Аскетично белые каменные стены без единого украшения, рамы окон — голы. Декор — это не про наш род. Скучающее эхо с готовностью подхватило тихий звук моих шагов, усиливая и разнося их до высоких белых сводов, сужающихся кверху.
Никого.
Вопрос о Силе — первое, что имеет для нас значение и первое, о чем меня спросила Катя. Тогда ее очень волновали собственные способности и интересовали возможности великородных. Помню, как воззрившись на меня, она с любопытством произнесла: «Как ты оборачиваешься в ворона в одежде? Почему она не падает вниз? Она всасывается в кожу или что? Или в какой-то момент ты становишься голым и просто успеваешь наколдовать ее себе назад?»
Дочь Скорпиона задала этот вопрос еще в столице. Тогда мы только познакомились и мирно прогуливались по дворцовому саду. Я со всей серьезностью изучал ее: нам позарез нужно было закрыть порталы и мне требовалось понять, достаточно ли в этой женщине резерва на эту возможность, а также поддается ли она управлению. Как мы и предполагали, управлению создание Хаоса не поддавалось. Я всегда мог только читать ее.
К тому моменту я уже многое узнал о ней: о детстве, о тревогах, отношениях в семье, любви, первом браке, работе... Во всем этом не было ничего особенного, простая человеческая жизнь. Особенным было только мышление: нестандартное, хаотичное, но странно... открытое. Тогда меня заинтересовало именно оно. Мысли и действия людей отнюдь не похожи на две параллельные прямые. О, нет. Обычно рисунок мыслей относительно действий обычно напоминает крест: пересечение в одной точке, а затем расхождение. Я привык. У Кати прямые почему-то совпадали.
Наивный вопрос заставил меня рассмеяться и впервые посмотреть на дочь Скорпиона не только как на объект исследования и манипуляции. «Магия», — ответил я и сказал чистую правду. Оборот — вопрос не физиологии, но возможности и Силы. Одежда не всасывается в кожу, мы не перевоплощаем костюмы в перья или чешую. В данном случае стоит принять одну природу сущего, принять, что ткань на коже, сама кожа и волоски на ней — просто объекты, которые мы трансформируем, не разделяя их на подобъекты. Стоит просто понять, что наши мягкие ткани, как и ткань на теле — просто материя этого мира, если смотреть на ее происхождение достаточно широко. Строго говоря, все высокородные — маги, однако принадлежность к определенному роду диктует нам принадлежность к именно его родовой магии. Физиология присутствует уже только в принятом облике, в вопросе трансформации ее нет.
Я объяснил тогда, но не уверен, что Катя поняла. Конечно, ей многое неизвестно, порой она не осознает элементарных вещей, но все простительно: мой птенчик из другого мира. В ее бывшем мире вопрос магической возможности не стоит, его элементарно не существует.
У нас иначе.
Вопрос магической возможности — один из основных вопросов, когда дело касается Силы, о которой мы так много говорим. Это можно сравнить с физиологическими особенностями, которые даны с рождения. Так, кто-то более гибкий, кто-то высокий, у кого-то в организме все горит, у кого-то — накапливается. Нам дан разный уровень возможностей и мы в них однозначно не равны.
Вот и уровень Силы дается с рождения. До четырнадцати лет Вороны обучаются все вместе, после — проходят обряд инициации, который определяет уровень возможностей каждого. Мы не обретаем Силу в храме. Сила — то, что уже есть в нас. Здесь, в святилищах мы всего лишь ее инициируем, а уже после — осознаем, чем же владеем, учимся этим управлять. Чего мне ждать от самого себя на этот раз, с нечаянным усилением от Лисы? Не знаю. Обычно инициация проводится раз и на всю жизнь. В моем случае, когда уровень Силы изменился, придется пройти ее во второй раз, а затем снова познавать себя, узнавать свои пределы и возможности.
Забавно. Вторая спутница, вторая инициация... Порядок приготовил сюрпризы, которые я так не люблю, но которые мне пришлись по душе. Возможно, я пересмотрю свое мнение относительно них.
Я шагал вперед, и меня накрывали воспоминания. Двадцать три года назад я пришел сюда в первый раз. Тогда я был молод, наполнен Силой и надеждами, шел уверенно и быстро.
Двадцать три года назад здесь, я испытал свою первую настоящую боль. К сожалению, не последнюю.
...чуть не сдох тогда, глупый юнец. Помню, что ноги не держали, когда уходил, руки поднять и вовсе не мог. Не смог даже обратиться, чтобы улететь домой, пришлось дожидаться следующего дня.
В тот раз не знал, чего ожидать, теперь знаю. Мои шаги по белым каменным плитам ровны, но, должен признать, что я наполнен отнюдь не уверенностью. Это скорее больше похоже на обреченность смертника, который сейчас положит голову на плаху.
Когда знаешь, тяжелее. Незнание — благо.
Я снял мундир, снял жилет и рубашку, брюки, ботинки, белье, полностью оголившись. Поежившись от холода, невольно потер плечи. Знаки моей Силы — черные перья — идут от позвоночника по плечам, локтям и на половине лучевой кости останавливаются, не доходя до запястья.
