Хатифнатты уже совсем выросли и теперь двигались прямо на Сторожа. Их притягивали наэлектризованные пуговицы его мундира. В воздухе мелькали микромолний, и пуговицы все чаще и чаще потрескивали. Вдруг у Сторожа засветились уши, волосы, миг — и он весь заискрился, пылая словно выхваченная из костра головешка. Сторож кинулся к воротам, преследуемый полчищем хатифнаттов.
А Сторожиха уже перелезала через забор. Только удивленные малыши по-прежнему сидели в своей песочнице.
— Здорово! — восхищенно сказала маленькая Мю.
Снусмумрик кивнул и, сдвинув на затылок свою старую верную шляпу, сказал:
— А теперь мы сорвем все таблички, и пусть каждая травка-муравка растет, где ей захочется!
Всю свою жизнь Снусмумрик мечтал сорвать таблички, запрещавшие делать все то, что ему нравилось делать, и теперь аж весь дрожал от нетерпения. Наконец-то! Перво-наперво он набросился на табличку — КУРИТЬ ВОСПРЕЩАЕТСЯ! Затем схватил ту, что гласила: ЗАПРЕЩАЕТСЯ СИДЕТЬ НА ТРАВЕ! Потом полетела ко всем чертям третья: ЗАПРЕЩАЕТСЯ СМЕЯТЬСЯ И СВИСТЕТЬ! Туда же отправилась табличка: ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПРЫГАТЬ!
Лесные малыши таращились на разбушевавшегося Снусмумрика, все больше и больше удивляясь.
Но мало-помалу и они поверили, что храбрый Снусмумрик пришел, чтобы спасти их. И они выскочили из песочницы и обступили его.
— Разбегайтесь, малыши! — объявил Снусмумрик. — Куда хотите — туда и идите!
Но они не разбегались, а глядя ему в затылок, шли по пятам. И даже когда, сорвав последнюю табличку, Снусмумрик надел свой рюкзак, чтобы отправиться в путь, они по-прежнему не отставали от своего освободителя.
— Хорошего понемножку, детки! — растерялся Снусмумрик. — Ступайте-ка по домам! К папочкам-мамочкам!
— А вдруг у них нет мам и пап? — предположила Мю.
— А я-то здесь при чем? Я не приучен возиться с малявками, — испуганно оправдывался Снусмумрик. — Я даже не уверен, что они мне нравятся.
— Зато ты нравишься им, — сказала Мю и улыбнулась.
Снусмумрик растерянно взглянул на притихшую стайку восхищенных малышей, пристроившихся у его ног, потом на крошку Мю:
— У меня и с тобой-то хлопот полон рот… Ну, да ладно! Ничего не поделаешь! Пошли, что ли?
И Снусмумрик зашагал по лугам, полям, лесам, а за ним двадцать четыре малыша. Снусмумрик старался на них не оглядываться. Его одолевали мрачные мысли. Например, что делать, если они проголодаются или промочат ножки… А если у них заболят животики?
Седьмая главаОб опасностях, которые грозят всем-всем без исключения в ночь летнего солнцестояния
День летнего солнцестояния был на исходе. В половине одиннадцатого Снусмумрик достроил наконец шалаш из еловых веток для своих малышей. В то же самое время, только на другом конце того же леса, Муми-тролль и фрекен Снорк замерли на месте, прислушиваясь.
Колокольчик, звеневший в тумане, умолк, Лес спал, а маленький домик печально смотрел на них своими черными окошками.
В домике сидела Филифьонка и слушала, как тикали часы; время шло. Иногда она подходила к окну и вглядывалась в светлую ночь, и тогда колокольчик, украшавший кончик ее колпачка, позвякивал. Обычно звон колокольчика подбадривал Филифьонку, но нынешним вечером он только усиливал ее тоску. Она тяжело вздыхала, ходила взад и вперед, садилась и снова вставала.
Она поставила на стол три тарелки, три стакана и букет цветов, а в духовке томился кекс, совершенно почерневший от ожидания.
Филифьонка взглянула на часы, на гирлянды из листьев, потом посмотрела на себя в зеркало и заплакала. Колпачок съехал на лоб, колокольчик звякнул, слезы медленно закапали в пустую тарелку.
И вдруг кто-то постучал в дверь!
Филифьонка встрепенулась, быстро вытерла слезы и кинулась открывать дверь.
— О… — разочарованно протянула она.
— С праздником, с Ивановым днем! — сказала фрекен Снорк.
— Спасибо, — смущенно отвечала Филифьонка. — Спасибо, вы очень любезны. И вам доброго праздника!
— Мы зашли спросить. Нам надо узнать про один плавучий дом. Вернее — театр. Не заплывал ли в ваши края некий театр?
— Театр? — подозрительно переспросила Филифьонка. — Нет! Наоборот! То есть нет, ничего похожего…
— Ну, тогда мы пошли, — сказал Муми-тролль.
Фрекен Снорк взглянула на накрытый стол и на гирлянды над дверью.
— Желаем хорошо отпраздновать сегодняшний день, — доброжелательно сказала она.
Тут лицо Филифьонки сморщилось, и она снова расплакалась.
— Не будет никакого праздника… Пирог остывает, цветы увядают, время идет, никто не приходит! Они и в этом году не придут! У них нет никаких родственных чувств!
— Кто не приходит? — спросил Муми-тролль, он очень сочувствовал Филифьонке.
— Мой дядюшка и его жена! — всхлипывала Филифьонка. — Каждое лето я посылаю им приглашение на праздник летнего солнцестояния, а они не приходят и не приходят.
