лава пятая. Сентябрь
I
Шестилетняя сестренка Хью, Дороти, сворачивала рубашки и укладывала их в чемодан. Хью знал, что, как только она заснет, ему придется все вынимать и складывать заново, но он делал вид, что в восторге от ее заботы.
– Расскажи еще про Америку!
– Америка находится так далеко, что по утрам солнце восходит там на целых четыре часа позже.
– И американцы все утро лежат в кровати?
– Да, а когда встают и завтракают, то у нас уже наступает пора обедать.
Дороти засмеялась.
– Какие лентяи!
– Не совсем. Понимаешь, у них же светает поздно, и им приходится работать весь вечер.
– И спать ложатся они поздно! Вот бы мне так! В Америке мне бы понравилось. Почему нельзя поехать с тобой?
– Мне тоже этого хотелось бы, Дороти, – с сожалением вздохнул Хью.
Он не увидится с ней несколько лет, а когда вернется, то она будет уже совсем взрослой и сможет сама рассказать кому угодно о разнице во времени.
В окно стучал осенний дождик и доносился дальний рокот волн в заливе, но в комнате весело горел камин и было тепло. Хью положил в чемодан несколько книг: «Методы современного делопроизводства», «Успех коммерческого предприятия», «Богатство наций» и «Робинзон Крузо». Старшие клерки в Банке Пиластеров с неодобрением отзывались о «книжной учености» и неизменно повторяли, что лучший учитель – это практика, но они ошибались. Изучая теорию, Хью лучше понимал работу различных департаментов банка.
В Америку он отправлялся во время кризиса. В начале 1870-х годов несколько американских банков взяли большие ссуды на покупку акций железнодорожных компаний по спекулятивным ценам, а когда в середине 1873 года железнодорожные компании стали испытывать проблемы, финансовое основание этих банков пошатнулось. Несколько дней назад обанкротились «Джей Кук и Ко», агенты правительства США, повлекшие за собой Первый национальный банк Вашингтона; новости об этом дошли до Англии благодаря трансатлантической телеграфной связи. Теперь же приостановили работу пять нью-йоркских банков, в том числе и крупнейший банк «Юнион Траст Компани», а также старая банковская ассоциация «Меканикс». Фондовая биржа закрыла свои двери. Скоро за ними последуют многочисленные компании, тысячи людей потеряют работу, торговля затихнет, операции Банка Пиластеров в Америке сократятся, банкиры станут более осторожными, и Хью будет труднее проявить себя.
На Лондоне этот кризис пока что никак не отразился. Процентная ставка возросла на один пункт, до четырех процентов, и обанкротился один небольшой лондонский банк, имевший очень тесные связи с американскими фирмами, но паники не наблюдалось. Тем не менее Старый Сет настаивал на том, что главные неприятности еще впереди. При взгляде на слабого и больного человека складывалось впечатление, что эти неприятности носят в основном личный характер. Его перевезли в дом Августы, и большую часть суток он проводил в постели. Но, несмотря на слабость, он отказывался подавать в отставку до тех пор, пока не выведет корабль Пиластеров из грозящего ему шторма.
Хью аккуратно расстелил и сложил свою одежду. Банк выделил ему деньги на покупку двух новых костюмов, и Хью догадывался, что дед сделал такое распоряжение после уговоров его матери. Старый Сет был скуповат, как и все Пиластеры, но мать Хью он любил. Все эти годы она жила на небольшие средства, которые ей выделял Сет.
Мать также настояла, чтобы Хью предоставили несколько недель на подготовку к переезду – ей хотелось, чтобы это время он провел с ней. Она редко видела его с тех пор, как он устроился в банке, а он не мог себе позволить регулярные поездки в Фолкстон. Август они провели в основном здесь, у моря, пока Августа с семьей отдыхала в Шотландии. Теперь небольшие каникулы закончились, и для Хью настала пора прощаться с ней.
Пока он думал о ней, она как раз вошла в комнату. После гибели мужа прошло восемь лет, но она до сих пор носила траур. Повторно выходить замуж она, по всей видимости, не собиралась, хотя могла бы найти себе пару без труда, сохранив свою тихую красоту. Ее спокойные голубые глаза и густые светлые волосы могли бы взволновать сердце еще не одного мужчины.
Хью понимал, что мать страдает от того, что расстается с ним на годы, но об этом она не обмолвилась ни словом. Вместо того чтобы выражать свою грусть, она разделяла с ним волнение и беспокойство, охватывавшие его при мысли о том, что его ожидает в новой стране.
– Уже почти пора ложиться, Дороти, – сказала она. – Иди переоденься в ночное платье.
Едва Дороти вышла из комнаты, мать принялась укладывать заново рубашки Хью.
Он хотел поговорить с ней о Мэйзи, но стеснялся. Он знал, что Августа писала ей письма, и к тому же она могла узнать подробности случившегося от других членов семейства во время недолгих поездок за покупками в Лондон. Вряд ли ей рассказали всю правду, скорее наоборот. Помолчав немного, Хью неуверенно начал:
– Мама…
– Что, дорогой?
– Тетя Августа не всегда говорит, что было на самом деле…
– Уж слишком ты вежливый, – сказала мать, грустно улыбнувшись. – Августа годами распускала ложные слухи о твоем отце.
Хью удивила такая откровенность.
– Ты думаешь, это она сказала родителям Флоренс Столуорти о том, что он был заядлым игроком?
– К сожалению, я в этом более чем уверена.
– Почему она так себя ведет?
Мать отложила рубашку и задумалась.
