Я кивнул:
– Мы можем идти и ехать вместе. Я, во всяком случае, поверну назад.
Кречет с любопытством обнюхивал ослика. Ослик безо всякого интереса прядал своими длинными ушами.
– Не желаете ли, фру Петри, ехать верхом? – спросил я, спрыгнув со спины Кречета.
– Спасибо, Давин, – ответила Вдова, покосившись на своего спутника. – Но, может, лучше Мартин…
– Езжай ты, – пробормотал он. – Ноги у меня здоровые.
Она продолжала глядеть на него.
– Езжай! – повторил он.
Ясное дело, он не хотел, чтобы с ним обращались как с раненым.
– Как хочешь, – сказала она.
И я придержал Кречета, пока она не взлетела в седло. Ветер трепал подол ее длинной коричневой юбки, а Кречет был по-прежнему достаточно бодр, чтобы притвориться, будто он испугался.
– Не балуй! – прикрикнула Вдова и так ловко натянула повод, что Кречет мгновенно застыл, смирный, как овечка. – У нас нет времени на дурацкие выходки!
Она поскакала вперед, немного обогнав нас, Кречет был куда спокойнее, нежели когда на нем скакал я. Предводитель и я затрусили по следам Кречета. Я предложил вести ослика, и он без единого слова протянул мне веревку.
Некоторое время мы двигались молча, и ослик шел между нами. Здесь, на дне ложбины, трудно было хорошенько оглядеться. Но зато здесь тень была гуще и жара не донимала.
– Что там случилось? – спросил я, указав на его руку.
– Дракан захватил Соларк! – сурово ответил он.
– Соларк? – Я просто остолбенел. – А я-то думал…
– Что?! Соларк захватить невозможно?!
– Да, так думали все.
– Но… Как?
– Предательство! – Он выплюнул это слово так, словно оно было горьким. – Дракан заплатил какому-то человеку, чтобы тот всыпал яд в воду. В один день захворали все в городе и замке. Многие померли, а те из нас, что выжили, едва держались на ногах. Потом стало легко…
Он посмотрел на меня, и такая ярость горела в его взгляде, что я чуть не отпрянул. Но все же я понял, что ярится он не на меня.
– Люди валялись и помирали в домах и на улицах, и ни у кого не было сил помочь им. Мухи покрывали мертвых, как черная пена.
Хоть бы он не произносил эти последние слова. Я ведь меж тем как-то видел, как плотный сине-черный рой мух покрывал то или иное дохлое маленькое животное. Мысль о том, что такое может произойти с человеком… Я глядел вниз на землю, и комок застрял у меня в горле.
– Как вам удалось уйти? – спросил я. – Дракан вряд ли забыл, как вы оба повели себя в прошлом году в Дунарке, и раз вы снова оказались у него в руках… Я и представить себе не могу, чтобы он добровольно дал вам скрыться.
– Удача! – произнес Предводитель. – Да и старый друг!
Он по-прежнему не сказал, что случилось с его рукой. А я не смог больше его выспрашивать. Однако же Вдова придержала Кречета, чтобы дождаться нас, и вид у нее был еще более яростный, нежели у Предводителя.
– Как только они разнюхали, кто такой Мартин, они потащили его к Дракану, – сказал она. – И начали выламывать ему пальцы. По одному в день…
Я невольно стиснул кулаки, словно для того, чтобы уберечь собственные пальцы.
– Они что, хотели, чтобы вы, местер, что-то рассказали?
Он покачал головой:
– Я бы немногое мог рассказать им из того, чего бы они еще не знали. Это, пожалуй, была просто месть. А возможно, хотели припугнуть других старых стражников из Дунаркского замка, которые встали на сторону молодого господина.
Молодым господином был Нико, я это знал. Так называли его многие из Дунарка.
– По одному пальцу в день… – Я покосился на его перевязанную руку. – Сколько же?..
– Три дня, – произнесла Вдова голосом, что мог бы пробуравить сталь. – Три пальца… Прежде чем мы вызволили его и ушли из города.
– Большинство обученных людей Дракана по-прежнему из дунаркских стражников, – объяснил Предводитель дружинников. – Рекруты в его новой, драканьей рати, свора беглых подмастерьев, попрошаек, разбойников с большой дороги, болванов, для которых добыча куда важнее меча. Он не может обойтись без дунаркских стражников, даже если кое-кто из них не столь привержен Драконьему ордену, как бы этого хотелось Дракану.
В стародавние времена, когда отец Никодемуса еще княжил в замке Дунарк, Предводитель обучал там стражников, а также командовал кое-кем из дружинников. Верно, это он и имел в виду, говоря о помощи старого друга. Наверняка среди его старых дружинников было куда больше тех, кому не по душе пришлась жестокая месть Дракана.
Капли дождя становились гуще и тяжелее. Вдова бросила взгляд на толстобрюхие серые громовые тучи.
– Еще далеко? – спросила она. Я покачал головой:
– Если немного поторопимся, через час будем дома.
– Тогда поторопимся, – сказала она. – Мы, пожалуй, скоро все вместе попадем в грозу. А нам хочется обсушиться.
– Останетесь здесь, в горах? – спросил я немного погодя.
– Возможно, – ответила Вдова. Но Предводитель не поддержал ее.
