– А свет ты как объяснишь? – прошелестел я.
– Какой свет?
– Он сияет.
Цвета вокруг поблекли окончательно, но свет стал только ярче.
– Что сияет? Я ничего такого не вижу.
Я надеялся, это значит, что Бен не умирает. Получается, камень жизни зовет именно меня, тянется ко мне, хочет вернуть отнятую жизнь. Душа и разум все еще со мной, и двум другим камням нечего дать мне. Я потянул камень жизни к себе, и трилистник покорно распался на отдельные камни. Меня дрожь прошибла. Если даже это объяснимое природное явление, магнетизм или как там его, выглядит оно прямо как волшебство.
– Нужен только он, – прошептал я.
– Вот этот? – деловито спросил Бен и вытащил камень из моей руки. – Ну, проверим гипотезу. В сказке девушка приложила его к груди возлюбленного. Сейчас-сейчас.
Он потянулся к моему воротнику.
– Нет, – пробормотал я, с трудом держа глаза открытыми. – Верни Молли. Пусть оживет.
– Что ты несешь? – Он ловко ухватился за мои пуговицы, но я слабо отпихнул его руку. – Ты что, рехнулся?
– Желания умирающих – закон. И мертвых, наверное, тоже. – Я говорил уже еле-еле, так что Бену пришлось наклониться ко мне, я чувствовал его совсем рядом. – Я прочел письмо. Мне нельзя возвращаться. Особенно теперь. Я убил человека. А Молли украла рубины, но она больше не будет, а в остальном она безобидная. У нее хотя бы причина была благородная – семье помочь. Я не хочу вернуться и стать таким, как Гарольд. Не хочу.
– Ты таким не станешь.
– Отец написал, что возвращение проявляет в людях все худшее, а уж во мне полно всего можно проявить. – Я прикрыл глаза. Трудно стало держать их открытыми. – Тогда, в переулке, я решил: Молли мне встретилась, чтобы помочь вернуться к жизни. А вдруг наоборот? Может, это я ее дух-помощник. Она не попрощалась с семьей. Им будет ее не хватать. Ее кто-то там ждет. – Я заставил себя открыть глаза. – А мне не с кем прощаться, кроме тебя.
Зря я так старался – Бен на меня не смотрел и даже рядом уже не сидел, его внимание было поглощено аппаратом.
– Нет, – ожесточенно сказал он, будто почувствовал мой взгляд. – Я тебя не отпускаю, Джонни. Ясно? Не отпускаю!
Я собирался доказать ему, что прав, но не смог произнести ни слова, в горле просто захрипело. Но это меня больше не расстраивало. Лорд Спенсер в кои-то веки мог бы мной гордиться. Жить согласно его девизу у меня не очень-то получилось, а вот умереть получится лучше.
Файонн сделал все, что должен был сделать, и мог упокоиться. Я совершенно точно, гораздо острее, чем в первый раз, когда лежал с пробитой головой, почувствовал, что умираю. Тогда я был слишком напуган, но сейчас просто уходил, и все Джоны уходили со мной. Пожалуй, танец умирающего ворона, лекарства от всех болезней и жанр книг с разоблачением придется изобрести кому-нибудь другому. Мне пора было идти – лучше уж это, чем провести остаток жизни под страхом превратиться в Гарольда.
Оставалось сказать лишь одно, и я сосредоточился.
– У меня в кармане письмо отца. Еще там его эскиз надгробия, – пробормотал я. – Сделаешь мне такое. Я придумал, что там надо написать. По-моему, гениально. – Глаза я открыть уже не мог, но нашел в себе силы улыбнуться. – «Покойся наконец-то с миром».
Бен, кажется, не слушал. Какая отличная шутка пропала зря! Он суетился вокруг машины, что-то там двигал и подкручивал.
– Как же это сделать? Не понимаю, да что ж такое! – лихорадочно бормотал он.
– И еще одно последнее желание.
– А у тебя их не многовато? – огрызнулся Бен, не отрываясь ни на секунду от машины.
– Никаких больше воскрешений. Бросай это дело, займись какой-нибудь другой наукой. Майкл тебя ждет. Прошу, Бен, оставь мертвых в покое.
– Ладно! Но тебя я спасу, ясно? Все меня бросают: отец, мама, слуги, собаки, все! – Голос у него сорвался. – Но не в этот раз. Ни за что. Я знаю, что делать. Хочешь потратить камень на нее? Ладно! Но я вставлю камень в мою машину – вдруг она усилит его действие? Тогда его хватит, чтобы оживить вас обоих. Наука способна на большее, чем древние верования. Я тебя верну.
Мой славный умник-брат. Ничего у него, конечно, не получится, но приятно, что он так обо мне печется.
Меня вдруг оторвало от земли. Я крякнул и приоткрыл один глаз. Бен втащил меня на стол и кое-как устроил рядом с Молли – места там было маловато для двоих, пусть и таких хилых, как мы.
– Думал, ты меня вернул, чтобы было на ком машину испробовать, – пробормотал я, чтобы скрыть, как я смущен и растроган: искусство выставлять напоказ свою уязвимость было недоступно мне даже сейчас.
– Джонни, ты что, идиот? – заорал Бен, растеряв всю свою ученую невозмутимость. Какую-то гайку он затянул с такой силой, что в машине что-то брякнуло. – Я думал, ты понял! Я не сказал тебе, что ты вряд ли протянешь больше двух суток, хотя это вопиющее нарушение научной этики! Мне просто хотелось, чтобы мы хоть пару дней побыли вместе, как раньше.