– Августа была очень красивой девочкой, – сказала она, прервав недолгое молчание. – Ее семья посещала Кенсингтонский методистский зал, где они и познакомились с Пиластерами. Она росла единственным ребенком в семье, избалованным и испорченным. Родители ее были довольно заурядными людьми. Отец некогда служил помощником владельца лавки, а затем основал свое дело и под конец открыл три бакалейных магазина в западном пригороде Лондона. Но Августа с ранних лет считала, что ее ожидает великое будущее.
Мать подошла к окну. Казалось, что она разглядывает за ним не хмурый Ла-Манш, а прошлое.
– В семнадцать лет она полюбила графа Стрэнга, а он полюбил ее. Это был приятный юноша – симпатичный, добродушный, высокородный и при этом очень богатый. Естественно, его родители пришли в ужас от мысли, что он может жениться на дочери бакалейщика. Хотя она была красива и даже в таком юном возрасте обладала чувством собственного достоинства, помогавшим ей не теряться в любом обществе.
– Они были помолвлены? – спросил Хью.
– Формально нет. Но все считали, что дело уже решено. А потом разразился скандал. Ее отца обвинили в том, что он систематически обвешивал покупателей в своих магазинах. Уволенный им сотрудник подал жалобу в министерство торговли. Говорили, что отец Августы обманывал даже церковь, закупавшую у него чай для вечерних собраний по изучению Библии. Его собирались посадить за решетку. Он же все отрицал и в конце концов выкрутился. Но Стрэнг покинул Августу.
– Наверное, это разбило ее сердце.
– Нет, – продолжила мать. – Не разбило. А привело в бешеную ярость. Всю жизнь она получала то, что хотела. Тогда же более всего на свете она хотела Стрэнга, но не могла его получить.
– И вышла замуж за дядю Джозефа «назло», как говорится.
– Я бы сказала, что она вышла замуж за него в припадке негодования. Он был старше ее на семь лет, что много, когда тебе семнадцать, и даже тогда он не отличался красотой, как и теперь. Но он был богаче, даже богаче Стрэнгов. Нужно отдать ей должное, она старалась быть ему хорошей женой. Но она до сих пор злится при мысли об упущенной возможности стать графиней Стрэнг.
– А что стало с самим Стрэнгом?
– Женился на французской графине и погиб в результате несчастного случая на охоте.
– Теперь мне даже почти жаль Августу.
– Что бы с ней ни происходило, она всегда желает большего: больше денег, более важной должности для мужа, более высокого положения для себя. Причина всех ее честолюбивых замыслов – будь то в отношении себя, Джозефа или Эдварда – то, что она до сих пор тоскует по тому, что ей мог бы предоставить Стрэнг: титул, фамильное поместье, беззаботная жизнь, богатство без необходимости работать. Но в действительности Стрэнг ей предлагал не это, а свою любовь. Именно любовь и стала ее главной потерей в жизни. И ничто не сможет ей возместить эту потерю.
Никогда у Хью еще не было настолько доверительной беседы с матерью. Он почувствовал, что готов открыть ей свое сердце.
– Мама, – начал он. – Кстати, о Мэйзи…
– О Мэйзи? – непонимающе посмотрела на него мать.
– О той девушке… из-за которой все произошло. Мэйзи Робинсон.
Лицо матери прояснилось.
– Августа ни разу не назвала ее имени.
Хью помедлил, затем выпалил:
– Она вовсе не падшая женщина.
Было видно, что мать смутилась. Обычно мужчины не заводили со своими матерями речь о проститутках.
– Понятно, – сказала она, отводя глаза.
Хью решил не сдаваться.
– Да, она из низших классов, это верно. И еврейка.
На лице матери отразилось удивление, но отвращения заметно не было.
– Кроме этого, ничего плохого про нее сказать нельзя. На самом деле… – он замялся.
Мать посмотрела ему прямо в глаза.
– Да? Говори.
– На самом деле она была… девственницей.
Мать покраснела.
– Извини, что говорю такое, мама, но если я не скажу, то ты будешь все знать только со слов тети Августы.
– И… она тебе нравилась? – спросила мать, чтобы не допустить неловкого молчания.
– Да, очень. – Хью почувствовал, что на глазах у него выступают слезы. – Не понимаю, почему и куда она исчезла. Я не знаю, где она живет. Я спрашивал слугу в конюшнях, где она работала, спрашивал в «Аргайл-румз», где мы с ней познакомились. Она нравилась и Солли Гринборгу, но он тоже в растерянности, как и я. Тонио Сильва был знаком с ее подругой Эйприл, но он вернулся в Южную Америку, а сам я Эйприл найти не могу.
– Как загадочно…
– Я уверен, что к ее исчезновению каким-то образом приложила руку Августа.
– Не сомневаюсь. Не понимаю, как именно, но в хитроумии ей не откажешь. Как бы то ни было, но теперь ты должен смотреть в будущее, Хью. В Бостоне перед тобой откроется столько возможностей, если только работать усердно.
– Она необычайная девушка, мама!
Было заметно, что мать ему не совсем верит.
– Рано или поздно ты ее забудешь.
– Даже представить себе не могу!
Она поцеловала его в лоб.
– Забудешь, обещаю.
II
На стене чердачной комнаты, которую Мэйзи делила с Эйприл, висел только один плакат, на котором была изображена она, Мэйзи, в плотно обтягивающем трико, стоящая на спине мчащейся в галопе лошади. Внизу красными буквами было написано: «УДИВИТЕЛЬНАЯ МЭЙЗИ». Картинка не совсем соответствовала действительности, потому что в цирке не было белых лошадей, да и ноги у Мэйзи были не настолько длинными. Тем не менее плакат ей нравился. Это было ее единственное напоминание о том времени.
