— Йогу? — теперь оживилась уже я.
— Ага! Все упражнения очень похожи на нашу йогу. Поза воина, кошки, дерева, змеи — всё такое же.
В доказательство Лиса встала удерживаясь на одной ноге, а вторую расположила на колено и вытянула руки вверх.
— Не помню, как называется, «дерево» что ли...
— Точно, йога!
Развеселившись, мы с ней начали вспоминать позы йоги и прилежно в них замирать. Особенно старательно действовала я, стремясь за день наверстать упущенные без йоги месяцы. К сожалению, ни я, ни Лиса апологетами восточной практики не были, потому полагались только на собственные обрывочные воспоминания. Роликов с интернета удручающе не хватало.
— А это поза воина! Кажется так? — Лиса расставила ноги и развернулась.
— А руки? Надо поднять руки! — я выудила из закоулка памяти нужное воспоминание и мы с ней замерли с поднятыми руками. Я прямо чувствовала, как тело обретает гармонию и мышцы.
Кто-то присвистнул.
Не выходя из образа, мы синхронно развернулись и обнаружили в дверях крайне заинтересованные лица наших мужчин.
— Мальчикам вход воспрещён, — негодующе сообщила Лиса.
«Мальчики» не сдвинулись с места, продолжая пялиться на нас с одинаково любопытными выражениями лиц.
— Мы не входим, — сообщил очевидное Ариас и наклонил голову, рассматривая Лису в позе. Это он свистнул.
Прогонять их было как-то невежливо, особенно хозяина дома, поэтому я промолчала, хотя с Алисой была солидарна. Под мужскими взглядами поза воина казалась минимально воинственной. Я встретилась глазами с Наяром.
«Нагружаешь ноги, птенчик», — мгновенно вторгся в мои мысли предупреждающий голос мужа. — «Сейчас нежелательно. Глубоко не наклоняйся, не скручивайся слишком сильно. Поясницу не прогибай. Напрягаться тебе нельзя, в статических позах ищи расслабление».
Кажется, йога отменяется, по причине того, что мне можно только сидеть. Мнению своего сенсея я доверяла, потому, вздохнув, покорно оставила воинственную позу и мирно опустилась на кресло. Молчаливо возвышаясь за Ариасом, Яр одобрительно улыбнулся.
— Прошу прощения, что отвлекаем, дамы, — вежливо произнес Ариас. — Лисичка, кажется, ты хотела кролика?
Он держал его на локте как отец. «Отец крольчонка», — я мысленно хихикнула. Лиса оживилась.
— О, да! Спасибо, мой Змей!
Не заходя в комнату, Ариас аккуратно подал ей в руки светлый сверток, и мужчины тут же деликатно ретировались. Лиса озадаченно принесла сверток ко мне.
Молча мы вместе хлопали над ним глазами.
Кролик попискивал, мог вертеть только мордочкой и был очень, очень качественно связан. Путы шли поверх полотенца так плотно, что невозможно было не только освободить животное, но и даже примерно понять, где конец или начало веревки.
— Э-э-э... — единственное, что могла вымолвить Лиса. Она забыла, что хотела его нюхать.
Разглядывая кролика, я впервые вдруг почувствовала это... Странное, знакомо-незнакомое сокращение внутренних мышц, очень напоминающее ежемесячные ощущения и одновременно какое-то другое.
— Ой...
Глава 26. Ты только не волнуйся
Глава 26. Ты только не волнуйся
Наяр
— Яр, ты только не волнуйся, но... — так Катя обратилась ко мне, после того, как спустилась с лестницы и сообщила, что чувствует нечто необычное.
Принял к сведению. Спокойно попрощался с четой Змей, терпеливо выслушал их пожелания успешного разрешения, провел жену через портал, а затем взвился, поднимая птиц, вызывая повитух, Джа, всех.
НАЧАЛОСЬ?! ИМЕННО СЕГОДНЯ?! БЕЗ ПАНИКИ! СРОЧНО! ДЖА! ВЕСТНИК!
Какое волнение? То, что я ощущал, не похоже на волнение. Это стократно, тысячекратно сильнее.
В висках стучали не молоточки, МОЛОТКИ, да такие, что искры летели из глаз. Я был уверен, что смогу сохранить спокойствие, готовился к этому... Не помогло.
Я совершенно не спокоен.
— Нет-нет, не спеши, — присев на диван, жена на удивление мерно говорила, с закрытыми глазами поглаживая живот. — Еще вроде рано. Те повитухи говорили, что сначала могут быть предвестники. Как бы тренировка.
«Или бой». Чуть не выругался вслух, никого не отзывая. Пусть полетают, крылья не отвалятся.
Вестники-предвестники!!! Какая разница? «Пред» — это предупреждение, а значит уже надо ждать!
— Не беспокойся, — Катя успокаивающе погладила меня по руке, оценивающе оглядывая слегка перекосившееся лицо. — Это наверное из-за обильного обеда, я уверена. Ох, я так переела... Тебе понравилось в гостях? Ариас такой милый, да? И Лиса кругленькая стала. Помоги мне снять ботинки...
Ее мысли воздушно порхали во все стороны. Мои в ужасе гарцевали на месте, сбивая дерн и вбивая себя по колено в землю.
Какой, хаос его возьми, Ариас, Катя?!
— Милый Змей, — напряженно согласился, быстро стаскивая с жены обувь. — Был бы я девочкой, обязательно бы влюбился. Он профессионально связывает кроликов.
