– Не бойся, Жак, – сказала я. – Позволь…
Рука моя скользнула под его ночную сорочку, и я тихонько погладила его бедро. Мышцы его свело судорогой – так он был напряжен. Я не сдалась, поднимаясь все выше и выше, и внезапно, с громким стоном, он оттолкнул меня с такой силой, что я едва не упала с кровати.
– Оставь меня, – завизжал он. – Не дотрагивайся до меня!
Он скатился с кровати и подбежал к окну. Прижавшись лбом к прохладному стеклу, он ловил ртом воздух судорожными, жадными глотками. Я тупо смотрела на него, не в силах ни пошевельнуться, ни раскрыть рта. Придя наконец в себя, я встала и вернулась к себе в комнату. Только там, посмотрев на руки, я увидела, как они дрожат, и только тогда слезы унижения и стыда потекли по моим щекам.
Я знала немало мужчин, но ни у одного из них близость со мной не вызывала отвращения. Может быть, я слишком поторопилась? Вела себя смелее, чем надо? Но я его жена! Что произошло? Я не понимала.
Вдруг мне припомнился какой-то особенный тон, вымученная улыбка Жака, когда он представлял меня Арнольду. Я вспомнила и странную колкость Арнольда, грубый намек на ожидаемого наследника «Ля Рев». Я думала, что меня стошнит. Мурашки побежали у меня по спине, руки и ноги онемели. Арнольд и Джакоб. Нет, такого не может быть! Он просто застенчив… Нет. В голосе его безошибочно угадывалось отвращение. Он любил меня издали, но близость со мной пугала его. Этот страх был мне знаком, а потому легко узнаваем.
И я рассмеялась. Жизнь сыграла со мной шутку. Какая смешная, какая гнусная шуточка! Наш брак вовсе не был браком и никогда им не станет. О Гарт, Гарт. Я вспомнила его смех у собора. Знал ли он, что… Нет, он не мог знать. Не должен знать. Я допустила ошибку, но я никогда не доставлю Гарту Мак-Клелланду удовольствия, признавшись в ней. Мы останемся супругами в глазах всех. Я стану хозяйкой имения Жака. Я займу достойное положение в обществе. Я смогу, я знала, что смогу. Но как мне умерить эту жажду, эту боль, терзавшую мое женское естество?
На следующий же день я потихоньку принялась прибирать к рукам бразды правления домом. Началась долгая позиционная война. Маман не сдавалась, не раз провоцируя меня на открытую схватку, но я не теряла контроля над собой и упорно продолжала вести дом по своему усмотрению. Я присматривала за слугами, заказала новую мебель для столовой и гостиной. Однажды я попросила Джакоба показать мне, как обстоят дела на плантации.
– Это неинтересно, Элиза, – сказал он. – Ты не сможешь разобраться в делах.
– Тогда просто покажи мне плантации. Ты ведь знаешь, меня здесь все интересует.
Мы обошли земли и хозяйственные постройки, бараки рабов, поля и склады, навесы и мастерские. Все пребывало в небрежении и разрухе. Жак извиняющимся тоном пояснил, что последние годы были неурожайными, да и рабов не хватает, чтобы управляться со всем.
– Тогда купи еще, – предложила я. – А еще лучше найми рабочих на сезон. Наверняка найдется немало людей, готовых подзаработать.
– Да, работники есть, но я не могу платить им столько же, сколько… сколько платят некоторые плантаторы по соседству.
– Вы имеешь в виду Гарта?
– Да, Гарта. Честно говоря, я согласился продать ему часть земель, которые у нас не хватает сил обрабатывать. Тогда нам не нужно будет столько рабов, мы продадим их и заживем на широкую ногу.
– Пока деньги не кончатся, – закончила я за него. – Это глупо, Джакоб. Нужно взять нового управляющего, который бы повел дело с умом.
– У меня был управляющий, – возразил Жак. – Но он ушел работать на того, кто может платить больше.
– К Гарту?
– Да.
– Джакоб, – сказала я, глядя мужу в глаза, – ты никогда, слышишь, никогда не должен ничего ему продавать. Ты не позволишь ему прибрать «Ля Рев» к рукам. Я знаю, что он сказочно богат, а мы – нет, но и мы разбогатеем, если будем стараться. Он жадный, алчный, корыстный. Он готов пойти на все, чтобы стать еще богаче, теперь я это понимаю.
В глубине души я понимала, что дело не в жадности Гарта, просто он был сильным человеком, а Жак – слабаком. Надо быть круглым дураком, чтобы не прикупить землю Фоурнеров, когда ее сами отдают в руки, а Гарт дураком не был.
– Не лезь не в свои дела, Элиза, – сказал, покачав головой, Джакоб. – Я делаю все, что могу. Земля выработана, в этом все дело. Отец не оставил нам больших денег. Прошу тебя, не надо…
– Нет, я не позволю ему нас проглотить. Что это за крупный парень со шрамом на горле?
– Амо. Кто-то из белых хотел его прикончить. Он достался мне по дешевке.
Я позвала раба:
– Амо, месье Жак собирается продать на следующий год часть земли, если урожай не даст прибыли, а с ней и вас, рабов. Ты знаешь, чем это грозит?
Богатырь кивнул. Это означало разделение семей, горе, переход к новым хозяевам и к новой жизни, которая может оказаться еще более тяжкой, чем та, к которой они привыкли.
– Мы сделаем тебя управляющим в «Ля Рев», Амо, и если в конце года мы получим прибыль, мы разделим ее на всех, в том числе и на вас, рабов. Половину хозяевам, половину рабам. Вы можете получить ее деньгами, одеждой, чем хотите. Я буду поступать так каждый год, и каждый из вас сможет накопить денег, чтобы выкупиться.