В комнате стояли только одна узкая кровать, умывальник, стул и трехногая табуретка. Платья висели на гвоздях, вбитых в стены. Занавесками служила грязь на стеклах. Они пытались поддерживать чистоту, но все было без толку. Из дымохода летела сажа, сквозь трещины между половицами пролезали мыши, в промежутки между оконной рамой и кирпичной кладкой проникали насекомые и пыль с улицы. Сейчас шел дождь, и потому вода бежала струйкой с подоконника и капала сквозь щель в потолке.
Мэйзи одевалась, стараясь придать себе как можно более нарядный вид. Сегодня евреи отмечают Рош-Ашану, когда открывается Книга жизни, и в этот праздник Мэйзи всегда задумывалась над тем, что в этой книге записано про нее. Она никогда не молилась по-настоящему, но в глубине души надеялась, что на ее странице записано что-то хорошее.
Эйприл пошла приготовить чай на общую кухню, но быстро вернулась с газетой в руках.
– Тут про тебя, Мэйзи! – воскликнула она.
– Что?
– В «Ллойд уикли ньюз». Послушай: «Вниманию мисс Мэйзи Робинсон, урожденной Мириам Рабинович. Если мисс Робинсон свяжется с господами Голдманом и Джеем, адвокатами, в их конторе в Грейс-инн, то узнает нечто весьма важное для себя». Это ведь ты!
Сердце Мэйзи забилось сильнее, но она старалась держаться и не подавать виду, что волнуется.
– Это Хью. Я не пойду.
Эйприл казалась разочарованной.
– А вдруг тебе оставил наследство какой-нибудь давно потерявшийся родственник?
– Да пусть хоть королева Монголии, в Грейс-инн я все равно не пойду.
Всем своим тоном она пыталась выразить равнодушие, но сердце ее сжималось. О Хью она вспоминала каждый день и каждую ночь, глубоко переживая свое несчастье. Они едва друг друга знали, но забыть его оказалось невозможно.
А забыть его следовало бы. Она знала, что Хью ее ищет, ведь он едва ли не каждый день справлялся о ней в «Аргайл-румз», расспрашивал владельца конюшни мистера Сэммелза и обошел половину домов в Лондоне с дешевыми комнатами внаем. Потом поиски прекратились, и Мэйзи решила, что он сдался. Но, похоже, он просто сменил тактику и пытается теперь привлечь ее внимание, размещая объявления в газетах. С таким упорством скрываться от него очень трудно, тем более что она и сама страстно желает с ним увидеться. Тем не менее она твердо решила – раз она любит его, то не имеет права разрушать ему жизнь.
– Помоги мне одеться, – попросила она Эйприл, обхватывая руками корсет.
Эйприл принялась зашнуровывать корсет сзади.
– Мое вот имя никогда не печатали в газетах, – сказала она завистливо. – А твое уже целых два раза, если считать Львицу именем.
– И какая мне от этого польза? Ах, бог ты мой, ну я и растолстела.
Эйприл затянула шнурки потуже и помогла Мэйзи влезть в платье. Сегодня вечером они собирались повеселиться в мюзик-холле, куда их пригласил новый ухажер Мэйзи, редактор журнала средних лет, проживавший в Клэпхеме с женой и шестью детьми.
До ужина они еще хотели прогуляться по Бонд-стрит и полюбоваться витринами модных магазинов. Покупать они ничего не собирались. Скрываясь от Хью, Мэйзи отказалась работать на мистера Сэммелза – к его большому сожалению, ведь благодаря ей он продал пять лошадей и одного пони, и полученные от него деньги быстро таяли. Но Мэйзи, несмотря на непогоду, уж очень хотелось выйти на улицу – сидеть дома было просто невыносимо.
Платье показалось Мэйзи узковато в груди, и когда Эйприл натянула его повыше, она поморщилась. Эйприл посмотрела на нее с удивлением и сказала:
– У тебя что, соски болят?
– Да. Интересно, почему?
– Мэйзи, – обратилась к ней Эйприл озабоченным тоном. – Когда у тебя в последний раз были неприятности?
– Я не считала.
Она задумалась на мгновение, и по ее спине вдруг пробежал холодок.
– О боже…
– Когда?
– Вроде бы еще до скачек в Гудвуде. Ты думаешь, я беременна?
– У тебя распухли груди, соски болят, и неприятностей не было вот уже два месяца, – обеспокоенно перечисляла Эйприл. – Ты что, совсем глупая? И кто же это был?
– Хью, конечно. Но он сделал это только один раз. Разве можно забеременеть от одного раза?
– Всегда все залетают от одного раза.
– О бог ты мой…
У Мэйзи было такое чувство, что ее сшиб с ног поезд. В ужасе и смущении она села на кровать и заплакала.
– И что мне теперь делать? – беспомощно спрашивала она.
– Для начала пойти в контору к адвокатам.
Неожиданно все изменилось.
Сперва Мэйзи испугалась и рассердилась. Затем поняла, что теперь она просто обязана встретиться с Хью, хотя бы ради ребенка, которого носила под сердцем. Признавшись себе в этом, она ощутила не столько испуг, сколько облегчение и радость. Ее действительно хотелось увидеться с ним, несмотря на все доводы против. Ребенок все меняет. Теперь ее обязанность – не скрываться от Хью, а, наоборот, искать с ним встречи. От этой мысли она испытала одновременно облегчение и слабость.
Вместе с тем, когда Эйприл помогала ей подняться по лестнице в контору адвокатов в Грейс-инн, Мэйзи не могла сдерживать волнения. А вдруг объявление подал не Хью? Она бы не удивилась, узнав, что он отказался от попыток найти ее. Ни один мужчина не станет искать женщину вечно, если она этого не хочет. Возможно, объявление как-то связано с ее родителями, если они до сих пор живы. Вдруг они в последнее время разбогатели и теперь у них есть деньги на поиски? Она даже не знала, как к этому отнестись. Она часто мечтала о том, чтобы снова увидеть маму с папой, но стыдилась своего нынешнего образа жизни.
