Эмма чувствовала, как её дряхлые ноги снова наливаются силой. Она не могла думать ни о чём, кроме генеральной репетиции.
Глава девятаяО несчастном отце
В тот день, когда Муми-папа начал сочинять пьесу, а Муми-тролль попал за решётку, Снусмумрик проснулся оттого, что в его еловый шалаш капала вода. Осторожно, чтобы не разбудить спящих малышей, он выглянул на улицу, в мокрый от дождя лес.
Он увидел красивые зелёные папоротники на ковре из нежной звездчатки, но с горечью подумал, что лучше бы тут росла репа.
«Наверное, так вот и бывает, когда становишься отцом, — подумал он. — Чем я их сегодня накормлю? Малышке Мю и двух фасолин хватит, а эти сожрут все мои припасы вместе с рюкзаком!»
Он обернулся и поглядел на лесных малышей, спавших во мху.
— Теперь из-за дождя у них ещё и насморк начнётся, — мрачно проговорил он себе под нос. — Но это не самое страшное. Хуже, что я совсем не знаю, чем их развлечь. Курить они не хотят. Мои истории их пугают. А целый день стоять на голове я не могу — так мне и к концу лета не добраться до Муми-долины. О, как будет приятно сдать их всех Муми-маме!
«Муми-тролль, — с внезапной нежностью подумал Снусмумрик. — Мы будем снова плавать по лунной дорожке, а потом сидеть в гроте и болтать…»
Тут одному из малышей приснилось что-то страшное, и он закричал. Остальные проснулись и закричали из солидарности.
— Ну-ну-ну, — попытался утешить их Снусмумрик. — Хоппети-хопп! Титтери-ти!
Но это не помогло.
— По-моему, им не смешно, — объяснила малышка Мю. — Сделай лучше, как моя сестра: скажи, что если они не замолчат, ты их прибьёшь. А потом попроси прощения и угости карамельками.
— И что, помогает?
— Не-а, — сказала малышка Мю.
Снусмумрик разобрал шалаш и зашвырнул ветки в можжевеловый куст.
— Вот так поступают с домом, когда он больше не нужен, — сказал он.
Под моросящим дождём лесные малыши сразу притихли и насупились.
— Дождь идёт, — сказал один.
— Я хочу есть, — сказал другой.
Снусмумрик беспомощно посмотрел на малышку Мю.
— Припугни их Моррой, — предложила она. — Так обычно делает моя сестра.
— И ты её тогда слушаешься? — спросил Снусмумрик.
— Нет, конечно! — сказала малышка Мю и покатилась по траве от хохота.
Снусмумрик вздохнул.
— Ну, пошли! — позвал он малышей. — Вставайте, вставайте! Пошли скорей, я вам кое-что покажу!
— Что? — спросили дети.
— Кое-что… — неопределённо ответил Снусмумрик и помахал в воздухе рукой.
— Так ты долго не протянешь, — сказала малышка Мю.
Они шли и шли.
И дождь тоже всё шёл и шёл.
Лесные малыши чихали, теряли ботинки и спрашивали, почему им не дают бутерброды. Некоторые поругались друг с дружкой и начали драться. Один напихал в рот еловых иголок, а другой укололся о ежа.
Снусмумрик уже готов был посочувствовать сторожихе из парка. Он усадил одного ребёнка на шляпу, двоих — на плечи, а ещё двоих зажал под мышками. И побрёл с этой ношей по черничным зарослям, спотыкаясь на каждом шагу, мокрый и несчастный.
Когда идти стало совсем невмоготу, перед ними открылась полянка. Посреди неё стоял домик с гирляндами из увядших листьев вокруг трубы и калитки. На подкашивающихся ногах Снусмумрик доковылял до двери и постучал.
Но ему никто не открыл.
Он заколотил ещё. Тишина. Тогда он распахнул дверь и вошёл. Дома никого не было. Цветы на столе завяли, часы остановились. Снусмумрик спустил детей на пол и подошёл к холодной плите. На плите стояла запеканка. Он двинулся дальше, к кладовке. Дети молча следили за ним взглядом.
Некоторое время было тихо. Потом Снусмумрик вернулся и водрузил на стол целый бочонок красной фасоли.
— Вот вам фасоль, ешьте, пока не треснете, — сказал он. — Мы тут ненадолго остановимся, а я тем временем выучу, как вас зовут. Ну-ка зажгите мне трубку!
Малыши кинулись ему на подмогу.
И вот уже в очаге горел огонь, а над ним сохли платьица и штанишки. На столе стояла огромная миска дымящейся фасоли, а за окном с беспросветного серого неба лил дождь.
Они слушали, как капли семенят по крыше и как трещат в очаге дрова.
— Ну, как вы? — спросил Снусмумрик. — Никто не хочет поиграть в песочнице?
Лесные малыши поглядели на него и засмеялись. А потом накинулись на фасоль из запасов Филифьонки.
Но Филифьонка не знала о том, что в её домик пришли гости, потому что сидела в тюрьме за возмутительное поведение.
Глава десятаяО генеральных репетициях
В театре шла генеральная репетиция Муми-папиной пьесы, на сцене горели все лампы, хотя до вечера было ещё далеко.
За бесплатные билеты на премьеру бобры немного сдвинули театр с мели, но он всё ещё слегка кренился, что было не очень-то удобно.
