Следом за ними выруливал Грязнов на Сашиной машине, а за ним Турецкий на Славиных «Жигулях».
«Генеральный штаб» в составе Романовой, Меркулова, Турецкого и Грязнова заседал в кабинете Шурочки уже второй час. Обе версии, выдвинутые Сашей, были обглоданы и обсосаны до такой степени, что, казалось, на костях предположений не осталось и следа живого мяса. И все же было еще множество вопросов, на которые пока никто не мог дать вразумительного ответа.
В начале девятого Турецкий как-то спонтанно позвонил к себе в кабинет, но телефон отозвался лишь долгими гудками. «Закончили, что ли?» — удивился он, зная пунктуальность Кругликова и огромное количество вопросов, которые они должны были обсудить с Баем. Тогда он позвонил Лене домой и услышал его бодрый голос.
38
Понедельник, 17 июля, поздний вечер
— Привет. Как прошло свидание?
— А, это ты!.. Да ну какое там свидание… Сначала он долго вспоминал, потом, путаясь как-то странно, что на знатока искусства совсем не похоже, стал называть картины и авторов. Но, мне показалось, Саня, что все это самая обыкновенная туфта. Либо он толком не знал коллекцию, либо врал, заведомо называя в овновном вещи незначительные, типа коровинских этюдов. А их, да будет тебе известно, только по московским антикварным всяким лавкам — тысячи. Вспомнил степановские этюды, ну ты должен помнить этого художника — зимний вечер, лоси у стогов сена, Сергея Иванова, что-то из крымских этюдов Лентулова, авторские копии передвижников, мирискусников, немного авангардистов. В общем, я так и не понял, зачем нужно было грабителям лезть в такую коллекцию. Я не так давно был у приятеля на даче, на Сенеже, там Дом творчества художников имеется, так вот хозяин дачи, которую снимал приятель, обил подобными этюдами две наружные, правда под навесом, стены своего дома. Я еще спросил, зачем же такое варварское отношение к именам? Так знаешь, что хозяин ответил? А он, оказывается, предлагал разным музеям, даже бесплатно, — не берут. Хранить негде. Представляешь? Нет, не мог,