Добравшись до верхней площадки, они вошли в приемную. Там их встретил помощник адвокатов, молодой человек в горчичного цвета сюртуке и с дежурной улыбкой. Девушки вспотели, покраснели и едва дышали, но это нисколько не мешало ему флиртовать с ними.
– Добро пожаловать, дамы! – воскликнул он. – Как могли такие богини снизойти до того, чтобы воспользоваться услугами господ Голдмана и Джея? Чем могу быть полезен?
– Ах, от вашего сюртука у меня в глазах рябит, – поспешила воспользоваться случаем Эйприл. – Не могли бы вы его снять?
Мэйзи сегодня была не в настроении разводить церемонии.
– Меня зовут Мэйзи Робинсон, – заявила она прямо.
– Ага! Пришли по объявлению. Как удачно, что разыскивающий вас джентльмен как раз находится в кабинете мистера Джея!
От волнения Мэйзи едва не лишилась сознания.
– Скажите… – замялась она и умоляюще посмотрела на помощника. – Скажите, а этого джентльмена случайно зовут не Хью Пиластер?
Он заметил ее встревоженный взгляд и ответил, не меняя восторженного тона:
– Ах, бог ты мой! Разумеется, нет!
Надежда в душе у Мэйзи погасла вновь. Она присела на жесткую деревянную скамью у двери, едва сдерживая слезы.
– Значит, не он, – пробормотала Мэйзи.
– Нет, – повторил помощник. – Сказать по правде, я знаком с Хью Пиластером. Мы вместе учились с ним в школе в Фолкстоне. Сейчас он отбыл в Америку.
Мэйзи подалась назад, как будто ее ударили.
– В Америку? – прошептала она.
– В Бостон, штат Массачусетс. Корабль отплыл две недели назад. А вы его знаете, верно?
Мэйзи не ответила на вопрос. Ей вдруг показалось, что у нее вместо сердца камень, тяжелый и холодный. Уплыл в Америку. А она вынашивает его ребенка. От отчаяния она теперь даже не могла плакать.
– И кто же там тогда? – не церемонясь, спросила Эйприл.
До помощника, похоже, дошло, что его фиглярство сейчас неуместно. Он сразу принял серьезный вид и сухо сказал:
– Позволю ему самому представиться. Извините, я на минуту.
И с этими словами скрылся за дверью в кабинет.
Мэйзи невидящим взглядом уставилась на ящики для бумаг с табличками: «Поместье Бленкинсоп», «Королева против уилтширских мельников», «Южная железная дорога», «Миссис Стэнли Эванс (усопшая)». Ей вдруг подумалось, что эта контора была свидетелем многочисленных страданий: смерть, банкротство, развод, проституция.
Когда дверь распахнулась вновь, из-за нее вышел незнакомец довольно необычной наружности – ненамного старше Мэйзи, но с лицом библейского пророка, с темными глазами, сверкающими под кустистыми бровями, с раздувающимися ноздрями на большом носу и с окладистой бородой. Он показался Мэйзи смутно знакомым, и через несколько мгновений она поняла, что незнакомец походит на отца, только у отца никогда не было такого резкого и сурового выражения.
– Мэйзи? – спросил он. – Мэйзи Робинсон?
И одежда его была немного странной, как будто купленной в другой стране, и говорил он с американским акцентом.
– Да, я Мэйзи Робинсон, – ответила она. – А вы кто будете и что вам угодно?
– Ты меня не узнаешь?
Перед ее внутренним взором вдруг всплыл образ тощего босого мальчишки, с едва заметным пушком на верхней губе и отчаянным блеском в глазах.
– О боже мой! – воскликнула она. – Дэнни!
На мгновение она забыла о всех своих тревогах и бросилась в его объятия.
– Дэнни, неужели это ты?
Он крепко обнял ее.
– Конечно, я.
– Кто это? – спросила Эйприл.
– Мой брат! – радостно ответила Мэйзи. – Тот самый, что уплыл в Америку. Он вернулся!
Дэнни отстранил ее немного, чтобы осмотреть.
– Ты-то как похорошела. Настоящая красавица. А ведь была такой худышкой!
Она дотронулась до его бороды.
– Без вот этих кустов я бы тебя быстрее узнала.
За спиной Дэнни послышался вежливый кашель, и Мэйзи увидела стоящего в дверях пожилого мужчину, наблюдавшего за всей этой сценой с легким пренебрежением.
– Очевидно, дело закончилось успехом, – сказал он.
– Позвольте представить вам мою сестру, мистер Джей, – сказал Дэнни. – Мисс Робинсон.
– К вашим услугам, мисс Робинсон. Могу ли я предложить вам один совет?
– Почему бы и нет? – сказал Дэнни.
– На Теобальд-роуд, буквально в нескольких шагах отсюда, есть кофейня. Там можно посидеть и поговорить.
Ему явно хотелось побыстрее выпроводить их из своей конторы, но Дэнни не понимал его намеки. За все эти годы он так и не научился уделять внимание условностям.
– Ну что скажете, девочки? Хотите побеседовать здесь или пойдем выпьем кофе?
– Выпьем кофе, – предложила Мэйзи.
– И, возможно, вы предпочли бы вернуться через некоторое время, чтобы уладить вопрос с оплатой, – добавил мистер Джей.
– Да-да, я не забуду. Пойдем, девочки.
Они вышли из конторы и спустились по лестнице. У Мэйзи на языке вертелась куча вопросов, но она сдерживала любопытство, пока они не дошли до кофейни и не уселись за столик. Наконец она спросила:
– Так чем же ты занимался последние семь лет?