— В таком случае пригласи кого-нибудь другого, — предложил Муми-тролль.
— А у меня больше нет родственников, — отвечала Филифьонка. — И разве это не мой долг — приглашать родных на обед в праздничные дни?
— Долг? Ты что же — не находишь в этом удовольствия? — удивилась фрекен Снорк.
— Конечно, нет, — устало объяснила Филифьонка, присаживаясь к столу. — Мой дядюшка и его жена мне вовсе не симпатичны.
Не дождавшись приглашения, Муми-тролль и фрекен Снорк тоже присели.
— Может, и им мало радости от твоих приглашений? — предположила фрекен Снорк. — А ты, случайно, не можешь пригласить, например, нас. Если мы тебе кажемся симпатичными?
Филифьонка удивилась.
Было видно, что она призадумалась.
Вдруг кисточка на ее колпачке приподнялась, и колокольчик весело зазвенел.
— И верно, — удивилась она, — совсем не обязательно их приглашать, если всем это не доставляет удовольствия. Правда?
— Конечно, не обязательно, — поддержала фрекен Снорк.
— И никто не огорчится, если отныне и до конца своих дней я буду приглашать к себе в гости, на праздники, всех, кого захочется пригласить. Даже не родственников?
— Никому и в голову не придет огорчаться, — заверил ее Муми-тролль.
И Филифьонка просияла, словно сбросила с души огромную тяжесть:
— И как же все просто! И как прекрасно! Впервые в жизни я повеселюсь в день летнего солнцестояния. Отметим его на славу! Ах, до чего же вы милые, что придумали такой интересный праздник!
День летнего солнцестояния получился настолько интересным, что Филифьонка и мечтать об этом не могла.
— Выпьем за папу и маму! — сказал Муми-тролль и осушил свой стакан. (В эту самую минуту Муми-папа на борту своего плавучего театра предложил тост за своего сына. «За возвращение Муми-тролля! — торжественно произнес он. — За фрекен Снорк и малютку Мю!»)
— А теперь давайте разожжем костер в честь праздника, — предложила Филифьонка.
Она загасила лампу и сунула в карман спичечный коробок.
Небо было такое светлое, что можно было разглядеть каждую былинку. Над верхушками елей, там, куда только что закатилось солнце, замешкалась в ожидании следующего дня алая полоска.
Филифьонка, Муми-тролль и его подружка побрели через примолкший лес и вышли на заливные луга, где белая ночь казалась еще светлее.
— Чем это так странно пахнет? — удивилась Филифьонка. И в самом деле: от луга едва ощутимо тянуло горелой резиной, наэлектризованная трава потрескивала.
— Пахнет хатифнаттами, — принюхавшись, определил Муми-тролль. Но почему они здесь, ведь обычно они все отправляются в морское путешествие. Правда?
Тут фрекен Снорк обо что-то споткнулась.
— ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПРЫГАТЬ! — прочитала она. — Ой! Глядите, здесь полно табличек, которые, видно, никому не нужны.
— Значит, теперь все разрешается? — воскликнула Филифьонка. — Ну и ночь! А не сжечь ли нам запретительные таблички! Сложим из них праздничный костер да и спляшем вокруг него, пока все не сгорят?
И летний костер запылал! Огонь с ревом набрасывался на надписи: ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПЕТЬ! ЗАПРЕЩАЕТСЯ СОБИРАТЬ ЦВЕТЫ! ЗАПРЕЩАЕТСЯ СИДЕТЬ НА ТРАВЕ!
Весело потрескивая, он пожирал большие черные буквы, и снопы искр взметались к бледному небу. Густой дым клубами вился над полями и белыми космами зависал в воздухе. Филифьонка запела, разгребая веткой горящие угли. А потом даже танцевала у костра, точнее переваливалась с ноги на ногу и приговаривала:
— Никаких дядюшек! Никаких тетушек! Никогда, никогда! Вимбели-бамбели-бю!
Муми-тролль и фрекен Снорк сидели рядышком, любуясь костром.
— Как ты думаешь, что делает в эту минуту моя мама? — спросил Муми-тролль.
— Как и мы — празднует, — ответила фрекен Снорк.
Запретительные таблички догорали, расшвыривая фейерверки искр, а Филифьонка кричала:
— Ура!
— Я совсем засыпаю, — признался Муми-тролль. — Значит, нужно собрать девять разных цветочков?
— Девять, — прошептала фрекен Снорк, — и поклянись, что не произнесешь ни слова.
Муми-тролль торжественно кивнул головой. Он сделал несколько выразительных жестов, означавших «спокойной ночи, увидимся завтра утром», и зашлепал по мокрой от росы траве.
— Я тоже хочу собирать цветы, — сказала Филифьонка. Она выскочила прямо из дыма, вся в саже, но довольная.
— Я тоже хочу с вами ворожить. Сколько ты знаешь колдовских заклинаний?
— Я знаю только одно страшное колдовство, — прошептала фрекен Снорк. — Но это колдовство такое страшное, что у него даже нет названия.
— Сегодня ночью я способна на что угодно, — заявила Филифьонка и горделиво звякнула колокольчиком.
Фрекен Снорк огляделась по сторонам.
Затем она наклонилась и прошептала Филифьонке в самое ухо:
— Сначала надо прокружиться семь раз вокруг себя, бормоча заклинание и сильно-сильно топая. Затем, пятясь, надо добраться до колодца и заглянуть в него. Тогда, может, и увидеть суженого, ну, знаешь, того, на ком ты женишься!
— А как его оттуда вытащить? — Филифьонка была потрясена.