Ресницы на секунду скрыли и опять открыли мне блестящие глаза. Вижу, как Катя почти застенчиво улыбнулась и тут же опять посерьезнела.
«С весны... подозревала. Поняла, что ты слишком сильный, чтобы все бросать из-за женщины. Ты делаешь, что должен, и тогда сделал. Думаю, ты между долгом и желанием, в тот раз не забыл о долге. Ты спасал не только меня, но и свой род от того, во что он превращается, да? И сейчас?»
Кто кого читает, я её или она меня?! Мне нечего сказать, кроме единственного короткого: «Да».
За окном не просто тихо: беззвучно. Весь мир замер, пока мы разговариваем. Я слышу только ее голос и вижу свет звезд, отражающийся в глазах.
«Помнишь, что я тебе ответила, когда ты спросил, что выбрать? Я и сейчас скажу то же самое: ты всеведущий Ворон, самый сильный, все-все можешь. До сих пор так думаю. Всё-всё, что бы ни выбрал, Яр. Я знаю, кто ты, не могу удерживать тебя... и не хочу. Знаю, ты не простишь себя, если просто останешься в стороне. Уверена, что ты увидишь путь. Я... мы будем ждать тебя дома», — Катя приложила руку к животу.
Молча заправил русую прядь за ушко. Я помню ее одну в каньоне, забитом тварями Хаоса, помню ее желание разрушить Порядок, помню, как она создала воронку до неба, напугав нас, помню, что она сделала для спасения дракона и, в итоге, всех. Не знаю, кто из нас сильнее. Обычно я полагаю, что это все-таки я, но сейчас опять усомнился.
«Спасибо, моя королева».
Она смотрит на меня так, словно все знает, а через ее глаза звездами сочится, стелясь по щекам и перетекая на мои пальцы, бесконечный затягивающий космос.
...
Прихожу в себя с телом Ангула в руках. Сразу понимаю, что «видел» и уже начинаю предполагать, как работает моя новая Сила. Похоже, процесс запускается сам при вероятности тяжелого повреждения или гибели, произвольно возвращая меня в относительно спокойный момент.
Времени на раздумья почти нет. Судорожно соображаю. Вариантов несколько, но ясно одно: четвертый появится вскоре после третьего, а в бесконтактную плоскость бой переводить совершенно нельзя. Мне нужно сократить время на третьего, это тоже риск. Или...
Принимаю решение за взмах ресниц.
Или.
Повторяю все без изменений до появления Янта. Мы снова стоим друг напротив друга. Его мне не обхитрить: я и два неприкрытых тела рядом слишком очевидное свидетельство вмешательства именно моих рук. Его мне и не пересилить. Я не собираюсь делать ни то, ни другое.
Катя права. Дело не в страхе, не в мести, не в победе. Я знаю, кто я, и почему я это делаю.
— Я — видящий, — дрожа от напряжения, показываю ему пальцы. Говорить сложно, будто челюсть притянули веревкой к черепу. — Как только упаду, откроется портал... Появится мантикора. Она убьет тебя... остальных. Отступи. Они... живы. Я не хочу оставлять род без... совета.
Слова даются с немалым трудом. Янт переводит взгляд на мои руки и, буравя меня черными ямами глаз, самую малость сбавляет нажим. Ровно настолько, чтобы у меня двигалась челюсть.
— Что ж, видящий князь, — он говорит по-стариковски неторопливо, взвешивая каждое слово. — У тебя одно перо, а значит второго шанса уже нет. Я подчиню тебя. Ты прикажешь мантикоре отступить.
В подтверждение слов меня снова прихватывает его мощью. Я едва приоткрываю челюсть, с трудом ворочая языком.
— Хаос... не... управля...ем. Ее задача... за... чистить... Вы... бирай. Я или ни... кто.
Сейчас я говорю ему правду, и Янт знает это. Я просто не могу врать под его нажимом, мы не можем отдать ни капли силы лжи, когда все сосредоточено на выживании. Вижу, как он думает, как выбирает между смертью и мной. Жилы пульсируют на морщинистом высоком лбу.
— Твоя цель?
— Благо... рода, — выжимаю из себя, не задумываясь.
Янт изображает усмешку, но его глаза не улыбаются.
— В чем же твое благо рода, видящий? — голос Ворона мертвенно глух. Он выделил «твое» и опять дал мне возможность говорить.
— В том, чтобы дать роду восстановиться, не превращая слабых в рабов, а сильных в чудовищ! — ответ вылетает из моих губ мгновенно, будто был подготовлен. Это то, что я видел в глазах Арьи, то, что годами чувствовал я сам и читал в остальных.
Янт впервые медленно опускает ресницы, смаргивая передо мной. Тень от магического ночника превращает каньоны морщин на его лице в глубокие складки. Мешки под его глазами величиной с сами глаза. Старый Ворон выглядит усталым в скудном свете комнаты, почти мертвецом.
Мне кажется, что он молчит целую вечность. Надо удержать его давление и удержаться на ногах, нельзя дать слабину сейчас.
То, что время не застыло, выдает только капля пота, созревшая в редких волосах и скатившаяся вниз по лбу к седой брови.
— Не самый худший вариант, — в конце концов устало произносит Янт. — Моя версия звучит так: нельзя потерять ни Ворона. Я ей верен.
Не добавляя больше ни слова, он резко убирает с меня нажим.