Он всхлипнул, и я запоздало понял, отчего он в ту ночь разозлился, когда я пошел домой, обрадовался, когда я принес Молли, и разрешил помогать ему. Я думал, он снисходит до моей компании, потому что ему нужны лишние рабочие руки, но теперь все выглядело по-другому. Мне захотелось обнять его, но сил не было.
Это был замечательный финал. Кто-то меня любил, кому-то меня не хватало. Мир успокаивался, затихал, смыкался вокруг, как объятия. Бен издал какой-то радостный звук, что-то щелкнуло, и последним, что я услышал, было:
– На этот раз все получится!
Вспышку света я почувствовал всем телом. Мир вздрогнул, словно на мгновение каждая доска, каждый гвоздь, из которых состоял сарай, зависли в воздухе, отделившись от остальных, а потом с грохотом одновременно встали на место. Зазвенело стекло, железо и неизвестно что еще. Я поморщился. Попытался открыть глаза. Получилось. Меня ждала отличная новость: я снова различал цвета.
– Что такое, – простонал хриплый голос у меня над ухом. – Что происходит?!
Я с трудом повернул голову. Мы с Молли все еще лежали на железном столе, а все остальное выглядело как после погрома. Пол был усыпан инструментами, тряпками, осколками склянок, даже весло, недавно висевшее на стене, валялось в углу. Прямо надо мной навис Бен в перекошенном пенсне.
– Я гений! – воскликнул он. – Джонни, слышишь меня? Джонни!
– Слышу, – простонал я.
Вокруг было столько всего, требующего внимания: разруха в сарае, восхищенный Бен, мое собственное тело, которое, похоже, все-таки не умерло, а еще к ним снова прибавился голос над ухом:
– С ума сойти! Доктор, вы меня опять, что ли, вернули?
На этот раз я присмотрелся к Молли как следует и наконец понял, что изменилось. Я так привык к ее мутным глазам, что уже и не замечал, как плохо они выглядели. А сейчас таращившиеся на меня глаза были ясными. Дыхание, раньше такое поверхностное и редкое, стало оглушительно громким. Кожа была все еще бледной, но синий оттенок исчезал на глазах. Мы потрясенно уставились друг на друга. Молли дышала очень часто, все чаще и чаще, а потом вскинула руку и схватилась за бок.
– Ай. Ай! – Она сморщилась. – Чего такое?
– Это боль, – прошептал Бен. – Потрясающе!
– Совсем не… ай-й-й… потрясающе!
Я продолжал смотреть, не в состоянии отвести взгляд ни на секунду и выяснить, как дела у меня самого. Своими глазами наблюдал чудо и не мог оторваться. Бен, похоже, испытывал схожие чувства.
В этот момент я думал об отце. О том, как он много лет назад вот так же увидел, как мертвое становится живым, и уже не смог этого забыть. Теперь я понимал его. Молли кривилась от боли, лоб у нее вспотел, она хваталась идеально гнущимися пальцами за бок, стонала и задыхалась. Словом, выглядела абсолютно живой.
Я посмотрел на Бена – странно было, что он молчит уже так долго. Бен сиял. Голова в крови, волосы спутаны, сюртук весь измят, и все же я никогда еще не видел его таким счастливым.
«Похоже, кровотечение остановилось, – отметил я про себя. – Если бы место удара не поджило, кровь все еще текла бы, а так, судя по цвету, она уже подсыхает». От этой мысли я фыркнул. Общение с Беном зря не проходит – начинаешь мыслить теми же понятиями.
– Бен, иди сюда, – хрипло сказал я.
Он наклонился ближе, и я, кое-как приподнявшись, обнял его. Бен похлопал меня по спине.
– Ох, Джонни. – Бен напрягся. – Ты холодный. Как себя чувствуешь?
Я задумался. Вообще-то чувствовал я себя примерно так же, как когда закрыл глаза, но чуть поживее. Впрочем, не намного. Пальцы Бена пощупали мою шею.
– Проверяешь пульс? – деловито спросил я, когда молчание затянулось.
Я участвовал в нескольких оживлениях, включая собственные, и чувствовал себя знатоком.
– Да, – натянуто ответил Бен. – И он не участился, а даже, я бы сказал… Оживленное тело не достигает частоты пульса выше сорока ударов в минуту. Это и то слишком медленно, я был уверен, что ниже невозможно. У тебя сейчас тридцать. Это подозрительно.
Вот что было странно в том, как я себя чувствовал: я казался себе удивительно легким, бестелесным, как призрак. Я ощупал свое лицо и отдернул руки. Теплее оно не стало, это уж точно. Я перепуганно уставился на Бена. Мы удрученно помолчали. Молли рядом продолжала ерзать, охать и пихать меня ногой.
– Ты не ожил, – пробормотал Бен. Меня тронуло, что он смотрит на меня без отвращения, просто встревоженно, как на больного. – Но ты… Ты вернулся.
Он начал бесцеремонно меня ощупывать. Я покорно сидел.
– Это невероятно, Джонни. Некроз тканей, который уже зашел очень далеко, откатился к тем значениям, которые были при первом оживлении. Подвижность конечностей… Джонни, шевели пальцами!
Я послушался. Пальцы шевелились весьма неплохо, хоть выглядели по-прежнему так себе.
– Подвижность восстановлена до уровня первоначальных значений после оживления! – радостно завопил Бен. Настроение у него мгновенно исправилось. – Ты не ожил, и все же произошло нечто, с точки зрения медицины необъяснимое!