– Строил железные дороги, – ответил Дэнни. – Так получилось, что я приплыл в Америку в самое подходящее время. Только что закончилась Гражданская война, и начался железнодорожный бум. Железнодорожным компаниям отчаянно требовались рабочие руки, и они даже выписывали людей из Европы. Работу легко мог получить и такой четырнадцатилетний тощий паренек, как я. Мы строили самый первый стальной мост через Миссисипи в Сент-Луисе. Потом переехал в Юту и работал на компанию «Юнион Пасифик». В девятнадцать лет я стал уже путевым мастером, вступил в союз рабочих и вывел их на забастовку.
– А почему ты вернулся?
– На фондовом рынке произошел крах. У железнодорожных компаний закончились деньги, а банки, дававшие им кредиты, разорились. Тысячи, даже сотни тысяч людей оказались без работы. Вот я и решил вернуться домой и попробовать все сначала.
– И чем же ты будешь здесь заниматься? Тоже строить железные дороги?
Он покачал головой.
– У меня другая мысль. Понимаешь, я уже дважды пострадал от финансовых крахов. Владеющие банками люди – худшие в мире глупцы. Они ничему не учатся и постоянно совершают одни и те же ошибки. А страдают от их ошибок рабочие. Никто и никогда не помогает рабочим. Никому это даже в голову не приходит. Рабочие должны объединиться и помочь друг другу сами.
– Никто друг другу не помогает, – вмешалась Эйприл. – Все в этом мире сами по себе. Нужно заботиться в первую очередь о себе, а то потеряешь и последнее.
Мэйзи вспомнила, что Эйприл постоянно так говорила, хотя в действительности была отзывчивой девушкой, готовой всегда прийти на помощь своим подругам.
– Я хочу основать своего рода клуб для рабочих, – продолжил Дэнни, не обращая внимания на слова Эйприл. – Они будут платить шесть пенсов в неделю, а когда лишатся работы не по своей вине, то клуб будет выплачивать им фунт в неделю, пока они не найдут новую работу.
Мэйзи смотрела на своего брата с восхищением. Да, план его чересчур смел, но ведь когда он в четырнадцать лет задумал сбежать в Америку, то тогда его план тоже казался ей несбыточным. Она вспомнила его слова: «В гавани стоит корабль, который утром отправляется в Бостон. Я проберусь на него по веревке и спрячусь на палубе под одной из шлюпок». И он добился своего. И следовательно, может добиться и на этот раз. Он сказал, что выводил рабочих на забастовку, а это значит, что он умеет повести людей за собой.
– Но что же с мамой и папой? – спросил он. – Ты ничего не знаешь о них?
Мэйзи помотала головой и вдруг неожиданно для себя самой разрыдалась. Ей вдруг именно сейчас стало особенно горько оттого, что она потеряла семью. Столько времени она сдерживала себя, но боль наконец-то прорвалась наружу.
Дэнни обнял ее за плечо.
– Я поеду на север и попробую их разыскать.
– Надеюсь, ты их найдешь. Я так по ним скучаю!
Перехватив удивленный взгляд Эйприл, она добавила:
– Но, боюсь, они будут недовольны мной.
– С чего это вдруг? – спросил Дэнни.
– Я беременна.
Лицо его покраснело.
– И не замужем?
– Нет.
– А собираешься выйти замуж?
– Нет.
– Так кто же этот мерзавец? – сердито воскликнул Дэнни.
– Пожалуйста, не надо ругаться, – повысила голос Мэйзи.
– Да я ему шею переломаю!
– Замолчи, Дэнни! – сердито сказала Мэйзи. – Ты покинул меня семь лет назад, так что не надо сейчас делать вид, будто я твоя собственность.
На лице Дэнни отразилось изумление, и она продолжила более спокойным голосом:
– Все равно это без толку. Он бы и женился на мне, как я думаю, да только я не захотела, так что забудь. И к тому же он уехал в Америку.
Дэнни притих.
– Не будь я твоим братом, я бы сам женился на тебе. На такой-то красавице! Ну ладно, кое-какие деньги у меня есть, чем смогу – помогу.
– Не надо мне твоих денег.
Мэйзи подумала, что отвечает слишком грубо, но не смогла сдержаться.
– Не надо обо мне заботиться, Дэнни. Тебе еще пригодятся деньги для твоего клуба. А я сама о себе позабочусь. Я же смогла как-то устроиться в одиннадцать лет, так что и сейчас смогу.
III
Мики Миранда с отцом сидели в маленьком ресторанчике в Сохо и обедали похлебкой из устриц – самым дешевым блюдом в меню, – запивая ее пивом. Ресторанчик находился в нескольких минутах ходьбы от посольства Кордовы в Портленд-Плейс. Каждое утро Мики садился там за письменный стол, чтобы часа два провести за разбором корреспонденции. Он договорился сегодня после работы пообедать с отцом. Они сидели друг напротив друга на твердых деревянных скамьях с высокими спинками. Пол был густо посыпан опилками, стены и потолок покрывал толстый слой копоти. Мики ненавидел есть в подобных местах, но ему приходилось экономить. В клубе «Коуз» он обедал, только когда за еду платил Эдвард. Кроме того, приводить в клуб грозного Папу было опасно, того и гляди ворчливый старик начнет драку, выхватит револьвер или сплюнет на пол.
Папа вытер тарелку куском хлеба и отставил ее в сторону.
– Нужно кое-что тебе объяснить, – сказал он.
Мики отложил ложку.
– Винтовки мне нужны, чтобы сражаться с семейством Делабарка. Уничтожив их, я завладею всеми их нитратными шахтами, и наше семейство разбогатеет.
