Опасное положение — страница 14 из 35

«По какой-то причине не хочет... Ну не хочет и не хочет, я не собираюсь настаивать! ...непонятно, не хочет „вообще“ или не хочет „сейчас“? У него сложная работа, и ему непросто... Еще и Совет. Что за трения у него с тем лордом, интересно? Но явно не до сражений на родовом одре, понять можно... А может другое? Может в вороньей культуре присутствие на родах — принципиально не мужское дело? Надо уточнить у Джа».

Поднявшись наверх, села на кровать. Огорчение, зараза, накатывало все сильнее. Сердясь, я начала сбрасывать глупое чувство. Глубокий вдох носом. И долгий выдох на раз-два-три ртом.

Еще раз.

Мысли постепенно формулировались.

«Вдруг он боится моральной травмы? Он же не железный, кто знает... Так-то он имеет право не хотеть, миллионы мужчин будут с ним солидарны. А может желать его присутствия — вообще эгоизм с моей стороны? Он меня в свои сражения не приглашает. Не его дело — рожать, а моё. Я, конечно, справлюсь и сама, просто...»

Глубокий вдох...

«...просто я боюсь. Яр — единственный, в ком я полностью уверена. Единственный... Мне с ним не страшно».

Выдох-выдох-выдох.

«А повитухи эти... Не доверяю я. Причитали, болтали и все равно не убедили, хоть и дышали три часа подряд. Яру трех минут хватило для обоснования».

Вдох.

«Петь будут... Не хочу, чтобы они пели. И вообще их не хочу. Да, вот оно. Хочу нормального спокойного акушера с медицинским образованием. Мужчина, женщина — неважно. Есть же здесь такие? Если не в силах мужа быть рядом, мне нужен кто-то хотя бы похожий на врача. Чтобы не пел. Без травяного венка на шее».

Выдох. Раз-два-три. Решено.

Окончательно войдя в сурово-сосредоточенное настроение, я гордо тряхнула головой, торжествующе сбрасывая огорчение к лопате — в пропасть. В списке моих приоритетов внезапно поднялись акушеры, занимая первую строчку.

«Справлюсь и без Яра. Он прав, это не его бой. В первый раз что ли? Если это похоже на сражение, возьму и поборюсь. Без песен и плясок, на своих условиях. С дыханием я уже осознала».

Легко постучала по животу. Мне кажется, что он чувствует мое настроение.

«Мы с тобой сильные, слышишь? Поработаем сообща. Ты изнутри, я — снаружи, хорошо?»

Детеныш пошевелился. Созвездия на руках опять зажглись и я улыбнулась: чувствует, слышит. Это его Сила.

Подойдя к окну, сложила руки на животе, глядя на закат. Зимой его почти не видно, просто небо вечером темнеет. На то, что солнце все же садится намекают только слабые розоватые отсветы в густых облаках.

Дышала я глубоко и ровно.


Наяр

Тренировка длилась третий час, а я все не мог остановиться. Рубаха уже промокла от пота, но ярость не заканчивалась.

Удар!

То, что они делают, это... Это не возрождение, это убийство! Твари, твари, твари!!!

Удар!

Мой род пытаются возродить таким чудовищным способом, попирают волю, принуждают, совершают насилие над телами и разумами женщин, мужчин...

Я представляю как убиваю их. Всех четверых. Многократно.

Удар! Удар! Удар! Удар!

А я смогу, хватил сил? Я должен пройти инициацию и... Но это опасно. Риск велик.

У меня жена родит со дня на день! Я должен о ней думать! О ребенке! Как я могу действовать?

Удар! Удар! Удар!

А как я могу НЕ действовать?! Ждать? Подождать до родов? После? Когда придет то самое подходящее время? Воронов насилуют прямо сейчас! Катя просит внимания прямо сейчас! Семья или род?

От беспрестанных ударов мешок распоролся, и камни выкатились наружу.

Голова сейчас взорвется... Я сам сейчас разорвусь надвое. Нет, не между долгом и желанием: между долгом и долгом, между желанием и желанием, будто опять в одной руке красная лента, а в другой пинетка.

Не сдерживая себя, я распинал камни по углам.

Проклятье, проклятье, проклятье!!!

Так и не остыв, вошел в спальню злой от неразрешенных мыслей, с саднящими костяшками. Бросив взгляд на Катю, опять почувствовал вину. Она даже не заметила меня, сосредоточенно продолжая вязать.

Еще и практически отказал ей в поддержке... Прошлое, мое прошлое... Еще и это!!!

Уютно устроившись на кровати и максимально обложившись подушками, Катя сидела, спрятав ноги под одеялом. Снаружи торчали только ступни в мягких носочках, которыми она забавно помахивала. Сосредоточие домашней теплоты и такой притягательной мягкости. Заглядевшись, я застыл в дверях.

Жена вязала, медленно шевеля спицами с черной пряжей, прикусывая от усердия пухлую нижнюю губу. Ни пережитое, ни домашние хлопоты не отяготили ее, не превратили в степенную жену. И на девятом месяце осталась девчонкой, какой и была, когда впервые увидел.

Все такой же птенчик. У нее обычная чистка снега превращается в приключение с активными лопатами. Как рисковать сейчас, когда она на краю? Как оставлять ее?

Молча присел на кровать, нащупывая под одеялом теплую ножку. Вечно тянет хватать ее, трогать, тискать. Сам на себя злюсь, но не могу удержаться. Катя на секунду подняла глаза. Ножка пошевелилась, заставляя меня сжать пальцы. Все в ней, каждое движение меня провоцирует.

