– Я ненавижу молочный суп, – ответила Эмма.
– Может быть, вы, Эмма, посидите с нами? – предложил папа. – Мы думали, что дом всеми покинут, и поэтому…
– Дом, – прервала его Эмма и фыркнула. – Дом! Это вовсе не дом.
Она подобралась поближе к обеденному столу, но не села.
– Может, она сердится на меня? – прошептала Миса.
– А что ты сделала? – спросила Дочь Мюмлы.
– Ничего, – пробормотала Миса, опустив глаза в тарелку. – Просто так мне кажется. Мне всегда кажется, что кто-то на меня сердится. Будь я самой прекрасной мисой на свете, тогда все было бы иначе…
– Ну, раз ты не самая прекрасная миса на свете, не о чем и говорить, – сказала Дочь Мюмлы, продолжая есть кашу.
– Эмма, а ваша семья спаслась? – сочувственно спросила Муми-мама.
Эмма не ответила, она смотрела на сыр… Потом схватила ломтик сыра и сунула его в карман. Ее взгляд блуждал по столу и остановился на блинчике.
– Это наш блинчик! – закричала малышка Мю. Она прыгнула на стол и уселась на блинчик.
– Это некрасиво, – упрекнула ее Дочь Мюмлы, столкнув сестру с блинчика, почистила его и спрятала под скатерть.
– Дорогой Хомса, – торопливо сказала Муми-мама. – Сбегай и посмотри, не найдется ли в кладовке чего-нибудь вкусненького для Эммы.
Хомса умчался в кладовку.
– Кладовка! – возмутилась Эмма. – Кладовка! Вы называете суфлерскую будку кладовкой! Вы называете сцену гостиной, кулисы – картинами, занавес – занавеской, а реквизит – дядей! – Она раскраснелась, и мордочка ее сморщилась. – Я рада! – кричала она. – Я очень рада, что маэстро Филифьонк – вечная ему память! – вас не видит! Вы ничего не знаете о театре, даже меньше чем ничего, у вас нет ни малейшего представления о театре!
– Там осталась лишь старая-престарая салака, – сказал Хомса. – Если это, конечно, не селедка.
Эмма так и выхватила у него рыбку из лапы и с высоко поднятой головой прошаркала в свой угол. Она долго гремела там и, вытащив наконец большую метлу, принялась усердно мести.
– Что такое театр? – обеспокоенно прошептала Муми-мама.
– Не знаю, – ответил папа. – Похоже, что нам следует этим поинтересоваться.
Вечером острый запах цветущей рябины заполнил зал. Птички порхали под самым потолком, охотясь за пауками, а малышка Мю повстречала на ковре в зале большого страшного муравья. Только теперь все заметили, что театр плыл уже в лесу.
Все пришли в сильное волнение. Забыв свой страх перед Эммой, они сгрудились у самой воды, разговаривая и размахивая лапами. Они привязали дом к большой рябине. Муми-папа прикрепил канат к своей палке, а палку воткнул прямо в крышу чулана.
– Не смейте разрушать суфлерскую будку! – закричала Эмма. – Это, по-вашему, театр или пароходная пристань?
– Вероятно, это и в самом деле театр, раз вы, Эмма, так утверждаете, – смиренно сказал папа. – Но никто из нас не знает, что это такое.
Эмма молча уставилась на него. Покачав головой, она пожала плечами, презрительно фыркнула и снова принялась мести пол.
Муми-тролль стоял, разглядывая высоченное дерево. Рои пчел и ос кружились вокруг белых цветов, а ствол красиво изогнулся, образовав вместе с веткой колыбельку, вполне пригодную для какого-нибудь малютки.
– Я буду спать ночью на этом дереве, – внезапно объявил Муми-тролль.
– Я тоже, – тотчас сказала фрёкен Снорк.
– И я! – закричала малышка Мю.
– Мы будем спать дома, – решительно сказала Дочь Мюмлы. – На дереве могут водиться муравьи, и, если они тебя покусают, ты распухнешь и станешь толще и круглее любого апельсина.
– Но я хочу стать больше, хочу-стать-больше, хочу-стать-больше! – кричала малышка Мю.
– А теперь будь умницей! – наставляла ее сестра. – Иначе придет Морра и заберет тебя.
Муми-тролль по-прежнему стоял, разглядывая зеленую крону дерева. Здесь все напоминало Муми-дален. Муми-тролль потихоньку насвистывал, думая о веревочной лестнице.
Тотчас прибежала Эмма.
– Перестань свистеть! – закричала она.
– Почему? – спросил Муми-тролль.
– Свистеть в театре – плохая примета, – тихо прошептала Эмма. – Даже этого вы не знаете.
Что-то бормоча и постукивая метлой, она заковыляла в темноту. Они в растерянности смотрели ей вслед, и на какое-то мгновение семейству муми-троллей стало не по себе. А потом они обо всем забыли.
Вечером мама постелила Муми-троллю и фрёкен Снорк на дереве. Потом приготовила для них корзину с завтраком.
Миса тоже взглянула на дерево.
– Хоть бы разок поспать на дереве, – сказала она.
– За чем же дело стало? – спросила Муми-мама.
– Меня никто туда не приглашал, – уныло ответила Миса.
– Возьми перину, милочка, и полезай, – посоветовала мама.
– Нет, теперь мне больше не хочется, – сказала Миса и удалилась. Она уселась в углу и заплакала.
«Почему все так получается? – думала она. – Почему все так печально и сложно в моей жизни?»
А Муми-мама так и не смогла уснуть всю ночь.