Мики молча кивнул. Он слышал это десятки раз, но не осмеливался перечить отцу.
– Но нитратные шахты – это только начало, первый шаг, – продолжал Папа. – Когда у нас будет больше денег, мы купим еще больше винтовок. Разные члены семейства займут в провинции влиятельные должности.
Мики насторожился. Это было что-то новенькое.
– Твой кузен Хорхе станет полковником армии. Твой брат Пауло – главой полиции Санта-Марии.
«Значит, будет уже профессиональным громилой, а не любителем», – подумал Мики.
– А я стану губернатором провинции, – сказал отец.
Губернатором! Мики до сих пор не знал, что у Папы настолько честолюбивые планы.
Но отец еще не закончил.
– Захватив провинцию, следующей целью мы поставим себе страну. Будем всячески поддерживать президента Гарсию. Ты станешь его послом в Лондоне, а твой брат, если все сложится, – министром юстиции. Твои дядья – генералами. Твой сводный брат Доминик, священник, – архиепископом Пальмы.
Мики с удивлением услышал, что у него есть сводный брат, но ничего не сказал, потому что не хотел прерывать отца.
– А потом, выждав подходящий момент, мы отстраним от власти семейство Гарсия и станем править сами.
– Ты хочешь сказать, свергнем правительство? – спросил Мики, широко раскрыв глаза, не в силах сдерживаться от такой наглости и самоуверенности.
– Да, сынок, лет через двадцать я буду президентом Кордовы… ну, или ты.
Мики попытался переварить услышанное. У Кордовы была конституция, предусматривавшая демократические выборы, но они пока что ни разу не проводились. Нынешний президент Гарсия захватил власть десять лет назад в результате военного переворота; до этого он бы главнокомандующим вооруженных сил страны при президенте Лопесе, который возглавлял восстание против испанцев. В том восстании принимали участие и отряды пастухов Папы.
Смелость отца поразила Мики – тот не скрывал, что вынашивает планы по предательству и смещению действующего правителя. Но какова его, Мики, роль в этом плане? Стать послом Кордовы в Лондоне? Он уже сделал первый шаг, устранив Тонио Сильву и получив его должность. Теперь нужно каким-то образом прокладывать себе дорогу дальше.
А что потом? Если отец станет президентом, то Мики может стать министром иностранных дел и ездить по всему миру в качестве официального представителя своей страны. Но Папа сказал, что Мики и сам может оказаться президентом – не Пауло, не дядя Рико, а он, Мики. Неужели это действительно возможно?
А почему бы и нет? Он умный, безжалостный и обладает хорошими связями. Чего еще желать? Мысль о власти была весьма притягательной. Все ему будут кланяться, все женщины страны будут в его распоряжении, желают они того или нет; да и разбогатеет он, как Пиластеры.
– Президент, – прошептал он мечтательно. – Мне нравится.
Папа резко вытянул руку и ударил его по щеке. Рука у старика была мощной и грубой. Пощечина едва не свалила Мики, он вскрикнул от неожиданности и боли и вскочил на ноги. Во рту он почувствовал вкус крови. Все посетители ресторанчика замолчали и оглянулись на них.
– Сядь, – приказал Папа.
Мики нехотя подчинился.
Отец протянул через стол обе руки и схватил сына за лацканы.
– И весь этот план поставлен под угрозу только потому, что ты не можешь выполнить порученной тебе простой задачи! – сказал он гневно.
Мики боялся отца, когда тот был не в духе.
– Папа, да получишь ты свои винтовки!
– Через месяц в Кордове начнется весна. Шахты семейства Делабарка нужно захватить в этом году, в следующем будет уже поздно. Я заказал грузовое судно до Панамы, и за взятку капитан готов высадить меня с ружьями на Атлантическом берегу Санта-Марии.
Папа встал, поднимая за собой Мики и едва не разрывая его рубашку. Лицо его покраснело от гнева.
– Судно отплывает через пять дней, – сказал он холодным голосом, от которого Мики пришел в еще больший ужас. – А теперь убирайся и купи наконец эти чертовы винтовки!
Хастед, услужливый дворецкий Августы, снял с Мики промокший плащ и повесил его у камина в холле. Мики не поблагодарил его. Они друг друга недолюбливали; Хастед ревновал всех, к кому Августа относилась хотя бы с небольшой долей приязни, а Мики считал дворецкого раболепным лакеем. К тому же его раздражали косящие в разные стороны глаза Хастеда.
Пройдя в гостиную, Мики застал Августу одну. Было видно, что она рада его визиту. Схватив его ладонь обеими своими руками, она сказала:
– Какие холодные у вас руки.
– Я шел через парк.
– Нужно было взять кеб.
Августа не знала, что Мики не мог позволить себе извозчика. Прижав его руку к своей груди, она улыбнулась. С виду вроде бы невинный искренний жест, но как же он похож на кокетливое ухаживание!
Когда они оставались одни, Августа часто позволяла себе такие двусмысленные слова и жесты. Обычно Мики это нравилось. Она как бы ненароком дотрагивалась то до его руки, то до бедра, а он отвечал ей, прикасаясь к ее плечу или кисти. Заглядывая друг другу в глаза, они разговаривали низким голосом, словно любовники, но соблюдали правила приличия и ни разу не признались, что флиртуют. Его возбуждала такая игра, и ее, похоже, тоже. Но сейчас Мики был не в настроении и не желал тратить время на глупые игры.
– Как там Старый Сет? – спросил он с тайной надеждой.
Августа почувствовала, что он не в духе, и отпустила его руку, хотя и с разочарованием на лице.
– Присядем поближе к камину, – сказала она, садясь на диван и похлопывая ладонью рядом с собой. – Сегодня Сету лучше.
