— Пусть я умру в конце, — пропищала Миса.
— А может, мне убить Мису? — спросила Мюмла.
— Я-то думал, что Муми-папа напишет детектив, — разочарованно протянул Хомса. — Такой, чтобы всех подозревали и было множество версий, над которыми пришлось бы поломать голову.
Папа обиженно стал собирать свои листки.
— Если вам не нравится моя пьеса, пожалуйста, пишите сами, — сказал он.
— Голубчик, — утешала его мама, — мы находим пьесу замечательной. Не правда ли?
— Конечно, — подтвердили все в один голос.
— Вот видишь, всем нравится, — сказала мама. — Только чуть подправь ее, я позабочусь, чтобы никто не мешал. И пока ты работаешь, возле тебя будет стоять вазочка с карамельками.
— Ладно, — согласился папа. — Но лев должен остаться!
— Разумеется, без льва не обойдется, — поддакнула мама.
Муми-папа трудился вовсю. Все словно замерли, боясь произнести слово или шевельнуться. Едва закончив рукопись, папа сразу стал читать вслух. Мама все время подкладывала ему карамельки. Все были возбуждены и полны больших ожиданий.
Ночью им не спалось.
Эмма чувствовала, что у нее прибавляются силы. Она не могла думать ни о чем, кроме генеральной репетиции.
Девятая главаОб одном несчастном папе
Утром того самого дня, когда Муми-папа взялся за пьесу, а Муми-тролль попал в тюрьму, Снусмумрик проснулся оттого, что сквозь еловые ветки стали просачиваться дождевые капли.
Боясь разбудить малышей, он осторожно выглянул из шалаша.
Лес вымок весь, до последней хвоинки, но ковер из полевых гвоздик, окаймленный зеленым папоротником, был очень красив. Снусмумрик, однако, пожалел, что вместо цветочного ковра не было поля с репой или брюквой.
«Да, вот так же, наверно, чувствуешь себя, когда становишься отцом, — думал он. — Чем же мне накормить моих малышей? Мю много не съест, но эта орава наверняка опустошит весь рюкзак».
Он обернулся и посмотрел на маленький лесной народец, спавший в шалаше прямо на поросшей мхом земле.
«А что, если они расчихаются? — мрачно подумал Снусмумрик. — Но и это не самое страшное. Ума не приложу, как же их развлекать. Курить они не желают. Рассказы мои их пугают. А весь день на голове стоять не могу, потому что тогда доберусь до долины Муми-троллей не раньше осени. Скорей бы уж Муми-мама взяла их всех на свое попечение!»
«Муми-тролль… — с неожиданной нежностью подумал Снусмумрик. — Мы снова будем купаться вместе при лунном свете, а потом поболтаем в пещере…»
Одному из малышей приснился страшный сон, и он начал кричать. От его крика проснулись все остальные и тоже заорали из солидарности.
— Тс-с-с! — шикнул на малышей Снусмумрик. — Хопе-ти-хоп! Титте-рити!
Но это не помогло.
— Им же не смешно, — пояснила малышка Мю. — Ты должен сделать, как моя сестра. Скажи: если не замолчат, ты их прибьешь. А потом попросишь прощения и дашь карамелек.
— А это помогает?
— Не особенно, — ответила малышка Мю.
Снусмумрик приподнял шалаш из еловых веток и забросил его в кусты.
— Вот так надо поступать с шалашом, который свое отслужил.
Лесные малыши сразу притихли и наморщили мокрые носики.
— Дождь, — сказал один.
— Хочу есть, — сказал другой.
Снусмумрик беспомощно оглянулся на малышку Мю.
— Ну, попугай их Моррой! — подсказала она. — Так делает моя сестра.
— И тогда ты слушаешься? — спросил Снусмумрик.
— Конечно, нет! — Мю так расхохоталась, что повалилась на спину.
Снусмумрик вздохнул.
— Ну, пошли, — приказал он. — Да побыстрее! Поторапливайтесь, я вам кое-что покажу!
— А что? — заинтересовались малыши.
— Кое-что, — неопределенно протянул Снусмумрик и покрутил в воздухе лапой.
— Так просто ты не отделаешься, — сказала малышка Мю.
Они все шли и шли, а дождь все лил и лил.
Лесные малыши чихали, теряли башмачки и ныли, требуя бутербродов. Некоторые ссорились и затевали драки. Один забил себе нос хвоей, другой укололся об ежа.
Снусмумрик почти пожалел Сторожиху. Одного малыша он посадил на шляпу, двоих нес на плечах, еще парочка грелась у него под мышками. Мокрый и несчастный, Снусмумрик продирался сквозь густой черничник, и когда ему стало невмоготу, он вдруг увидел полянку. Посреди полянки стоял домик, трубу и калитку обвивали гирлянды увядших листьев. Пошатываясь, Снусмумрик добрел до двери и постучал.
Никто не ответил.
Он забарабанил сильнее. Ни звука. Тогда он толкнул дверь и вошел. В домике никого не было. Цветы на столе тоже увяли, а часы остановились. Снусмумрик спустил малышей на пол и подошел к остывшей плите. На ней красовался пирог. Снусмумрик прошел в кладовку. Малыши терпеливо и молча ожидали его. Снусмумрик вернулся и поставил на стол горшок с бобами.
— Ешьте, пока не потолстеете. Затем мы немножко передохнем и успокоимся, а я тем временем узнаю, как вас зовут. Дайте-ка мне огонька!
