Потом явзглянула на Стокера.
– Думаю, мы расспросили его светлость обо всем, что нам было нужно.
Он медленно кивнул, и тогда виконт поднялся с видом освобожденного из заточения человека и потер руки.
– Тогда к столу!
Глава 18
Ужин с его светлостью проходил в напряжении. Стокер очевидно жалел о том, что я приняла приглашение его брата. За едой он почти ничего не сказал, а мы с виконтом беседовали о театре, бабочках и моих путешествиях.
– Я вам завидую, – сказал он, наполняя вином мой бокал. – Всегда мечтал о путешествиях, но никогда не мог себе этого позволить из-за своих обязанностей здесь.
Говоря это, он не смотрел на брата, но я знала, что Стокер услышал в этом укол. Напряжение в воздухе возросло, и на минуту в комнате повисла полная тишина. Я ждала, надеясь, что сейчас наконец разразится ссора и они смогут высказать друг другу все накипевшее взаимное недовольство, но ни один из них так и не заговорил. Так, может быть, именно в этом и был корень всех их проблем? Зависть старшего брата по отношению к младшему, к тому, что он может не брать на себя никакой ответственности? Возможно, но не очень вероятно. Если посмотреть с другой стороны, я наверняка знала, что Стокер не завидует ни титулу старшего брата, ни лежащей на его плечах ответственности. Он не был амбициозен, не мечтал носить корону пэров и сидеть в палате лордов. Смешно было даже подумать о том, чтобы Стокер принимал участие в таких условностях. При взгляде на виконта, совершенно городского, ухоженного джентльмена, сложно было представить, чтобы он жаждал свободы младшего брата, вернувшегося в Англию с татуировками по всему телу, проколотыми ушами и повязкой на глазу.
Молчание тянулось, и я решила взять дело в свои руки. Я поднялась, и оба брата тоже вскочили на ноги. Несмотря на все их различия, они оба до мозга костей были английскими аристократами и все условности поведения впитали с младых ногтей.
– Уже поздно, – сказала я виконту. – Мне кажется, нам пора уходить.
Он взглянул на брата.
– Да, конечно. Но, Ревелсток, мы с тобой так и не поговорили о делах.
– Позже, – твердо сказал Стокер голосом, не допускающим возражений.
Но его светлость не сдался.
– Ты это уже говорил много раз. Хочу, чтобы ты встретился с солиситорами и мы могли наконец закончить дела по отцовскому наследству.
– Позже, – повторил Стокер.
– Мне нужно, чтобы ты дал слово, – сказал виконт, смерив его взглядом. – Несмотря на все твои грехи, твое слово по-прежнему чего-то стоит.
– Мое слово как Темплтон-Вейна? – спросил Стокер. Он зло улыбнулся одними губами. – Прекрасно. Даю тебе слово, что встречусь с ними, как Темплтон-Вейн.
Он повернулся на каблуках и быстро вышел из комнаты. Виконт посмотрел ему вслед, а затем обратился ко мне.
– Необычная у вас дружба, – заметил он.
– Это только дружба, милорд, – ответила я, старательно подбирая слова. – Уверяю вас, я не представляю угрозы для Темплтон-Вейнов.
В ответ он лишь загадочно посмотрел на меня.
– Приятно было с вами познакомиться, милорд, – сказала я, с удивлением осознав, что говорю правду.
Его губы тронула улыбка.
– Я не такой солдафон, как вы ожидали?
– Да, не такой, – призналась я.
Он взял меня за руку.
– Вы тоже очень удивили меня, мисс Спидвелл. По описанию сэра Руперта… Впрочем, не стоит опять об этом вспоминать. Достаточно сказать, что я уже очень давно не получал такого удовольствия от вечера. И… – Он ненадолго замолчал, глядя на мою руку, лежащую в его руке, на мою ладонь, маленькую на фоне его, гладкой и широкой. Пальцем другой руки он провел по тыльной стороне моей ладони с таким мастерством, что я сразу ощутила, как у меня по спине бежит волна чего-то темного и горячего.
– Пожалуйста, приходите сюда, когда только пожелаете. Если ждать, пока вас приведет Ревелсток, можно прождать до скончания века.
– Вероятно, – сказала я.
Он улыбнулся немного хищно, но все же совершенно очаровательно. Ужасно медленно и осторожно он наклонился и коснулся губами моей руки.
– Тогда до встречи, мисс Спидвелл.
– Милорд.
Стокер не сказал ни слова до тех пор, пока мы не вышли на улицу. Как только я появилась, он развернулся и пошел быстрым шагом, стремительно отмеряя землю своими длинными ногами. Я даже не пыталась идти с ним в ногу. Он очевидно был в дурном настроении, а я, конечно, могла и сама добраться до дома.
Но Стокер был слишком хорошо воспитан, чтобы так поступить, и к концу квартала притормозил и подстроился под мой шаг.
– Не нужно мне было отсылать экипаж Боклерков. Следующая улица – Оксфорд-стрит, там нам несложно будет найти кэб.
– А после нее уже и Мэрилебон. Сегодня приятная ночь. Давай пройдемся.
Он коротко кивнул, и мы перешли на другую сторону улицы, миновали яркие огни и оживленность Оксфорд-стрит и углубились в более тихий район, Мэрилебон.