Сердце у Мики упало.
– Я думаю, он почтит нас своим присутствием еще несколько лет. – В ее голосе тоже чувствовалось раздражение. – Как вам известно, теперь он живет у нас. После чая можешь повидаться с ним.
– Ну а как насчет отставки? – спросил Мики.
– К сожалению, разговор об этом еще не заходил. Сегодня утром он, например, запретил размещать очередной выпуск российских железнодорожных акций.
Она похлопала его по колену.
– Не стоит волноваться. Рано или поздно ваш отец получит свои винтовки.
– Он не может долго ждать, – обеспокоенно сказал Мики. – На следующей неделе он уезжает.
– Так вот почему вы сам не свой. Бедняжка. Как бы мне хотелось помочь вам!
– Вы не знаете моего отца, – сказал Мики, не сдерживая ноток отчаяния в голосе. – В вашем присутствии он прикидывается цивилизованным, но в действительности это настоящий варвар. Бог знает, что он со мной сделает, если я его подведу.
Из холла донеслись голоса.
– Мне еще нужно кое о чем сообщить вам, прежде чем я выйду к остальным, – поспешно сказала Августа. – Я наконец-то встретилась с Дэвидом Миддлтоном.
Мики кивнул.
– И что же он сказал?
– Он был вежлив, но говорил откровенно. Сказал, что не верит ни единому слову официальных показаний, и спросил, не могу ли я свести его с Хью Пиластером или Антонио Сильва. Я сказала, что они оба за границей и что он только попусту тратит свое время.
– Вот бы со Старым Сетом так легко разделаться! – посетовал Мики, когда уже открывалась дверь.
В гостиную вошли Эдвард с Клементиной. Внешне Клементина походила на мать, но ей недоставало властности и притягательности. Августа налила всем чай. Мики обменялся с Эдвардом парой фраз относительно планов на вечер. В сентябре никаких балов и торжественных встреч не намечалось; аристократы разъехались по своим поместьям до Рождества, и в городе оставались только политики со своими супругами. Но увеселительные заведения для среднего класса продолжали работать как обычно, и Эдвард купил билеты на представление. Мики делал вид, что ждет не дождется вечера, но на самом деле не мог отделаться от мыслей об отце.
Хастед принес поднос с кексами и сливочным маслом. Эдвард съел несколько, но у Мики не было аппетита. Прибыли еще члены семьи: брат Джозефа Молодой Уильям, некрасивая сестра Джозефа Мадлен и ее муж майор Хартсхорн со шрамом на лбу. Все они говорили о финансовом кризисе, но было ясно, что он их совсем не заботит. Старый Сет заранее предвидел трудности и принял меры, чтобы Банк Пиластеров не пострадал. Вложенные в рискованные предприятия бумаги обесценились – в том числе и облигации Египта, Перу и Турции, – но стоимость облигаций английского правительства и акций английских железнодорожных компаний лишь слегка снизилась.
Все они по очереди поднимались наверх, чтобы повидаться с Сетом, потом по одному спускались и восторгались тем, как он держится. Мики ждал до последнего и встал уже в половине шестого.
Сета разместили в бывшей комнате Хью. В коридоре, у приоткрытой двери, ждала возможного вызова сиделка. Мики прошел в комнату и затворил за собой дверь.
Сет полусидел в кровати и читал «Экономист».
– Добрый вечер, мистер Пиластер. Как вы себя чувствуете? – спросил Мики.
Старик с видимой досадой отложил журнал.
– Я чувствую себя прекрасно, благодарю вас. А как поживает ваш отец?
– С нетерпением ждет возвращения домой.
Мики не сводил глаз с хрупкого тела старика на белых простынях. Кожа его стала почти прозрачной, а острый и изогнутый пиластерский нос казался еще острее, но глаза по-прежнему светились умом и сообразительностью. Казалось, он собрался заведовать банком еще по меньшей мере десятилетие.
В ушах у Мики звучал голос отца: «Кто нам мешает?»
Вот кто мешает – старик, беспомощно лежащий в кровати в комнате, где они находятся одни, и только сиделка ждет за дверью.
В этот момент Мики ясно понял, что должен убить Сета.
Голос отца в его голове приказал: «Сделай это немедленно».
Можно задушить старика подушкой, и никто ничего не узнает. Все подумают, что он умер естественной смертью.
К горлу Мики подступила тошнота, голова закружилась.
– В чем дело? – спросил Сет. – У вас такой вид, как будто больной здесь вы, а не я.
– Вам удобно, сэр? – спросил Мики. – Позвольте мне поправить вам подушку.
– Не утруждайте себя, мне удобно и так, – сказал Сет.
Но Мики все равно протянул руку и вытащил из-под больного большую, набитую перьями подушку. Потом он посмотрел на старика и замешкался.
В глазах Сета мелькнул страх, и он открыл было рот, чтобы позвать на помощь.
Но в это мгновение Мики бросил ему в лицо подушку и навалился на нее, прижимая голову старика к постели. Своими на удивление цепкими руками старик вцепился в запястья Мики. Мики в ужасе смотрел, как кривые пальцы с крючковатыми ногтями сжимают его рукава с необычайной для человека такого возраста силой. Но молодость оказалась сильнее.
Поняв, что ему не удастся оторвать руки Мики от себя, Сет принялся ерзать всем телом и лягаться ногами. Он не мог выползти из-под подушки, но старая кровать Хью скрипела, и Мики с замиранием сердца ожидал, что эти звуки услышит сиделка, которая может в любую секунду войти сюда, чтобы узнать, что тут происходит. Единственное, что ему пришло в голову, – это еще сильнее навалиться на старика, чтобы тот не так брыкался. Не отпуская подушки, Мики переполз на кровать и лег на старика сверху. У Мики в голове промелькнула безумная мысль, что происходящее напоминает гротескную сцену изнасилования сопротивляющейся женщины, и он с трудом подавил истерический смех, рвавшийся у него из горла. Сет продолжал брыкаться, но под телом Мики шевелиться ему было труднее, да и кровать уже не скрипела. Мики упорно давил на подушку.