Малыши бросились зажигать Снусмумрику трубку, а вскоре в очаге пылал огонь, платьица и штанишки сушились на веревке, на столе стояло огромное блюдо дымящихся бобов.
А за окном с беспросветно серого неба лил дождь.
— Ну как? — спросил Снусмумрик. — Может, кто-то соскучился по песочнице?
Лесные малыши недоверчиво глянули на него, рассмеялись и принялись поедать бобы Филифьонки, которая, как вы уже догадались, знать не знала, что к ней заявились нежданные гости. Ведь она сидела в тюрьме за нарушение правил общественного порядка!
Десятая главаО генеральной репетиции
Шла генеральная репетиция пьесы Муми-папы, поэтому горели все лампы, хотя до вечера было еще далеко.
Бобрам пообещали контрамарки на премьеру, назначенную на следующий день. За это они сдвинули театр с мели и вывели его на глубину. Сцена, правда, так и осталась слегка перекошенной, и это было не слишком приятно…
Сцену задернули красным занавесом, потому что театр окружила целая флотилия лодок. Любопытные зрители явились с восходом солнца. И конечно же, они запаслись едой, так как генеральные репетиции всегда продолжаются очень долго.
— Мама, а что такое генеральная репетиция? — спросил маленький ежик.
— Это когда повторяют слова в самый последний раз, чтобы проверить, все ли их выучили наизусть, — отвечала мама-ежиха. — Завтра будут говорить без запинки, и тогда за представление нужно платить. А сегодня спектакль для таких бедных ежей, как мы, — бесплатный.
Между тем, спрятавшиеся за занавесом артисты совсем не были уверены, что все идет, как надо. Муми-папа наспех переписывал пьесу.
Миса плакала.
— Мы же сказали, что обе хотим умереть в конце! — разорялась Мюмла. — Почему только ее должен съесть лев? Ведь мы обе невесты льва. Разве ты не понимаешь?
— Хорошо, хорошо, — нервно бормотал папа. — Сначала лев съест тебя, а потом Мису. Но не мешай мне, пожалуйста, я ведь пытаюсь думать гекзаметром! — Кто же тогда состоит с ним в родстве? — озабоченно выясняла мама. — Вчера Мюмла была замужем за твоим уехавшим сыном. А теперь, выходит, замужем за ним Миса, а я что же, ее мама? И Мюмла незамужем?
— Не хочу быть незамужем, — тотчас ответила Мюмла.
— Будьте сестрами! — в отчаянии воскликнул папа. — И тогда Мюмла будет твоей невесткой. Я хочу сказать — моей, вернее, твоей теткой, сестрой твоего отца.
— Но это никуда не годится, — вмешался Хомса. — Если Муми-мама твоя жена, то невестка не может быть твоей теткой.
— Все это не имеет никакого значения, — сказал Муми-папа. — И вообще не будет вам никакой пьесы!
— Успокойтесь и возьмите себя в руки, — с неожиданным пониманием сказала Эмма. — Все обойдется. Публика ведь не за тем идет в театр, чтобы понимать.
— Душечка Эмма, — умоляла ее Муми-мама. — Платье мне слишком узко, оно все время расходится на спине.
— И запомни! — шептала Эмма, держа во рту булавки. — Нельзя казаться веселой, когда она придет и станет говорить, что ее сын отравил свою душу ложью!
— Ну, конечно, не буду! — заверила Эмму Муми-мама. — Я обещаю выглядеть печальной.
Миса зубрила свою роль. Вдруг она отбросила тетрадку и закричала:
— Роль слишком веселая, она мне не подходит!
— Замолчи, Миса! — строго сказала Эмма. — Мы начинаем. Освещение готово?
Хомса включил желтый прожектор.
— Красный! Красный! — завопила Мюмла. — Мой выход на красный! Почему он всегда путает свет?
— Так бывает всегда, — успокоила ее Эмма. — Вы готовы?
— Я не знаю своей роли, — в панике пробормотал Муми-папа. — Я не помню ни единого слова.
Эмма похлопала его по плечу:
— Понятно, понятно… Все как и положено на генеральной репетиции.
Она ударила три раза палкой об пол, и в лодках воцарилась тишина. Счастье теплой волной согрело ей душу, когда она принялась крутить ручку, поднимая занавес.
Зрители, присутствовавшие на генеральной репетиции, ахнули от восхищения, ведь большинство из них никогда не бывали в театре.
И как было не восхититься? Они увидели мрачные скалы в багряном освещении!
Несколько правее платяного зеркального шкафа, задрапированного черным покрывалом, сидела Мюмла в тюлевой юбке с венчиком бумажных цветов на макушке. Мгновение она с интересом смотрела на зрителей, расположившихся за рампой, а потом принялась быстро, без тени смущения, декламировать:
Розы прекрасней, невинна, как ангел, о боги!
Ночью умру, рок жестокий, почто ты невинность караешь?
Топчешь цветок распустившийся. Ах, неужели
Юность, росой окропленную, срежет твой меч, Провиденье?
Внезапно за кулисами раздалось пронзительное завывание Эммы:
О, роковая ночь!
О, роковая ночь!
О, роковая ночь!
Муми-папа вышел из левой кулисы с плащом, небрежно переброшенным через плечо. Он повернулся к публике и стал читать дрожащим голосом:
Узы родства разорвать меня долг обязует.