Опасное лето — страница 4 из 14

— Сколько вокруг непонятного, — сказала Муми-мама сама себе. — Но, с другой стороны, кто сказал, что всё должно быть именно так, как мы привыкли?

Она пересчитала чашки и поняла, что они забыли джем.

— Досада какая, — огорчилась мама. — Муми-тролль так любит джем к чаю. И как я могла его забыть…

— А вдруг прежние жильцы тоже забыли джем? — пришёл ей на помощь Хомса. — Может, его было трудно упаковать? Или в банке оставалось так мало, что брать её с собой не имело смысла?

— Но как мы его найдём? — усомнилась Муми-мама.

— Я могу попробовать, — сказал Хомса. — Ведь где-то же должна быть кладовка.

И он шагнул в темноту.

Прямо перед ним, сама по себе, без стены, стояла одинокая дверь. Для порядка Хомса прошёл через неё и удивлённо отметил, что дверь — бумажная, а на обратной стороне нарисована изразцовая печь. Потом он взобрался по лестнице, которая никуда не вела, а обрывалась прямо в воздухе.

«Кто-то решил надо мной подшутить, — подумал Хомса. — Но это не смешно. Двери и лестницы должны куда-то вести. Что же это будет за жизнь, если миса станет прикидываться мюмлой, а хомса — хемулем?»

Повсюду валялось старое барахло. Причудливые незаконченные поделки из картона, полотна и дерева или надоевшие вещи, которые хозяева поленились снести на чердак за ненадобностью.

— Что ты ищешь? — спросила Мюмлина дочь, неожиданно выскочив из шкафа, в котором не было ни полок, ни задней стенки.

— Джем, — ответил Хомса.

— В этом доме полно всякой всячины, — сказала Мюмлина дочь. — Наверняка и джем найдётся. Очень странные тут были жильцы.

— Одного мы видели, — важно сообщила малышка Мю. — Он не желает выходить на свет!

— Где он? — спросил Хомса.

Дочь Мюмлы указала в тёмный угол, заваленный хламом до самого потолка. У стены стояла пальма и уныло шуршала бумажными листьями.

— Это злодей! — прошептала малышка Мю. — Ждёт не дождётся, чтобы с нами расправиться!

— Спокойно, — сказал Хомса слегка дрогнувшим голосом.

Он приблизился к распахнутой дверце и осторожно понюхал воздух.

За дверцей начинался узкий коридор, который загадочно извивался и исчезал в темноте.

— Где-то здесь наверняка должна быть кладовка, — сказал Хомса.

Они вошли в коридор и увидели ещё несколько маленьких дверок.

Дочь Мюмлы вытянула шею и, запинаясь, прочла по слогам надпись на одной из табличек.

— Бу-та-фор. Бутафор, — повторила она. — Точно злодей!

Собравшись с духом, Хомса постучал. Они подождали, но им никто не ответил. Злодея Бутафора, судя по всему, не было дома.

И тогда дочь Мюмлы толкнула дверь.

Ещё никогда в жизни они не видели столько вещей сразу. Все стены сверху донизу были увешаны полками, а на них в пёстром хаосе теснилось всё подряд — всё, что только можно засунуть на полки. Огромные блюда с фруктами, игрушки, лампы и фарфор, железные доспехи, цветы, инструменты, чучела птиц, книжки и телефоны, веера, вёдра и глобусы, ружья, шляпные коробки, часы, почтовые весы…

Малышка Мю запрыгнула на одну из полок прямо с плеча сестры. Нашла там зеркало, погляделась в него и воскликнула:

— Смотрите! Я стала ещё меньше! Я исчезла! Меня не видно!



— Это ненастоящее зеркало, — объяснила Мюмлина дочь. — Ничего ты не исчезла.

Хомса искал джем.

— Думаю, варенье тоже подойдёт, — сказал он и поковырялся в какой-то банке.

— Крашеный гипс, — сказала Мюмлина дочь. Она взяла яблоко и попыталась откусить. — Деревянное, — объявила она.

