Оказалось, рубин был не таким уж огромным. Он был плоским, а под ним скрывалось тесное отделение, где лежал зеленый камень, – невзрачный, нечеткой формы, если и напоминающий сердце или листок клевера, то весьма отдаленно. Строго говоря, это был даже не камень, просто осколок бледно-зеленого мрамора со светлыми прожилками. Я прерывисто вздохнул.
– Это… – хрипло начал я.
Через мое плечо заглянула Молли.
– О, не такой уж этот рубин и крупный. Вот бы Флинн локти кусал, если б смог открыть! Чего это за штука-то внутри?
Я протянул руку и коснулся зеленого обломка. Ждал чего-то невероятного: волшебного сияния, шепота, света, но ничего не произошло. Я покосился на леди Бланш. Она смотрела на меня со светлой, немного шальной улыбкой, кротко сложив руки под щекой, как ребенок, который приготовился спать.
– Это… – Я откашлялся и начал снова. – Это камень разума?
– Разум – это прекрасно! – с излишним энтузиазмом ответила она.
Глава 12Дамы и господа
Молли посмотрела на меня скептически.
– Ну нет, – сказала она. – Вот эта ерунда – волшебный камень Мерлина? Ха!
Да уж. Неделю назад все это показалось бы мне, здравомыслящему человеку, глупостью, но смерть открыла во мне такие глубины веры в невозможное, о которых я и не подозревал. Поэтому я совершенно серьезно решил проверить, работает ли камень: вытащил его и приложил к ключице леди Бланш. Проблем с тем, чтобы найти участок открытой кожи, не возникло – на леди было бальное платье старой моды с весьма щедрым декольте.
Я подождал, чувствуя себя Беном, ждущим результатов эксперимента. Никогда бы не подумал, что буду вот так бесцеремонно касаться дам, но чего не сделаешь ради науки! По легенде, девушка прижала камень к груди возлюбленного, чтобы вернуть ему разум. Значит, если камень – правда тот самый, у леди должно просветлеть в голове.
Леди продолжала ласково и слегка безумно таращиться на меня. Я выпрямился, испытывая непреодолимое желание вышвырнуть невзрачный осколок в окно. Как можно было всерьез поверить, что он волшебный?
– Слушайте, я тут подумала. Если он вдруг настоящий… – занудным тоном, тоже напомнившим мне Бена, протянула стоявшая рядом Молли. – Если б камнем можно было обратно разум или жизнь вернуть, та парочка из сказки так плохо не закончила бы, – а про них всегда рассказывают, что они оба лишились души, потом разума, а потом умерли. И праведники из той деревеньки, про которую в сказке говорится, никогда себя не возвращали, только каких-то детей, которых к ним приносили.
Я уставился на нее. Гениально! Не думал, что женский мозг способен произвести столь светлую мысль. Если – если! – камни действительно волшебные и питаются жизнью, разумом и душой владельцев, то, скорее всего, не могут отдать накопленное тому же, у кого это забрали. Я сжал камешек в руке и, воровато покосившись на Молли, приложил его к собственной груди, протолкнув в зазор между пуговицами: на мне так висела одежда, что это оказалось нетрудно. Ничего. Даже холода не почувствовал – и уж точно никакого прилива жизненных сил. Я вытащил камень обратно.
– Хм. Чего ж вы не ожили, раз он волшебный? – поинтересовалась Молли. – Видать, это все-таки мусор.
– Ради мусора никто не стал бы делать такой сложный тайник в рубине, – не сдавался я. – Думаю, трилистник все же надо собрать вместе, без этого ничего не получится.
– И где искать остальные два кусочка? Среди сокровищ лепреконов? На другом конце радуги?
– Один камень у нас есть. – Я сжал осколок мрамора в ладони. – Где искать второй, я знаю. Но нужен тот, что у Гарольда.
– У кого?
– У графа Ньютауна. Это тот, с кем я приходил. Тот, что разбил леди бровь.
Молли потрясенно уставилась на леди Бланш.
– Так она не сама где-то приложилась?! И до этого у нее синяки и ссадины бывали. Получается, это не она неуклюжая, это… Высокий худой джентльмен из ее кошмаров! Он существует! Ну я ему сейчас накостыляю!
Леди Бланш успокаивающе коснулась юбки Молли. Меня растрогало, что леди, похоже, не смущает, какие мы страшные. В ее безумии определенно была своя система, как у Гамлета, и мы в эту систему вполне вписывались.
– Милое дитя, ты такая славная. И даже нашла где-то мои рубины, умница! Иди с Джереми, он тебя не подведет, он тоже славный, а мне надо отдохнуть.
Она уютно завернулась в одеяло, и я в порыве какого-то болезненного, ноющего чувства наклонился и погладил ее руку. Мне все еще было стыдно за то, что я явился к ней вместе с Гарольдом, и захотелось сказать ей что-нибудь хорошее.
– Не бойтесь, тот высокий джентльмен к вам больше не придет. Никогда.
Глаза у нее закрывались, и она улыбнулась, дремотно моргая.
– Я знала, что на тебя можно положиться, Вернон, – прошептала она. – Люблю тебя.
– И я тоже, – соврал я.
Но оно того стоило: лицо ее осветилось, и, прежде чем провалиться в сон окончательно, пару секунд она выглядела совершенно счастливой.