Наконец движения прекратились. Мики некоторое время продолжал лежать сверху, чтобы прикончить старика наверняка; потом осторожно приподнял подушку и посмотрел на неподвижное бледное лицо. Глаза были закрыты, ни одна черта не шевелилась. Старик выглядел мертвым. Мики подумал, что нужно проверить сердце. Медленно, испытывая страх, он опустился пониже, чтобы приложить ухо к груди Сета.
Вдруг старик широко открыл глаза и сделал глубокий, хриплый вздох.
Мики едва не закричал от животного ужаса. Но тут же пришел в себя и снова надавил подушкой на лицо Сета. На этот раз Мики всего трясло от страха и отвращения, но старик больше не сопротивлялся.
Мики понимал, что нужно подержать подушку подольше, чтобы старик помер наверняка; но его беспокоила сиделка. Долгое молчание могло показаться ей подозрительным. Нужно что-то сказать, сделать вид, что все в порядке. Но он не мог придумать, о чем говорить с мертвецом. «Да скажи же хоть что-нибудь, – приказывал он себе. – Неважно, что именно, лишь бы она слышала звуки беседы».
– У меня все хорошо, – пробормотал он в отчаянии. – Да-да, дела у меня идут очень хорошо. А у вас как? Да-да, понимаю. Ну что ж, я очень рад, что вам гораздо лучше. Великолепно, мистер Пиластер. Я действительно очень рад, что вы так хорошо выглядите, очень хорошо выглядите, просто гораздо лучше… о бог ты мой, не могу я так больше… очень-очень хорошо, просто великолепно…
Больше продолжать он не мог и осторожно переместил вес с подушки. Морщась от отвращения, он приложил ладонь к груди Сета в том месте, где, по его мнению, должно было располагаться сердце. Бледную грудь старика покрывали жидкие волосы. Тело под ночной рубашкой было еще теплым, но стук сердца не ощущался. «Ты точно умер?» – спросил он мысленно и тут же услышал сердитый и нетерпеливый голос отца: «Да умер он, умер, болван, давай выходи уже отсюда!» Оставив подушку на лице, Мики перекатился с трупа набок и встал с кровати.
Тут на него нахлынул очередной приступ тошноты, он пошатнулся, и, чтобы удержаться на ногах, схватился за спинку кровати. «Я убил его, убил, – повторял он себе. – Убил его».
На лестнице послышался чей-то голос.
Мики перевел взгляд на кровать. Подушка все еще лежала на лице Сета. Он схватил ее. На него смотрели широко открытые глаза мертвеца.
Дверь открылась, и в комнату вошла Августа.
Она стояла в дверях, глядя на взъерошенную кровать, на мертвенно-спокойное лицо Сета с широко раскрытыми глазами и на подушку в руках Мики. Щеки ее мгновенно побледнели.
Мики беспомощно взирал на нее в ответ, ожидая, когда же она заговорит. Но Августа только переводила взгляд с Сета на Мики и обратно.
Наконец она медленно закрыла дверь, подошла к Мики, взяла у него из рук подушку, приподняла безжизненное тело Сета и подоткнула под него подушку. Подобрав упавший на пол «Экономист», она положила журнал старику на грудь и скрестила его руки сверху. Теперь казалось, что больной просто заснул за чтением.
Под конец она прикрыла его веки.
После этого она подошла к Мики.
– Тебя всего трясет, – сказала она, взяла его лицо обеими руками и поцеловала прямо в губы.
Сначала он был настолько ошеломлен, что не мог даже пошевелиться. Но вдруг в одно мгновение ужас сменился ненасытным желанием. Он обхватил ее и прижал к себе, ощущая ее груди своим телом. Она приоткрыла рот, и их языки соприкоснулись. Мики обхватил ее груди ладонями и сжал. Она взволнованно вздохнула. Его возбужденный орган немедленно налился кровью. Августа прижалась еще теснее, извиваясь и словно насаживаясь на него. Оба они тяжело дышали. Она взяла его руку, засунула в рот и прикусила, чтобы не закричать. Глаза ее закрылись, и все ее тело непроизвольно передернулось. Он понял, что она достигла вершины, и сам в этот же момент испытал крайнее удовольствие.
Все это заняло несколько секунд. Они еще немного постояли прижавшись, приходя в себя. Мысли у Мики путались.
Отдышавшись, Августа отстранилась от него.
– Я иду к себе, – сказала она тихо. – А ты должен покинуть дом немедленно.
– Августа…
– Зови меня миссис Пиластер!
– Хорошо…
– Этого не было, – произнесла она резким шепотом. – Ты понял? Ничего этого не было!
– Хорошо… – выдавил он из себя.
Она пригладила спереди платье и поправила волосы. Он, словно загипнотизированный, наблюдал за ней, сдавшись перед ее силой воли. Она повернулась и подошла к двери. Он машинально отворил дверь перед ней и вышел вслед.
Сиделка вопросительно посмотрела на них. Августа прижала палец к губам, призывая к молчанию.
– Он только что заснул, – сказала она тихо.
Мики поразило и ужаснуло ее спокойствие.
– Тем лучше, – прошептала сиделка. – Не буду ему мешать, пусть поспит часок-другой.
Августа кивнула в знак согласия.
– И я бы на вашем месте отдохнула. Поверьте, ему сейчас очень хорошо.