– Нет, – сказал он. – Есть еще люди, которые не хотят, чтобы Дракан стал Верховным Господином. И таких немало! Надобно что-то делать.
– Город Эйдин продался ему, – возразила Вдова. – Ежели и Аркмейра падет, все прибрежье окажется под его рукой.
– Я не говорю, что это будет просто, – пробормотал он. – Но позор тому, кто ищет лишь легких побед!
Потоки дождя окутали нас, словно толстое серое покрывало, когда мы наконец добрались домой. Серая шубка ослика почти почернела от сырости, а Кречет фыркал, ржал и вертел головой, чтобы стряхнуть воду с глаз, ушей и носа. Рубашка облепила меня, словно слой кожи, а Предводитель и Вдова, несмотря на добротную одежду, выглядели несколько растрепанными. К счастью, мама и Роза уже развели огонь в очаге, а теплый черносмородиновый сок слабо дымился в нашем новом медном котелке. Еще мама достала сухую одежду и одеяла для нежданных гостей, а Роза занялась Кречетом и осликом.
– Мы можем отправиться к Мауди, – сказала Вдова. – Ведь у нее места хватит.
– Место есть и у нас, – твердо заявила мама. – И вам никто не позволит выйти в такую непогоду…
– Ладно, тогда благодарим за теплый прием, Мелуссина, – сказала Вдова и пригубила свое черносмородиновое питье. Она была из тех немногих людей в мире, что называли матушку по имени. – А где же Дина? Я радовалась, что…
Лицо матери исказилось, и Вдова прервала свою речь.
– Мелуссина… Что стряслось? – спросила она, потому как увидела, что случилось нечто, да, нечто совершенно ужасное.
Я готов был пнуть самого себя. Почему я не рассказал им об этом по пути, чтобы они узнали о Дине раньше?
Матушка стояла с кувшином черносмородинового сока в руках, уставившись в пол.
– Дины здесь нет, – выговорила она наконец. – Дина… исчезла. По правде говоря, мы не знаем, жива она или… – И тут она, поставив кувшин на стол, закрыла лицо руками. Плечи ее дрожали, и я знал, что она плакала.
Вдова поднялась, и одеяло, в которое она укуталась, упало, распластавшись мягкими зелеными складками на полу. Два шага, и она уже возле моей матери и обняла ее.
– О, Мелуссина! – только и вымолвила она, держа матушку в своих объятиях и ожидая, покуда та не выплачется.
И я видел: матери это было необходимо. Необходимо, чтобы взрослый человек держал ее в своих объятиях и дал бы ей выплакаться. Меня брала досада оттого, что ей казалось, будто я недостаточно взрослый.
Предводитель откашлялся с таким видом, будто он охотней всего очутился бы где-нибудь в другом месте.
– Мне больно, – чуть напряженно произнес он. Но видно было, что говорит он не то, что думает.
– Ты вспомни: Дина – девочка сильная. Думаю, что надо надеяться.
Матушка кивнула и утерла слезы краешком передника.
– Нет, – сказала она. – Надежда у меня есть. Я по-прежнему надеюсь.
Матушка осмотрела сломанные пальцы Предводителя, однако же Вдова и сама была сведуща во всех бедах, что может претерпеть тело человека, и маме оставалось добавить и сделать не очень-то много.
– Переломы вправлены хорошо. Два перелома, как мне кажется, начали мало-помалу срастаться. Третий – это открытый перелом… – Немного помедлив, она бросила быстрый взгляд на Вдову: – Нам надо хорошенько позаботиться о том, чтобы не началась гангрена в этом пальце.
Предводитель дружинников пробормотал:
– Хорошо, что они начали с левой руки. Я по-прежнему смогу держать меч в правой.
Мама осторожно обмотала чистой повязкой его жестоко искалеченные пальцы. Она была в гневе, в ужасном гневе – это было видно по движениям ее рук.
– Как могут люди такое вытворять с другим человеком! – горячо воскликнула она.
– Да, – согласилась Вдова. – В этом мире просто необходима Пробуждающая Совесть! Но…
Помедлив, она бросила взгляд на Предводителя, словно желая спросить его о чем-то, но не желая произносить свой вопрос вслух. Он слабо кивнул.
– Мадаме Тонерре это знать необходимо, – сказал он. – Неведение – щит ненадежный.
Но Вдова медлила по-прежнему. Маме пришлось самой заставить ее говорить. Она спросила:
– Знать что? – Вдова откашлялась:
– Они… Там, в Соларке, была одна Пробуждающая Совесть и одна в Эйдине. Дракан… повелел сжечь их. Обозвал их ведьмами, учинил краткий суд и сжег обеих на костре. Он уверяет, что вся сила Пробуждающей Совесть не что иное, как ведьмина сила.
Матушка стояла очень тихо, держа в руках обрезок тряпицы.
– Это пустяки, – сказал Предводитель и поднял свою изувеченную руку. – Пустяки по сравнению с тем, что вообще произошло в Соларке.
– Он сеет бесстыдство вокруг себя, – произнесла матушка, и кто был «он» – никакого сомнения не вызывало. – Распространяет его, словно хворь. Так что народ, зараженный бесстыдством, может натворить такое, что и не снилось. И нечего удивляться, что он вынужден сжечь Пробуждающих Совесть, нет! Но потеряй мы всякую совесть и всякое понимание того, что истинно, а что ложно, – как сможем мы жить вместе?