Малышка Мю засмеялась. Но Хомсе было не до смеха. Все вещи вокруг были ненастоящие, они манили своими яркими красками, но стоило протянуть лапу, и оказывалось, что это просто картон, дерево или гипс. Золотые монеты были неприятно лёгкие, цветы — бумажные, на скрипках не хватало струн, в коробках — дна, а книжки не то что полистать, даже открыть было нельзя.

Уязвлённый до глубины своей благородной души, Хомса тщетно старался понять, в чём же смысл всех этих подделок.

«Был бы я хоть чуточку умнее, — думал он. — Или на недельку-другую старше…»

— А мне нравится, — сказала Мюмлина дочь. — Кажется, будто всё вокруг не имеет ровным счётом никакого смысла.

— А на самом деле имеет? — спросила малышка Мю.

— Нет, — весело ответила её сестра. — И не задавай глупых вопросов.

Вдруг кто-то чихнул. Громко и презрительно.

Они испуганно переглянулись.

— Я лучше пойду, — сказал Хомса. — Эти странные вещи нагоняют на меня тоску.

Тут из гостиной донёсся страшный грохот, с полок сорвалось лёгкое облако пыли. Хомса схватил меч и ринулся в коридор. Закричала Миса.

В гостиной было темно. Хомсе в лицо влетело что-то большое и мягкое. Он зажмурился и вонзил меч в невидимого врага. Раздался треск, такой, словно враг был сделан из ткани, и когда Хомса, набравшись мужества, открыл глаза, он увидел, что прорубил мечом дыру, сквозь которую льётся солнечный свет.



— Что это ты сделал? — спросила дочь Мюмлы.

— Убил Бутафора, — дрожащим голосом ответил Хомса.

Дочь Мюмлы засмеялась и через прорезь от меча залезла в гостиную.

— А вы что тут устроили? — спросила она.

— Мама потянула за шнурок! — крикнул Муми-тролль.

— И с потолка свалилось что-то до ужаса огромное! — воскликнула Миса.

— А прямо посреди гостиной вдруг оказался прекрасный пейзаж, — сказала Снорочка. — Мы думали, что он настоящий, но потом в траве появилась дырка, а в ней — ты.

Дочь Мюмлы обернулась.

Она увидела яркую зелень берёз, которая отражалась в ярко-голубом озере.

Из травы выглядывал Хомса. Ему явно стало намного легче.

— Ох, ну надо же, — сказала Муми-мама. — Я думала, это шнур от занавески. И вдруг всё как обрушится! Хорошо, что никого не придавило. Ты нашёл джем?

— Нет, — ответил Хомса.

— А всё-таки давайте выпьем чаю, — сказала Муми-мама. — И полюбуемся на эту прекрасную картину. Она чудо как хороша. Лишь бы не вытворяла больше никаких фокусов.

И мама принялась разливать чай по чашкам.

Вдруг кто-то рассмеялся.

Это был высокомерный и очень скрипучий смех, и шёл он из тёмного угла с пальмой.

— Почему вы смеётесь? — после долгой паузы спросил Муми-папа.

Возникла новая, ещё более долгая пауза.

— Не хотите ли чаю? — неуверенно спросила Муми-мама.

В углу упорно молчали.

— Должно быть, это кто-то из прежних жильцов, — предположила мама. — Но почему он не выйдет к нам и не представится?

Они подождали ещё, но никто так и не появился. Тогда Муми-мама сказала:

— Дети, чай остывает. — И стала намазывать бутерброды.

Пока мама резала сыр так, чтобы всем досталось поровну, по крыше вдруг громко забарабанил дождь.

Потом печально завыл ветер.

Они посмотрели туда, где комната без стены открывалась наружу, и увидели солнце, мирно опускающееся в гладкое блестящее море.

— Тут что-то не так, — рассердился Хомса.