Заявление Катю неожиданно рассмешило, и она прыснула, начав рассказывать мне, как они с Лисой пытались развязать бедное животное. Мне же было не смешно. Я сел рядом с ней, напряженно вслушался в её ощущения внизу живота. Странные, малоприятные, тянущие, непривычные мне. Да, у меня нет такого органа...
— Тебе понравилось, как они обустроили дом? — Кате явно хотелось говорить. — Красивая цветовая схема: серый с золотым, да?
Она задумчиво оглядела стены, будто намереваясь именно сейчас продолжить обустраивать гнездо и красить поверхности.
— Неимоверно, — прохрипел, слушая живот. К горлу медленно подступала тошнота. Собеседник из меня сейчас так себе. Жена, впрочем, много не требовала.
— Эурасса говорила, что схватки должны быть регулярные, надо засекать время, — почувствовав очередной спазм, от которого меня опять начало подташнивать, жена, слава Порядку, вспомнила о родах. — Кстати, Лиса сказала, что будет рожать у нее, представляешь?
Кивнул, одновременно подключаясь к Оку и оглядывая окрестности в поисках подмоги.
Я все представлял.
Через час дом наполнился суетящимися женщинами. Я отступил, наблюдая как повитухи обхаживают моего птенчика. В груди бесконечной стеной, отгораживая меня от неба, счастья, мира, спокойствия и любви, вставал огромный безраздельный страх.
Всё это я уже видел.
Мы ждали этот день, готовились.
Пол в ванной устлан мягкими травами, и в комнате душисто пахнет летом, пусть и зима. Меня не впускают внутрь, и я мечусь туда-сюда снаружи, поминутно вслушиваясь.
В тот момент я мечтаю оглохнуть, потому что слышу сдавленные стоны жены под мерное пение повитух и не могу помочь. Собственное бессилие, и ее боль разрывают сердце.
Она знает, что я слышу, поэтому старается стонать тише, сдерживается. От этого осознания мне еще хуже. Теряю самообладание, злюсь, будто какой-то... Волк! Знаю, что гнев скрывает страх, и злюсь еще больше. В итоге отбиваю кулак о стену, чтобы чувствовать боль вместе с ней. Еще хочу малодушно заглушить страх. На камне остается отпечаток моей крови. Я смотрю на него и немного успокаиваюсь.
Рука ноет: кажется я выбил палец. Но мне легче.
Так продолжается несколько часов.
Все началось на рассвете, когда жена почувствовала: началось. Сейчас уже день следущего и процесс никак не закончится. Я не знаю, чем заняться, в тысячный раз вымеряя шагами комнату.
Мой дом превратился в клетку, из которой я не могу выбраться, потому что должен быть рядом с любимой. Я не могу быть рядом, потому что мужчина не может помочь.
Ужасно.
Бессилие отвратительно, не знаю чувства хуже.
Я пробовал читать, я пытался спать, но не вышло. Хотел засунуть в себя еду, но не мог проглотить ни куска. Единственное, получилось отжиматься, и то только во вред себе: сейчас я плохо чувствую, когда нужно остановиться. Всё валится из рук, я не могу ничем заниматься, зная, что моя выбранная страдает. Прислушиваюсь в надежде скорее услышать детский плач, но вместо него звучат стоны, стоны, бесконечные стоны, её боль и так часами, по кругу.
Самые бесконечные часы в моей жизни. К вечеру я уже не злюсь, а молюсь. Да, молюсь. Я не молился раньше, а сейчас мне уже все равно. Если поможет молитва, я готов упасть на колени.
Я прошу Порядок, чтобы день закончился. О том, чтобы все закончилось. Чтобы жена родила. Чтобы все прошло благополучно.
Очередной стон прерывает молитву и меня опять прошибает страх, который уже не скрыт гневом. Я закрываю уши, закрываю глаза, забираюсь в голову пролетевшей мимо птицы, и автоматически несусь отсюда. Да, отсюда.
Мне страшно. Мне! Всеведущему! Страшно как желторотому юнцу, не вставшему на крыло. Страшно до дрожи, которую я не могу сдержать. Руки предательски трясутся, а в горле стоит ком.
Выше! Управляемая птица летит в небо, и ничего не видит, я только успеваю подняться на ней, почти слепой от окружившей тьмы, над облаками, когда меня зовут.
Через тысячи тысяч веков бесконечных минут стоны прекращаются. Бросаю птицу и она камнем падает вниз. Мне все равно, я бегу к жене.
Но на месте обнаруживаю, что моей единственной больше нет. Есть два тела и кровь... Вода в ванной розовая от растворенной в ней жизни. Кровь моей жены пропитала ароматные травы своим запахом.
Этот запах стоит у меня в носу.
Осознание наступает неотвратимо: никого больше нет. Моей жены больше нет. Моего сына больше нет. Я остался один.
День закончился, жизнь тоже. Мой крик вырывается изо рта, но я его не слышу:
— Ясмина!
Мокрые черные волосы паклями висят на ее безжизненных плечах. Я трогаю пряди, касаюсь их, а они как солома. Жизнь утекла из них, утекает на моих глазах... Повитухи царапают себе лица. Сквозь вой я слышу, что жена не смогла разрешиться, что схватки замерли, что они сделали все, чтобы спасти, но ребенок уже перестал дышать... Я держу прядь волос, а черные ручейки из них стекают по моим пальцам, марая руки и капая на колени. Волосы жены из черных превращаются в русые. Такие знакомые русые волосы... Я поднимаю глаза на ее лицо.