Ну что ж. Я сражался как мог. Меня рывком подняли двое слуг и потащили на выход. Сражаться с ними я не стал – Гарольд хотя бы больной и старый, а против этих здоровяков у меня точно нет шансов. Я позволил им тащить себя, как куклу, пытаясь одновременно оценить свои повреждения, что довольно трудно сделать, когда боли не испытываешь.
Мимо мелькали заинтересованные лица гостей – они не были шокированы, им было любопытно. Наверняка позже расскажут об этом вечере как о крайне увлекательном и полном интересных развлечений. Я оскалил зубы, показав им свою лучшую улыбку.
Искренне встревоженными выглядели только девушка и ее мать, которых я до этого видел говорящими с Гарольдом. Несмотря на маски, было ясно: они напуганы, им не нравится мой вид, для них я не салонное развлечение, а жуткое непонятное существо. Как будто они единственные здесь, у кого…
У кого есть душа.
Я прерывисто вдохнул, оглушенный своим открытием.
Что-то не складывалось во всей этой истории с самого начала, просто я старался об этом не думать, а тут вдруг сложилось.
«Ты кое-чего не знаешь и уже не узнаешь, милый Джон», – сказал Гарольд, и вот теперь я понял, что он имел в виду.
Ох, Гарольд. Какой же ты хитрый, хитрейший мерзавец. Наверное, в основном он рассказал мне правду о том, что он, Вернон и мой отец сделали в Ирландии, но вот оно, высшее мастерство лжеца: изменить одну крохотную деталь, которой сразу и не заметишь.
Он мне говорил: «Каждому достался один из камней, никто не знал, кому какой, эти зеленые камешки выглядят одинаково. Только годы спустя стало ясно, как легла карта. Вернон начал терять разум, твой отец – душу, а вот теперь мой камень постепенно лишает меня жизни».
Но все было не совсем так! Насчет того камня, который хранили Вернон и его жена, было не поспорить, а вот камень души на самом деле достался Гарольду, ну а камень жизни – моему отцу. Гарольд просто хотел, чтобы я почувствовал вину за то, что сделал мой якобы бездушный отец, и согласился обыскивать дом вместе.
Судя по часам в виде оленя, Гарольд давно знал, у кого какая часть трилистника. Если он хранил камень души, ясно, зачем он выставил его напоказ в танцевальном зале.
Камень потихоньку, по крупице забирал души тех, кто приходил на шикарные графские вечеринки. Возможно, ради этого Гарольд их и устраивал. Надеялся, что камень, питаясь другими, будет медленнее уничтожать его самого. Прогадал: кажется, души он лишился давным-давно, сам того не заметив, а вот умирал от естественных причин. Пришло его время – в шестьдесят два года с человеком что угодно может случиться и без зачарованных камней, такова грустная правда жизни, хоть мы и живем в прогрессивном девятнадцатом веке.
Вот почему гости на его балах такие равнодушные. Вот почему он послал приглашение мне, и той милой семье из провинции, и много кому еще – другим наивным юношам и девушкам, жаждущим попасть в высший свет.
Приглашение, которое в то утро сделало меня счастливым, было отправлено не по доброте. Это было традиционное письмо волка, приглашавшего к себе в гости козлят. «Вы еще полны сил для веселья, так что в этом доме вы всегда желанный гость», – сказал он и мне, и девушке. Теперь это звучало совсем по-другому, и я чуть не зашипел от злости. Старый хрыч! Те, кто ходит к нему годами, уже лишились большей части души, с них нечего взять, а чистые юные сердца, видимо, прекрасно пополняют камень.
Но вот что главное: если все так, значит, у меня дома камень не души, а жизни, и тогда, может быть…
– Бен! Ты мне нужен! – прохрипел я, наплевав на приличия окончательно. – Бен! Где ты?!
Я нигде его не видел, зато девушка, которая так радовалась приглашению, посмотрела на меня с жалостью – судя по всему, вид у меня был тот еще.
– Забирайте мать и уходите домой, – сказал я, взглянув прямо на нее. – Никогда не возвращайтесь, иначе это место заберет вашу душу. Можете убедиться по моему виду – я знаю, о чем говорю.
Девушка выслушала это с искренним ужасом. В отличие от тех, у кого голова была затуманена камнем Гарольда, она восприняла пророчество мертвеца со всей серьезностью, с какой положено относиться к смерти. Меня уже протащили дальше, но я успел увидеть, как девушка схватила свою ошарашенную мать за рукав и потянула к выходу. Та не сопротивлялась.
– Бен! – безнадежно крикнул я.
Куда же он запропастился? Мне так хотелось поделиться с ним своим открытием! Плевать на камень Гарольда, он не нужен – теперь я знал, что мне делать, а еще наконец понял, за что меня убили.
Гарольд сам объяснил, хоть и расплывчато: «Не спрашивай, почему я решил, что Джереми как-то обошел эти чары. Долгая история, а время нам обоим дорого. Я был уверен, что, несмотря на заклятие, камня у него давно нет. А потом ко мне пришел ты». О, ну вот теперь все ясно! Гарольд давным-давно знал, что моему отцу достался главный камень, камень жизни, без которого уж точно никак не ожить. Но отец не попытался вернуть мою мать, когда та умерла, – вот почему Гарольд решил, что камня больше нет.