Начался шторм. Было слышно, как огромные валы с шумом накатывают на берег и льёт дождь, хотя за бортом их нового дома по-прежнему стояла прекрасная погода. Вдали прокатился гром. Его раскаты всё приближались, в гостиной засверкали белые молнии, и вот уже над головами муми-семейства громыхало вовсю.

Солнце тем временем спокойно садилось за горизонт.

А потом завертелся пол. Сперва медленно. Затем быстрее, так что из чашек стал выплёскиваться чай. Стол, столы и всё семейство неслись по кругу, как на карусели, а вокруг них кружились бельевой шкаф и зеркальное трюмо.

Вдруг всё прекратилось — так же внезапно, как началось.

Гром, молнии, дождь и ветер стихли.

— Какой, однако, странный мир! — сказала Муми-мама.

— Это всё ненастоящее! — с чувством выкрикнул Хомса. — На небе ни облачка. Молния трижды ударила в бельевой шкаф, а с ним ничего не сделалось! Дождь, ветер, карусель…

— А ещё этот тип, который надо мной смеялся! — закричала Миса.

— Но теперь-то всё хорошо, — сказал Муми-тролль.

— Будем соблюдать предельную осторожность, — сказал его папа. — Это опасный дом с привидениями, в котором может случиться всё, что угодно.

— Спасибо за чай, — сказал Хомса.

Он подошёл к краю гостиной, глядя в сумрак. «Они совсем другие, — думал он. — Они испытывают чувства, различают цвета, слышат звуки и кружатся, но им совершенно неинтересно, что они чувствуют, видят и слышат или почему они кружатся».

Последний краешек солнечного диска исчез в воде.

И в тот же миг гостиная озарилась светом.



Все в восхищении подняли глаза от чашек к потолку. Над ними сверкала целая радуга разноцветных лампочек — красных и синих. Подобно гирлянде из звёзд обрамляли они вечернее море, и всё это выглядело необычайно красиво и радостно. На полу тоже зажглась полоска света.

— Это чтобы никто не упал в воду, — решила Муми-мама. — Как всё-таки складно устроена жизнь. Но сегодня уже случилось столько всего волнительного и прекрасного, что я немного устала. Лучше мне прилечь.

Но прежде чем натянуть одеяло на нос, Муми-мама торопливо добавила:

— Вы всё-таки меня разбудите, если опять произойдёт что-нибудь интересное!

Чуть позже вечером маленькая Миса бродила одна у воды. Поднималась луна, готовая пуститься в свой одинокий путь сквозь ночь.

«Она как я, — подумала Миса. — Такая же одинокая и такая же толстая».

При этой мысли она почувствовала себя такой несчастной и всеми покинутой, что даже немного всплакнула.

— Почему ты плачешь? — спросил Хомса.

— Не знаю, это так приятно, — сказала Миса.

— Обычно плачут, когда грустно, — возразил Хомса.

— Это всё луна, — сказала Миса. — Луна, ночь, ну и просто печаль…

— А-а, ясно, — ответил Хомса.


Глава четвёртаяО тщеславии и о том, как опасно спать на деревьях

Прошло несколько дней.

Муми-семейство потихоньку привыкало к своему новому странному дому. Каждый вечер, когда садилось солнце, загорались красивые лампы. Муми-папа обнаружил, что красные бархатные шторы можно в случае дождя задвигать и что под полом есть небольшая кладовка с круглой крышей. Под самой кладовкой плескалась вода, поэтому еда лежала в холодке и не портилась. Но удивительнее всего было то, что под потолком обнаружилось множество картин ещё прекраснее той первой, с берёзами. Их можно было опускать и поднимать когда заблагорассудится. Больше всего им нравилась картина с резной верандой — она напоминала о доме. Если бы ещё не этот чудной смех, который часто раздавался посреди разговора и до смерти всех пугал! Иногда это был не смех, а просто фырканье. Презрительное фырканье в их адрес. Однако того, кто смеялся и фыркал, они так ни разу и не видели. Когда они садились ужинать, Муми-мама ставила миску с едой в тёмный угол, под бумажную пальму, и угощение всегда съедалось без остатка.