Вышибаю старика с одного удара и только после осознаю мысль, которую он мне оставил:
«Каждый из нас готов служить на благо рода, но у каждого свой взгляд на это благо. Мы следуем за победителем. Веди, видящий».
Едва удержался на ногах, но не от усталости: после давления, которое казалось многотонным, я кажусь себе легким как пух, не сразу восстанавливаю координацию. Согнувшись, оперся руками о колени, выравнивая дыхание. Из носа на камень упала капля моей крови.
Очень хорошо...
Утерся и выпрямился, оглядывая лежащие передо мной тела.
Очень хорошо, что обошлось без проклятой мантикоры.
***
Я жаждал забрать их жизни, желал и мог похоронить в этой же комнате, но, поразмыслив, передумал. Катя и ее порталы изменили расклад: если без порталов я мог только прикончить их, то с порталами у меня появилась надежда на иной исход.
Они нужны мне так же, как и я был нужен им. Мне необходим их опыт, нужны сила, мозги. А еще нужны фигуры рядом. Я не собираюсь открыто свергать правительство и, потрясая кулаком, провозглашать революцию, как предположила жена. Мне не по нраву такой путь, он разрушителен, это нарушение Порядка, к тому же, привлекать к себе лишнее внимание слишком опасно. Мы, Вороны, осторожны, предпочитаем действовать в тени. Всегда так будет.
Они будут жить, останутся членами Совета, даже сохранят разум. Единственное, каждого ждет моя тщательная коррекция. С мороком я справлюсь и с их Силой, подрежу крылья, скорректирую некоторые установки, направление мыслей... Сделаю с ними то, что они делали со своими же. Я нередко занимался этим с великородными... в прошлом. Тогда я исполнял приказы.
Теперь приказы буду отдавать я.
Чем я отличаюсь от них? Я думал об этом, когда отправлял в ноздри Янта, Ангула и Терция кусочки мха с мороком. Отличаюсь немногим. Они не «злые», я не «добрый». Я тоже манипулирую разумом при необходимости, выбираю порой жестокие, но действенные дороги. Пожалуй, есть только одно реальное различие: у нас разные взгляды на благо рода.
Пошарив в кармане, вытащил на свет черный комочек.
Пинетка.
Захотел к ней прикоснуться. Улыбнувшись, повертел в пальцах чудо, созданное богиней Хаоса, приложил к губам и спрятал обратно.
Чувствую ли я торжество? Разве что слегка. У меня много работы. Я положил на стол Гнесия. Возвышаясь над ним, коснулся пальцами сухого как пергамент виска.
Приступим.
Глава 24. Поплачем, пожалуй
Глава 24. Поплачем, пожалуй
Катя
— Как тебе? — я показала Яру новое творение. Третий вариант пинеток выглядел немного похожим на бежевый носочек. Очень маленький и крайне плотный носочек, формой напоминающий бумеранг. Второй я пока не сделала, не уверенная, что смогу повторить красоту. На этот-то вариант я потратила пять часов. Не с первого раза получилось...
Стоя передо мной, Яр взял пинетку двумя пальцами, вопросительно уставился на нее, а затем на меня. Торжественно сложив руки на животе, я ждала.
«Хвали меня».
Он надел пинетку на палец и пошевелил им в воздухе.
— Твои навыки совершенствуются, птенчик... А у младенцев действительно такие маленькие ножки? — в голосе засквозило открытое сомнение.
— Не знаю, — призналась. — Я их не особо и видала. Точнее видела в кино... И у подруги дочь помню, но... на ноги не смотрела. И вообще, она была завернута, только лицо и торчало. Наверное, сначала небольшие.
Ворон еще раз посмотрел на пинетку на пальце, затем приложил ее к верхней части моего живота, где сейчас должны располагаться ножки, и полюбовался несколько секунд.
Улыбнулся.
— Что?
— Ничего, — его губы все шире расходились в улыбке. — Может и подойдет.
Он присел на колено.
— Подставляй ножку, надо примерить, — Яр серьезно разговаривал с животом, накрывая ладонью нижнюю часть. — Ну же. Мама ждет, а она ждать не любит. Ближайшую ножку. Надо померить носочек.
Это так мило... Кажется, я сейчас расплачусь от умиления.
...или от боли.
— Ай!
Меня пнули изнутри так, словно действительно хотели дотянуться до пинетки.
— Больше не подставляй, — сообщила я, вытирая слезу боли с успевшим выделиться умилением.
— Потом, — подтвердил Наяр, убирая пинетку-носочек и успокаивающе поглаживая уже меня.
Его глаза были такими счастливыми, что я поняла... Все-таки расплачусь.
— Яр... — жалобным голосом произнесла я и предупредительно зажмурилась.
— Опять? — понимающе кивнул муж и сел рядом, гостеприимно подставляя мне плечо, куда я немедленно уткнулась. Последние дни я плакала уже по всем мыслимым и немыслимым поводам. Все началось, когда от мужа прилетела птичка с веткой. Я поняла, что у него получилось, заплакала от облегчения и вот уже несколько дней не могла остановиться. Плакала, потому что небо серое, потому что платье не зеленое, потому что у птички трогательный клюв, потому что тапочек повернут не в том направлении... Наяр только качал головой, и смотрел на меня с таким удивлением, будто мысли не читает. Как можно не понимать? Когда небо серое — это печально, когда платье не того цвета — я расстроилась, а клювик у птички настолько маленький, крошечный, беззащитный, что это невозможно...