Я не сомневался: если бы мой предприимчивый отец поставил перед собой цель собрать трилистник и оживить маму, то добился бы успеха, он ведь так сильно ее любил. Отчего он не попытался, хотя в его руках было такое сокровище, я и сам не понимал, однако это объяснило бы все. В последующие годы Гарольд видел, что Джереми Гленгалл и его дети живы и здоровы, а раз так, значит, камня, который должен медленно их убивать, точно нет. Вряд ли он был в курсе мелочей вроде погибших собак или слуг – после маминой смерти отец жил очень скрытно.
А потом я являюсь к Гарольду на вечеринку и первым делом, дурак, говорю ему: «У меня был такой невеселый день до того, как я сюда попал. Умер мой старый слуга».
Вот что привело к моей смерти. Всего четыре слова: «Умер мой старый слуга». Гарольд понадеялся, что камень все еще в доме, раз слуги там случайно падают с лестниц. Он решил поискать, и вот теперь я здесь, ни живой и ни мертвый.
Но было в этом одно безусловное преимущество: чтобы ожить, мне не нужен ни камень разума, ни камень души. Эта мысль обрушилась на меня, как сияющий луч волшебного света. Я ведь не настоящий мертвец! Душа и разум и так при мне, не хватает, собственно, жизни, а ее может дать камень, который все это время лежал у меня дома.
Все это проносилось в моей голове с невероятной скоростью, пока слуги вытаскивали меня из зала и волокли по комнатам. Потом здоровяки оставили меня на пороге и скрылись, захлопнув за собой дверь. Вот что значит вышколенные слуги: справились с задачей быстро и молча! Интересно, им часто приходилось выставлять гостей с этих роскошных вечеринок? Я без сил опустился на каменную ступеньку крыльца. Мозг работал столь блистательно, что я и забыл, насколько немощным стало тело. Дойти до своего дома казалось задачей не легче, чем долететь до луны.
А потом дверь открылась снова, и на улицу вывалился Бен. Он казался таким встревоженным, сердитым и недовольным, что на душе у меня потеплело. Какая родная, знакомая картина!
– Что такое? – Бен присмотрелся ко мне. – Почему тебя вывели? Почему ты кричал?
– Помоги встать, мы идем домой. Я знаю, как мне ожить.
Я протянул руку, и он поднял меня, неуверенно скользя взглядом по моему лицу. Видимо, спрашивал себя, что за бред я несу. Объяснять не было сил, и я просто повис на нем, обхватив одной рукой за пояс, – пусть ведет меня как хочет.
Мы успели сделать с десяток шагов от порога, не сказав друг другу ни слова, когда я подумал: «А ведь Молли по-прежнему лежит в этом мрачном злом доме, неизвестно, живая или мертвая». У меня, конечно, были дела и поважнее, но я вспомнил, как она желала мне удачи, и велел Бену:
– Забери Молли. Она в библиотеке – третья комната налево от холла, сразу после музыкального салона.
– Даже не подумаю, – пропыхтел Бен. – Еще и ее тащить!
– Может, она уже пришла в себя и пойдет сама, – утешил я. – А может, даже поможет отвести меня домой, ирландцы сильные.
Этот аргумент Бена, похоже, убедил. Он опустил меня прямо на покрытую снегом землю и нетвердо пошел обратно в дом. Я хмыкнул. Не знаю уж, сколько шампанского выпил мой брат, но свое оживление я бы сейчас ему не доверил, – хорошо, что в этот раз обойдусь без него.
Я вытянулся на снегу и уставился в темное небо, с которого наконец-то перестали падать белые хлопья. Наверное, лежать на снегу было холодно, но я ничего не чувствовал.
Снег казался мягким как перина, двор был пуст, окна сияли прекрасным газовым освещением. Закрывая глаза, я думал: что, если в тот, первый вечер дышать мне было тяжело не из-за газа, а от воздействия камня души? Кто бы мог подумать… Но это неважно, неважно, теперь я понял: мне нужен только камень жизни. Теплый, сияющий, он зовет меня, чтобы отдать все, что накопил, он спасет меня, и скоро все это останется позади.
– Джонни! – гаркнул мне в ухо Бен.
Я распахнул глаза и понял, что все еще лежу на снегу, а он нависает надо мной. Когда он успел вернуться?
– Уф, – сказал Бен. – Я думал, ты умер. Можешь подняться?
Я кое-как смог – и увидел, что на снегу рядом со мной сидит Молли. Выглядела она хуже некуда: голова висит, глаза пустые. Но она могла сидеть, не падая, а значит, хоть немного жизни в ней осталось. Я потянулся ближе и разжал ее руку, чтобы забрать камень.
– Вы оба – венец моей карьеры, – гордо сказал Бен, за шкирку подняв Молли на ноги. Та не изменилась в лице, но и не упала. – Уходим отсюда.
Он перекинул мою руку через свое плечо, второй крепко взял Молли за локоть и потащил нас к воротам. Камень я убрал себе в карман.
– Она жива? – спросил я, косясь на Молли, которая не поднимала головы, но исправно переставляла ноги.
– Уточни слово «жива», – деловито прокряхтел Бен. – Она потеряла много раствора, пульс почти отсутствует, и все же какой это великолепный экземпляр! Ее состояние мною еще не изучено, но вот, посмотри.
Он остановился, бесцеремонно оттянул Молли нижнее веко и приглашающе посмотрел на меня. Я покрепче уцепился за Бена и заглянул Молли в глаз – мне было приятно, что Бену интересно мое профессиональное мнение как коллеги-врача.