Мы постояли, слушая ее глубокое, спокойное дыхание. Признаки жизни казались мне милыми, как никогда: безмятежное сопение на выдохе, вздымающаяся грудная клетка, упавшие на щеку пряди, взлетающие от дыхания.
– Ну дела, – подытожила Молли, косясь на ожерелье. – Либо крыша и у вас набекрень, либо это и правда наше ирландское сокровище, а если так… – Глаза у нее расширились. – Проклятые англичашки, вы ограбили нашу…
– Давай пропустим эту часть, – перебил я.
Она мрачно глянула на меня, но причитать перестала и вместо этого заявила:
– Одно хорошо: пусть Флинн и ирландец, ему я такую ценность теперь не доверила бы. Я и правда молодец, что рубины смогла вернуть. – Она вдохновенно уставилась на меня. – А что, если в этом и смысл того, что я ожила? О, вот было бы здорово! Я вернулась, чтобы отнять у злодея сокровище и помочь вам спасти вашу драгоценную графскую жизнь! Я как бы ваш дух-помощник. Это и легенды какой-нибудь достойно: будьте так любезны, сочините ее, если правда вернетесь к жизни.
Это звучало довольно глупо, но трогательно. Никто еще не предлагал стать моим духом-помощником.
– Где, вы говорите, камень, без которого вам не ожить? – деловито спросила Молли.
– Понятия не имею, где Гарольд его хранит, но попробую выманить. Скажу ему, что камень леди Бланш у меня. Даже если ничего не получится, он хотя бы оставит леди в покое.
– Вы-то чего о ней так переживаете? – подозрительно сощурилась Молли. – Вам-то она не хозяйка.
– Она дама, а я джентльмен, – объяснил я, но Молли не поняла.
– Это вы влюбились в нее, что ли?
– Ой, да что с тобой говорить, – раздраженно отмахнулся я. – Джентльмен должен защищать благородных дам, ясно? Быть рыцарем. Не то чтобы я часто это делал, но…
– Ясно, ясно. Вы даже чуть посимпатичней становитесь, когда так вдохновенно говорите, – одобрила Молли.
– А у тебя прямо тяга к вдохновенным ораторам, – огрызнулся я.
– Это те, что громко орут, что ли?
– Нет. Это те, кто умеет красиво говорить, и мы знаем одного такого.
– Не хочу про него вспоминать, – тут же сникла Молли, и я гордо повел плечами. Последнее слово все-таки осталось за мной. – Сердце он мне разбил, сама не пойму, как я еще жива. Это, видимо, чтобы помочь вам. Так что идемте-ка быстрее, пока я совсем не умерла.
– Тебя я тоже оживлю, если трилистник соберу, – великодушно сказал я и покосился на нее, чтобы увидеть восхищение и благодарность.
Я всегда любил производить на других впечатление. Правда, никогда не думал, что докачусь до того, чтобы пытаться впечатлить нищую ирландскую воровку и радоваться этому, как ребенок. Как низко я пал.
Но она посмотрела на меня весьма снисходительно.
– Мистер, вы сказку, что ли, плохо слушали? Вернуть можно только одного человека: камни копят-копят силы, забирают у тех, кто их хранит, и тогда могут на кого-то потратить. Я-то и удивилась, когда вы камень к леди Бланш приложили. Подумала, ишь какой вы благородный, на нее силу тратите, вместо того чтоб самому ожить. Влюбились, наверное!
– Кхм. Не влюбился, но да, это и значит быть джентльменом, – промямлил я, чтобы не выдавать себя.
Даже и не подумал бы истратить камень на кого-то еще, если бы помнил, что камень такой маломощный. Молли посмотрела на меня с юмором – так, будто все поняла.
– Честно говорю: жить мне и самой очень хочется, но я смирилась уже как-то со всем этим, а вы – нет, по глазам вижу. И вы же все-таки граф, у вас прав больше, чем у меня. Я, конечно, аристократов всяких терпеть не могу, но для вас исключение сделаю. У вас в семье все полезные: батюшка ваш сотням людей работу нашел, брат помогает мертвым свои дела перед смертью закончить, или, скорей, после смерти, хе-хе. А вы меня спасли. Без вас я бы в том переулке померла, и все. Вы идти мне помогали, подбадривали, доктора хотели найти, к брату отнесли.
Хорошо, что я теперь не мог покраснеть от неловкости, а то непременно бы это сделал. Я даже не думал, что она помнит нашу встречу в переулке, – она никогда о ней не упоминала. К брату я ее отнес, чтобы он потренировался на ней оживлять, а потом спас и меня, но сказать все это сейчас духу у меня не хватило, правда иногда – совершенно излишняя вещь.
– В общем, славный вы парень, – искренне сказала Молли. – Хоть и страшный сейчас, как чума, уж простите.
– На себя посмотри, – церемонно ответил я, но не стал врать себе: мне нравилась ее оскорбительная искренность.
Она фыркнула, потом обеими руками сжала мою руку:
– Говорите, что надо делать, только быстрей: нехорошо мне, чувствую, что уж недолго осталось.
Я в который раз вспомнил девиз нашей с Беном школы, который, судя по эскизу могильного камня, так нравился отцу: «Ставить служение выше собственных интересов». В моем пансионе Молли уж точно не бывала, но сейчас готова была провести свои последние часы в соответствии с этим девизом. Я был тронут, но благодарить слуг – это уж слишком, поэтому просто милостиво кивнул. Все воображаемые Джоны внутри меня встряхнулись ото сна, и каждый снова обрел надежду воплотиться.