Провел пальцами по крайним перьям, запоминая рисунок, и оглядел огромный каменный бассейн, распростершийся под ногами. Он не изменился. Все так же щербаты обвалившиеся от времени края и старые ступени вниз. Бассейн наполнен не водой.
В его чаше черные перья.
Вдох. Выдох.
Начнем.
Обратившись в ворона, я подлетел к краю чаши и, раскрыв крылья, стал выдергивать у себя из брюха, с боков собственные перья. По ощущениям это сравнимо с тем, как выдергивать волосы клоками. Остервенело, безжалостно вырываю из кожи глубоко засевшие очины. Некоторые поддаются только с кровью. Пуховые, кроющие, маховые перья — все идет в расход.
Это моя жертва.
Черными лепесками перья воздушно опускаются вниз, к тысячам тысяч других. Вороны жертвуют их храму и так делал каждый Ворон, живущий когда-либо. Здесь есть и мои перья, перья моих почивших родителей, перья Джа, ее родителей... Поколения поколений наших предков и ныне живущих.
Регламента нет, можешь пожертвовать сколько хочешь. Некоторые жертвуют Порядку все, прилетают несколько раз в год. Мне оперение еще пригодится, нет времени растить новое, потому я отдаю сколько могу, вырывая их так, чтобы не оставить на теле заметных проплешин и почти не отдаю маховые на крыльях: не могу сейчас позволить себе потерять в скорости и маневренности.
Скоро кожу саднит по всему телу.
На месте разрывов выступили и повисли на волокнах пера бордовые капли крови.
Отдав сколько могу, я взмахиваю крыльями и лечу в чашу бассейна, уже в полете перевоплощаясь в человека. Все порезы и разрывы кожи, которые были на теле ворона, проявляются и на человеческом облике. Погружаюсь в мягкий бассейн, раскидываю руки и жду. Больше ничего делать не нужно, теперь предстоит только боль. Легкий пух облачком поднимается в воздух от моего приземления и некоторое время парит в воздухе, постепенно оседая обратно.
Долго ждать не приходится.
В свежую ранку остро впивается стержень. Одно из перьев проникает мне под кожу, и мучительно медленно начинает движение под ней, пока не оказывается во мне целиком. Новое перо. Оно идет под волокнами кожи, по сети мышц, жил, нервов, сосудов, и это движение отдается такой острой болью, что хочется взвыть, разодрать себя, лишь бы достать это въедающееся все дальше и дальше перо.
Нельзя.
Перо идет до тех пор, пока не встанет на место, проявляясь реалистичным рисунком, который можно принять за татуировку. Сколько перьев, столько и Силы.
Следующее перо.
Острая игла встает в мое живое мясо.
Катя однажды спрашивала, как долго мне делали татуировку, и я тогда честно ответил, что это продолжалось трое суток. Она глубокомысленно кивнула. Знаю, она представила краску и острое лезвие: так делают татуировки люди. Вороны делают их иначе... Эту тайну открывать не стал, да она и не уточняла.
Но чем сильнее Ворон, тем процесс дольше и тяжелее.
Я закрыл глаза, утопая в мягкой черной бездне. Мягкой ли?
Тело пронзает так, что у меня ощущение, словно я лежу на горе битого стекла, осколки которого движутся по венам.
Боли нет.
Глава 13. Одно влечет другое
Глава 13. Одно влечет другое
В небольшой комнате царило комфортное тепло. Уютно потрескивали дрова в древнем массивном камине, который неизвестный мастер выложил камнями так, что по бокам камина, казалось, распростерлись вверх вороньи крылья. Из брюха крылатого очага щедро жарило огнем. Перед ним стоял длинный широкий стол с толстой деревянной столешницей, за которым молча работали четверо. Тайная комната в тайном убежище — как обязательное двойное дно в тщательно спрятанной шкатулке.
Четыре Ворона Совета с рассвета склоняли седые головы над бумагами. Каждый из них давно принял неизбежную зависимость от бумажной работы и совещаний: их могут избежать разве что те, кому нечем управлять. Шелест перекладываемых листов сопровождали скрипы стержней. Если вслушаться, звук, с которым острый стержень оставлял свой след на бумаге, похож на тот, с которым лопата вонзается в землю. Заряженные чернилами приборы для письма, впивались в бумагу, вспахивая ее словно пашню, а затем то засаживая семена, то собирая урожай.
Сейчас шло время сбора.
— Из двадцати девяти в общем доме появились все двадцать девять. Хороший результат, — без малейшей радости в голосе констатировал лорд Гнесий, сияя лысиной на голом черепе. С присущей ему тщательностью он отмечал галочками все имена до последнего. — Первый этап пройден, полагаю, мы можем ожидать того же во второй раз.
Он говорил вслух. Члены Совета равны между собой, и здесь, наедине друг с другом не пользовались своими возможностями. Неписаное правило соблюдал каждый.
Его сообщение никто из троих не прокомментировал, молча принимая к сведению: поддакивание Воронам не свойственно.
Очередной шелест бумажного листа, последущий звонкий щелчок по нему, возвестил о том, что нашлось нечто интересное.
— Осмотр выявил любопытную деталь. Всем ст