Она лежала, прислушиваясь к всплескам воды под полом, и испытывала смутное беспокойство. Она слышала, как Эмма шаркала взад-вперед по сцене, что-то бормоча себе под нос. В лесу выл какой-то незнакомый зверь.
– Муми-папа! – прошептала она.
– Мм… – просопел из-под перины папа.
– Я что-то волнуюсь.
– Все будет хорошо, вот увидишь, – пробормотал папа и снова заснул.
Мама лежала, вглядываясь в лес. Но постепенно и она заснула, и в зале воцарилась ночь.
Наверное, прошел целый час.
Серая тень скользнула по полу и замерла возле кладовки. Это была Эмма. Собрав все свои старческие силы, удесятеренные гневом, она вытащила палку из дырки в крыше чулана и бросила ее далеко в воду.
– Я им покажу, как разрушать суфлерскую будку! – бормотала Эмма себе под нос.
Мимоходом она схватила со стола банку с сахаром и, высыпав содержимое в карман, отправилась спать в свой угол.
Освобожденный от швартов дом тотчас поплыл по течению. Переливающаяся гирлянда из синих и красных лампочек еще некоторое время мелькала среди деревьев. Но и она вскоре исчезла, и лишь луна молочным светом заливала лес.
Пятая главаО том, что бывает, когда свистят в театре
Фрёкен Снорк проснулась от холода. Ее челка была совершенно мокрая. Между деревьями клубился туман, и чуть подальше уже ничего нельзя было разглядеть в его серой густой пелене. На влажных, черных как уголь стволах деревьев узорчатым рисунком выделялись облепившие их мхи и лишайники, ставшие за ночь совершенно белыми.
Фрёкен Снорк еще глубже зарылась головой в перину и попыталась досмотреть свой приятный сон. Ей приснилось, что мордочка у нее совсем маленькая и необыкновенно очаровательная. Но заснуть ей так и не удалось.
Внезапно в ней шевельнулось недоброе предчувствие. Она быстро села и огляделась вокруг.
Деревья, туман, вода. А дома нет. Дом исчез, а их с Муми-троллем бросили на произвол судьбы. На мгновение фрёкен Снорк утратила дар речи. Затем, наклонившись, начала осторожно трясти Муми-тролля.
– Спаси меня, – шептала она, – милый, добрый, спаси меня!
– Это что, игра в спасение? – сонно спросил Муми-тролль, приподнимаясь.
– Нет, это взаправду, – сказала она, глядя на него почерневшими от страха глазами.
Кругом капало. «Кап-кап-кап» – печально падали капли, разбиваясь о темную воду. За ночь опали лепестки цветов на деревьях. Было холодно. Прижавшись друг к другу, они долго сидели не двигаясь. Фрёкен Снорк тихо плакала, уткнувшись в перину. Наконец Муми-тролль встал с постели и машинально снял с ветки корзинку с едой.
Она была набита маленькими аккуратными бутербродиками, завернутыми в шелковую бумагу, в каждом свертке по два, с самым разным содержимым. Муми-тролль сложил бутербродики рядом один к одному, но есть ему не хотелось.
Вдруг он увидел надписи на свертках, их сделала мама. На каждом из них стояло либо «Сыр», либо «Только с маслом», либо «Дорогая колбаса», либо «С добрым утром!». На последнем мама написала: «Это от папы». В свертке оказалась банка крабов, которую папа берег с весны.
Муми-тролль сразу понял, что это приключение не такое уж опасное.
– Ну, хватит слез, давай лучше есть бутерброды, – сказал он. – Будем пробираться дальше через лес. И расчеши челку, ведь ты такая красивая. Мне нравится смотреть на тебя.
Весь день Муми-тролль и фрёкен Снорк перебирались с дерева на дерево. Наступил уже вечер, когда они наконец увидели, как под водой просвечивает мох; он постепенно поднимался к поверхности воды и вот уже покрывал твердую землю.
О, как чудесно было снова твердо стоять на земле, зарываясь лапами в настоящий мягкий мох! Тут рос еловый лес. В вечерней тишине куковали кукушки, а под плотной сенью елей вились полчища комаров. (К счастью, комару не под силу прокусить шкуру муми-тролля!)
Муми-тролль плашмя растянулся на поросшей мхом земле. Ему казалось, что голова его все еще кружится оттого, что мимо несется и несется быстрый поток воды.
– Я притворюсь, будто ты похитил меня, – прошептала фрёкен Снорк.
– Да так оно и есть, – дружелюбно ответил Муми-тролль. – Ты отчаянно кричала, а я все равно тебя похитил.
Солнце зашло, но в июне темноты не бывает и в помине. Ночь была прозрачной, сказочной, полной волшебства. Под елями мелькнула искорка и вспыхнул огонек. Это был крохотный костер из хвои и веточек, и можно было разглядеть множество крохотных обитателей леса, пытавшихся столкнуть еловую шишку в костер.
– У них костер в честь дня летнего солнцестояния, – сказала фрёкен Снорк.
– Пожалуй, – грустно согласился Муми-тролль. – Мы и позабыли, что сегодня день летнего солнцестояния.
Муми-тролля и фрёкен Снорк охватила тоска по дому. Они поднялись с мшистого лесного покрова и пошли в лесную чащу.
Обычно ко дню летнего солнцестояния папа припасал дома в Муми-далене пальмовое вино. На берегу моря зажигали костер, и все обитатели леса и долины приходили взглянуть на него. Дальше по берегу и на островах горели и другие костры, но костер семейства муми-троллей всегда бывал самым большим. Когда он разгорался в полную силу, Муми-тролль входил в теплую морскую воду, купался и плавал на волнах, любуясь огнем.