— Я решила, что для мундира тебе подойдет черная пинетка в цвет, не будет выделяться. Сможешь даже прилюдно доставать, — сосредоточенно произнесла.

Не обиделась... Прозрачную воду ее настроения ничего не беспокоило, я даже позавидовал такой чистоте. Моя вода непроглядно черна...

— Предусмотрительно, — кивнул, думая о своем.

Надо признать, я не могу контролировать все. Желание поспеть во все стороны может превратиться в возможность везде опоздать, потерпеть поражение по всем фронтам.

— Птенчик... — терзаясь от раздирающей меня вины, тихо заговорил. — Как думаешь, я могу оставить тебя на пару дней? Как ты чувствуешь?

Русая бровь на секунду нахмурилась и сразу вопросительно приподнялась.

— Куда полетишь?

— Посетить родовой храм, — произнес я, и Катя закономерно округлила глаза. При ней я никогда не говорил о нем, да и не посещал. — Меня приняли в Совет, потому что у меня изменился уровень Силы. Скорее всего изменился... Полноценно принять ее можно только в храме, это день, может два. Надо, но... Я беспокоюсь о тебе.

Катя хлопнула глазами.

— В принципе, с этим можно подождать, если я нужен тебе сейчас, — вынужденно добавил, невольно скрипнув зубами.

Несколько секунд жена озадаченно смотрела на меня.

— Лети. Ты мне, конечно, нужен, но я дождусь, займусь своими делами, — недоуменно произнесла и перестала вязать. — Или ты решил, что ты наседка, которая всю жизнь будет опекать меня, а я беспомощное яйцо без ручек и ножек, которое за пару дней не выживет?

«Хм...»

Сразу ответа я не нашел и помедлил достаточно, чтобы ножка под моей рукой дернулась. Несколько секунд Катя еще пыталась вязать, а затем сердито отложила спицы на одеяло.

— ...думаешь, если я беременная и бескрылая, все? Бессильная? — сдержанно возмущаясь, жена опять дернула ногой, отталкивая мою руку. — Ты меня с новорожденным не путаешь? Забыл кто я? Кто ты? Лети в храм и бери свое. Делай, что должен. Немедленно!

Последнее она воскликнула и отпихнула меня, будто требуя, чтобы я тотчас же сорвался с места.


Искренняя обида засквозила в голосе, в скривившихся от возмущения губах, в нахмуренном носе, зеленые глаза метали молнии. Даже созвездия на руках засветились. Опешив, я смотрел на ее гнев, ощущая как на меня накатывает облегчение и благодарность.

Выдохнул, автоматически отмечая, что она опять забыла как правильно дышать. Сейчас устанет.

— И не... — последнее Катя не договорила, потому что я уже прихватил и подтянул ее на себя, бережно и крепко прижимая к груди.

Мой птенчик. Моя королева.

— Прости, — произнес вслух в мягкие волосы. — Ты права. Я забыл.

Негодующе фыркнув, она пыталась отодвинуться, долго мотала головой, сердясь, ерзала, пытаясь выдернуть руки из объятий. Ни отодвинуться сама, ни отодвинуть меня, конечно, не могла.

Пережидая бурю, погладил извивающуюся спинку.

— Завтра с утра полечу в храм. Чем займешься без меня? Дышишь? — спросил. Ее нужно было отвлечь.

Катя замерла, послушно глубоко задышав. Я услышал, как она мысленно говорила себе «раз-два-три» и усмехнулся. Злость жены сходила на «нет» со скоростью полета стрижа. Не устану удивляться ее способностью к переменам настроения.

— Дышу. Я поисками повитух займусь, хочу других, — через несколько секунд откликнулась и недовольно добавила. — Ты мокрый.

Насторожился.

Повитухи не понравились? К ней приходили лучшие. Я их выбрал, изучил, проследил, одобрил.

— Сейчас переоденусь, — покладисто согласился, не отпуская. — Другие повитухи?

— Мне те не понравились, — с заметным упрямством сообщила жена.

Какие другие? ...нет, стоп. Ослабить контроль. Катя отпустила, теперь я должен отпустить ее... немного. Пусть развлечется, поищет. Ослабляй!

— ...да, ты можешь выбирать, Джа поможет, — силой заставил себя не акцентироваться на этом. — Я прощен?

...Джа проконтролирует. Я после гляну внимательно.

— Ты весь мокрый, — капризно повторила жена, игнорируя вопрос.

— Весь, — согласился я, с удовольствием никого не отпуская.

Через несколько секунд меня простили, и плечики пришлось отпустить.

Оставлю ведающего присматривать. Двух.

— ...а вообще, я тебе и без храма скажу, что ты точно стал сильнее! — непринужденно заявила Катя, с живым интересом наблюдая, как я сбрасываю тренировочную одежду. Отметил, что про вязание она уже забыла.

— Почему ты так решила? — опять насторожился, заходя в ванную и быстро споласкиваясь в холодной воде. Горный источник питает дом, но воду приходится подогревать отдельно, я обычно пропускаю этот этап: нас закаляют с детства. Тщательно обтираясь, слышал, как Катя говорит из комнаты.

— Ну Яр! Ты сам не заметил? Последние месяцы ты стал слышать меня больше, чем раньше. Я сначала сердилась, думала, что ты меня читаешь. Потом думала, что ты на меня со временем лучше настроился. Знаешь, как приемник?! Подобрал верную частоту... Неважно. А чуть позже, поняла, что ты просто стал сильнее. Джа вообще на тебя несколько раз брови поднимала!