– Элиза! – воскликнул Жак.
– Мы не станем продаваться Мак-Клелланду! – воскликнула я. – Я буду делать все что угодно, самую грязную работу, но я не отдам эту землю! Мы добьемся успеха, Жак, верь мне!
Отпустив Амо, Жак процедил сквозь зубы:
– Остановись, Элиза. Ты заправляешь всем в доме, обижая маман, не хватает еще, чтобы ты занялась делами, которые тебя не касаются.
– Они касаются меня, – твердо ответила я. – Я не хочу стать нищенкой. Я хочу получить хоть что-то от этого брака в конце концов.
– Я… я разведусь с тобой, – вспыхнул Жак. – Наш брак будет признан недействительным.
– На каком основании, мой дорогой муженек? Ты хочешь, чтобы я рассказала всему миру правду о тебе и Арнольде Карпентере?
– Ложь! – закричал он, хватая меня за плечо. – Чудовищная ложь!
– Разве? – спросила я, сбрасывая его руку. – Тогда почему ты так ни разу и не коснулся меня? Что же тебя бросает то в жар, то в холод при одном упоминании его имени? Я способна узнать любовь, когда вижу ее. Любовь или похоть, это одно и то же.
Джакоб наотмашь ударил меня по лицу. Я прижала ладонь к пылающей щеке, глядя на мужа с ненавистью, грозящей сжечь меня изнутри.
– Прости меня, – пробормотал он. – Я… я не хотел этого.
– Не мешай мне, Жак, – сказала я медленно и раздельно. – Дай мне возможность спасти поместье. От этого ты только выиграешь. А я обещаю не вмешиваться в твою жизнь. То, чем ты занимаешься, меня не касается. Дай мне возможность вести дела самой.
– Хорошо, – угрюмо пробурчал Жак. – Будь по-твоему. Только у тебя все равно ничего не выйдет.
Я трудилась с раннего утра до поздней ночи ради того, чтобы хоть что-то получить с земли в этом году и подготовить почву для будущего. Поля, которые и в сухой год по полгода находились под водой, я решила оставить для рисовых плантаций. Амо работал сам и заставлял работать других так, что, когда пришло время сбора урожая, даже Джакоб не мог не признать, что никто лучше не смог бы справиться с поставленной задачей. Я решила не менять обстановку в гостиной и столовой и отменила заказ на новые ковры и шторы. Бюджет семьи я взяла под самый строгий контроль, пресекая неразумные, по моему мнению, траты. Дяде Роберту пришлось расстаться с привычной порцией виски, дамам – довольствоваться прошлогодними нарядами; слуги в один прекрасный день поняли, что воровство и мошенничество крепко ударяют их по карману, и стали следить друг за другом, дабы не позволить сотоварищам пробить брешь в кошельке. Под моим руководством к концу 1812 года семейство Фоурнеров наконец-то выбралось из долгов.
На Рождество мистер и миссис Мак-Клелланд пригласили нас на бал в Хайлендс. Это приглашение было первым из тех, которые мы получили, живя в «Ля Рев», и я понимала, что инициатором был Гарт. Вне сомнений, ему было любопытно посмотреть, как проходит наша с Джакобом супружеская жизнь.
Я ждала предстоящего события и волновалась так, словно этот бал был первым в моей жизни. Мне не хотелось признаваться себе в том, что именно встреча с Гартом после долгой разлуки так волнует меня, но к выбору наряда подошла с особой тщательностью. В конце концов мы с Саванной остановились на очень смелом, хотя и простом платье из шелка цвета слоновой кости. Декольте было таким глубоким, что пышные, буфами, рукава, казалось, чудом держатся на плечах. Спереди юбка плотно прилегала к телу, собираясь пышными складками сзади, не стесняя движений при танце. Из драгоценностей я решила надеть только жемчужное ожерелье, подаренное Лафитом, и жемчужные же серьги.
Но когда накануне бала я поднялась в свою спальню, чтобы одеться, то обнаружила, что мой красивый наряд изрезан на лоскуты.
– Я, честное слово, не видела, кто это сделал, – запричитала Саванна. – Я спустилась вниз, чтобы набрать воды для ванной и даже не заглядывала в гардероб. Ой, мисси, что же нам делать?
– Хорошо, Саванна, – сказала я тихо. – У меня есть и другие платья. Наверное, кому-то из здешних дам мой наряд показался нескромным.
Кроме Колетт, они все меня ненавидели. Для них я была непрошеной гостей, навязавшейся к ним в дом и к тому же взявшейся наводить в нем свои порядки. Вот одна из них и решила отомстить мне, испортив лучший наряд. Я распахнула дверцы шкафа и принялась исследовать его содержимое.
– Я выберу что-нибудь легкое, прозрачное, неприличное, как москитная сетка. Ах, вот как раз то, что нужно!
Я вытащила на свет платье из плиссированного шелка.
– Но это… это же ночная сорочка, – прыснула Саванна, – к тому же черная.
– Сама вижу. Что плохого в том, чтобы носить черное? Тетушки все время ходят в черном. Вниз я надену белую нижнюю юбку, а у выреза заколю красную камелию. Вот здесь. Помоги-ка.
Стянув с себя муслиновое платье, я облачилась в выбранный мной наряд. Лиф с глубоким каре держался только на двух тоненьких черных ленточках, грудь выступала двумя полными полукружьями, соблазнительно белея на фоне черной блестящей ткани. Юбка мягкими складками облегала бедра, а когда я кружилась, платье раскрывалось как веер, становясь похожим на волшебное черное облако.