Сцену скрывал занавес, красный и загадочный, а перед ним покачивалась на волнах целая флотилия любопытных лодочек. Зрители ждали начала представления с самого восхода солнца и даже захватили с собой обед, потому что генеральные репетиции — это всегда надолго.
— Мама, а что такое генеральная репетиция? — спросил маленький ёжик из бедной семьи, сидевший в одной из лодок.
— Это когда пьесу повторяют в самый последний раз, чтобы убедиться, что всё идёт как задумано, — объяснила его мама. — Завтра покажут настоящее представление за деньги, а сегодня бедные ежи вроде нас могут смотреть бесплатно.
Однако те, кто стоял по ту сторону занавеса, были отнюдь не уверены, что всё идёт как задумано. Муми-папа переписывал пьесу.
Миса плакала.
— Мы же договорились, что обе умрём в конце! — говорила дочь Мюмлы. — Почему лев съедает её одну? Мы же решили: «Растерзанные львом». Ты что, забыл?
— Хорошо, хорошо, — нервно пробормотал Муми-папа. — Лев растерзает тебя, а потом Мису. А теперь не мешай, я пытаюсь думать гекзаметром!
— А как же родственные связи? — забеспокоилась Муми-мама. — Вчера дочь Мюмлы была женой моего блудного сына. А теперь, что ли, Миса будет его женой, а я — её мамой? А дочь Мюмлы — незамужней девицей?
— Я не хочу быть незамужней девицей, — тут же вставила дочь Мюмлы.
— Пусть будут сёстрами! — воскликнул Муми-папа в отчаянии. — То есть дочь Мюмлы будет женой твоего сына. То есть моего. То есть твоей тётушкой.
— Это невозможно, — возразил Хомса. — Если Муми-мама — твоя жена, то жена твоего сына никак не может быть её тётушкой.
— Всё это совершенно не важно, — отрезал Муми-папа. — Потому что никакого представления не будет!
— Успокойся, — с неожиданным сочувствием сказала Эмма. — Всё образуется. К тому же публика всё равно ничего не поймёт.
— Эмма, дорогая, — умоляюще обратилась к ней Муми-мама. — Это платье слишком тесное… оно постоянно расстёгивается на спине.
— Запомни, — процедила Эмма, зажав в зубах английские булавки, — когда выходишь на сцену и говоришь, что твой сын враньём отравил свою душу, главное — не улыбаться!
— Хорошо-хорошо! Обещаю, я постараюсь быть грустной, — сказала Муми-мама.
Миса повторяла слова. Вдруг она отбросила листок в сторону и закричала:
— Эта роль слишком легкомысленная! Она мне вообще не подходит!
— Тихо, Миса! — строго сказала Эмма. — Мы начинаем. Осветители готовы?
Хомса включил жёлтую лампу.
— Красную, красную! — завопила Мюмлина дочь. — Мой выход на красную! Почему он всё время включает не тот свет?
— В театре так всегда, — спокойно сказала Эмма. — Вы готовы?
— Я забыл свою роль, — в ужасе пробормотал Муми-папа. — Я не могу вспомнить ни строчки!
Эмма похлопала его по плечу.
— Это нормально, — сказала она. — У нас же генеральная репетиция.
Она три раза стукнула об пол, и публика в лодках притихла. Чувствуя, как задрожало от счастья её дряхлое тело, Эмма подняла занавес.
Немногочисленные зрители восхищённо зашептались. Большинство из них были в театре впервые.
Они увидели суровый пейзаж со скалами в красном свете.
Чуть правее зеркального трюмо (задрапированного чёрным покрывалом) сидела дочь Мюмлы в юбке из тюля. Волосы её были собраны в пучок, украшенный бумажными цветами.
С любопытством оглядев зрителей под рампой, она быстро и без всякого смущения начала:
Ночью умру я, невинна, назло равнодушному небу.
Кровью море нальётся, земля под пеплом исчезнет.
Роза, едва распустившись, покрытая утра росою,
Роком неумолимым жестоко растоптана будет.
Вдруг из-за кулис пронзительно запричитала Эмма:
Роковая ночь, роковая ночь, роковая ночь!
Из левой кулисы вышел Муми-папа в мантии, небрежно накинутой на плечо, повернулся к публике и дрожащим голосом продекламировал:
Дружбу и узы родства принесу я долгу в угоду,
Ах, неужели корону отнимет сестра сына дочери милой?
Заметив, что сказал что-то не то, Муми-папа поправился:
…Ах, неужели корону отнимет тётка сына сестры дорогой?
Муми-мама осторожно выглянула из-за кулис и прошептала:
— Неужели корону отнимет сестра жены сына!
— Да, да, да, — сказал папа. — Пропустим это.
Он шагнул к дочери Мюмлы, которая пряталась за зеркальным трюмо, и продолжил:
Вздрогни, неверная мюмла, внемли, как хищник голодный
Мечется в клетке и грозным рыком луну устрашает!
Повисла долгая пауза.
— …рыком луну устрашает! — повторил папа громче.
Ничего не происходило.
Он повернулся влево и спросил:
— Почему не рычит лев?
— Я не могу рычать, пока Хомса не поднял луну, — сказала Эмма.
Из-за кулис выглянул Хомса.
— Миса обещала сделать луну и не сделала, — сказал он.