– Мне было очень интересно узнать, что Майлз Рамсфорт нуждался в деньгах, – сказала я ему. – Тебя это наводит на какие-нибудь мысли?
Он был не расположен к беседе, но его живой и любопытный ум не мог устоять перед таким искушением.
– Конечно, – коротко ответил он. – Шантаж.
– Именно. Если Майлз Рамсфорт использовал этот журнал для того, чтобы кого-то шантажировать, этим людям было бы на руку, чтобы его повесили за преступление, которого он не совершал.
– Тогда Артемизия могла быть не истинной жертвой, а лишь пешкой в их игре, – добавил он.
– Вероятно. И это придает делу совсем иной оборот.
– Объясни, что ты имеешь в виду, – сказал он, взяв меня под локоть, чтобы помочь обойти лужу.
– Убить ее в момент горячности – это преступление на почве страсти, отчаяния, гнева или ревности. Но чтобы хладнокровно убить ее и ждать, что Майлза повесят, – для этого нужна потрясающая расчетливость.
– И тогда мы имеем огромное число подозреваемых, чьи имена были в той книге, – простонал он.
Я прокляла судьбу за то, что мы упустили журнал.
– Думаю, нет никакой надежды вернуть его, даже если мы снова поедем туда и попробуем его отыскать? – я спрашивала с надеждой, но уже и сама понимала тщетность этой мысли.
– У сторожа было предостаточно времени для того, чтобы самому отыскать его.
– Проклятье, – пробормотала я.
– Вот именно. Теперь нужно попробовать пойти другим путем, – сказал он. Мы замолчали и просто шли рядом через Мэрилебон к Бишопс-Фолли.
– А ты был очень удивлен? – рискнула спросить у него я. – Тем, что рассказал твой брат об увеселениях в гроте: оргиях, кнутах и прочем? Как думаешь, бывали ли там мужчины с мужчинами, а женщины с женщинами?
– Вероника, мы не обязаны это обсуждать.
Его профиль казался очень упрямым, а шаги – решительными. Я ласково посмотрела на него.
– Ты в некотором недоумении? Рада буду тебя просветить. Смотри, когда мужчины предпочитают компанию других мужчин…
– Ради всего святого, Вероника. Я знаю про теток. Господи, я же провел несколько лет на флоте.
– Теток? У тебя их было так много, что тебе пришлось придумать для них специальное название? – спросила я.
Он потер глаза рукой.
– Так их все и называют.
– Звучит довольно оскорбительно, – заметила я.
– Это наименьшее из зол, – возразил он. – Тебе больше нравятся «содомиты»?
– Не особенно. Это слово сразу отсылает к библейской истории, а ты же знаешь, я не люблю навязанную религиозность, – напомнила я ему.
Он покорно вздохнул.
– На флоте были такие люди, – сказал он мне. – Мы это не обсуждали. За это больше не грозит повешение, но все-таки можно получить десять лет тюрьмы. В некоторых континентальных странах ситуация другая – подобными вещами занимаются открыто, но на флоте ее величества всегда сохраняется маска благопристойности.
– То есть все совершается под прикрытием и покровом ночи? – предположила я.
– Именно. Во время долгого плавания люди начинают вести себя совсем не так, как на суше.
– Но ведь бывают такие парни, которые всегда предпочитают мужчин, – напомнила я ему. – Ужасное лицемерие – сажать их в тюрьму за безобидное, но неприличное мужеложство, в то время как в угольных шахтах по-прежнему голодают дети.
Я наклонила голову.
– Стокер, а пока ты был в море, ты когда-нибудь…
– Да, раз в день, по воскресеньям – дважды.
Я уставилась на него, открыв рот от изумления, а он разразился смехом – это случалось с ним так редко, что я не сразу поняла, что это за звук.
– Господи, ну и лицо у тебя, – выдавил он, утирая слезы.
Я поджала губы.
– Уверяю тебя, меня больше удивила твоя искренность, чем признание, что ты практиковал любовное искусство с представителями своего пола.
Он успокоился, но в глазах все еще плясали веселые огоньки.
– Нет, Вероника, такого не было. И я не лез в дела тех, кто этим занимался. Да и сейчас не лезу. Мне не очень нравится твоя привычка совать свой нос в чужие спальни, – добавил он с напускной суровостью.
Я пожала плечами.
– Но именно там обычно хранятся самые интересные секреты.
Он вскинул голову.
– Ну хорошо, раз уж мы принялись заглядывать в будуары к разным людям: ты когда-нибудь пробовала сапфические удовольствия?
– Что за вопрос! – воскликнула я.
– Это был выстрел из пушки по воробьям, – ответил он, слегка закашлявшись, – но вижу, ты покраснела. Наши друзья-художники назвали бы этот цвет cuisse de nymphe èmue.
– Цвет бедра возбужденной нимфы? – уточнила я голосом, не очень похожим на мой обычный.
– Да, – сказал он, явно наслаждаясь этим моментом. – Очевидно, имеется в виду тот нежно-розовый цвет, который приобретает кожа женщины в момент наивысшего сексуального возбуждения. Но вернемся к теме нашего разговора – позволь заметить, что ты так и не ответила на мой вопрос.
Он скрестил руки на груди и стал ждать ответа; в его глазах блестел зловещий огонек.
Я коротко кивнула.