И она тут же помчалась в редакцию газеты «Вести Кубани», которая постоянно отслеживала все главные городские новости.
Перед вахтером можно было не скрывать своего лица, и Галя предъявила служебное удостоверение. Тот лишь мельком взглянул и пропустил. В приемной главного редактора было полно народу, а на столике лежала недельная подшивка «Вестей». Галя полистала ее и наткнулась на нужные ей материалы. Это был репортаж с похорон Трегубова, иллюстрированный несколькими панорамными клише, на которых разглядеть какое-либо конкретное лицо было невероятно трудно. Но было главное, подпись под снимками — «Фото О. Хлебникова».
— Скажите, где мне найти господина О. Хлебникова, который фотографом у вас работает? — тоном наивной станичной дивчины спросила Галя у секретарши главного редактора.
Та воззрилась на нее, оценила «знойную» внешность и с откровенной иронией ответила:
— У нас, девушка, работают не фотографы, а фотокорреспонденты. А Олег Александрович Хлебников находится в своей лаборатории на втором этаже, кабинет тридцать один. Если не умчался на задание. — И насмешливо посмотрела Гале вслед.
«Ничего, — подумала Галя, — с меня не убудет, зато она меня не запомнила. Вот как я перед ней задом крутила — это запомнила, а все остальное — нет».
Девушке повезло. Пройдя до конца коридора второго этажа, она носом к носу столкнулась с относительно молодым человеком — кудрявым, длинноносым, обвешанным фотокамерами, который как раз вышел из 31-го кабинета и запирал за собой дверь. И Галя быстро сменила имидж. Теперь перед фотокором стояла строгая женщина, прямому взгляду которой невольно хотелось повиноваться.
— Здравствуйте, Олег Александрович, — сухо сказала она. — Мне с вами необходимо поговорить, прошу немного задержаться.
— А в чем дело? — слегка растерялся Хлебников. — У меня срочное редакционное задание. Мы не могли бы поговорить по дороге? У меня — машина.
— Это хорошо, что машина, — сухо парировала Галя, — она нам может понадобиться. Но разговор предстоит серьезный и с глазу на глаз. Более того, я с вас вынуждена буду взять подписку о неразглашении.
— Тю-уу! — даже присвистнул фотокор. — А с чего это вдруг? Вы кто? Из милиции, что ли? — Он улыбнулся. Все-таки внешность Гали не очень соответствовала этой строгой профессии.
— Вы угадали, свое удостоверение я вам покажу. Давайте вернемся в ваш кабинет ненадолго. Я вас не задержу.
— Во! Уже и о задержании речь! — воскликнул Хлебников, но кабинет свой открыл и пропустил Галю впереди себя.
— Дверь закройте, — предупредила она.
Он многозначительно окинул ее взглядом, но дверь запер, причем с откровенной ухмылкой.
— Вы все правильно поняли, Олег Александрович, — чуть улыбнулась и-Галя. — Вот так и будете говорить, если кто-то станет приставать к вам с расспросами. Мол, девка со сдвигом, на почве любви с первого взгляда, понятно?
— Ничего не понимаю, — откровенно ответил он.
— Ладно, объясню по ходу дела. Вот мое удостоверение.
Хлебников внимательно прочитал, перевел настороженный взгляд на Галю, снова на удостоверение и стал серьезен.
— Извините, Галина Михайловна, я вас слушаю.
Я, правда, подумал, что это какая-нибудь легкая интрижка. И решил, что где-то прокололся и сейчас мне будут выставлять заранее неприемлемые условия.
— Значит, будем считать, на этот раз легко отделались.
— Жаль, — искренно сказал он.
— Чего, интересно?
— Вряд ли я бы отказался от ваших условий.
— Приятно слышать, но — к делу. Я смотрела в подшивке вашей газеты фото похорон Трегубова. Это вы снимали?
— Я, естественно. Вам понравились мои снимки?
— Много снимали? Пленка осталась?
— Ну, как вам сказать? Обычно снимаешь с запасом. Кажется, парочку пленок я все же отщелкал. Они сохранились. Я понимаю, речь именно о них?
— Молодец, все правильно. Олег Александрович, мне необходимо изъять их у вас. Но, если пожелаете, с возвратом. Просто нам понадобятся все, я подчеркиваю, все фотографии. А пленками вы потом можете располагать по своему усмотрению.
— Понимаете, Галина Михайловна, какая штука? Я, честно говоря, рассчитывал, что фотики могут понадобиться именно тем, извините, главным действующим лицам, которые на них изображены — то есть семье покойного. Есть такой обычай…
— Я знакома с местными традициями…
— Ну вот, я полагал, что удастся их…
— Да говорите прямо: продать вдове или ее родственникам, так?
— Вы сказали правильно. Но только теперь, сегодня, я думаю, что надобность в них отпала. Вдову-то, если слышали, вчера тоже того… — Он многозначительно и печально покачал головой. — А пленки я вам отдам, на кой они теперь мне? Если пожелаете, и фотографии в придачу — они тоже, как я понимаю, ценности ни для кого больше, кроме вас, не имеют.
— Вот за это спасибо. С удовольствием воспользуюсь вашей любезностью. Более того, если бы вы не возражали, я бы попросила вас еще об одном одолжении.
— Говорите, мне будет приятно сделать для вас еще что-нибудь.
— Вы просто сама любезность, Олег Александрович! — Галя заметила, что этот провинциальный сатир слегка покраснел. — Значит, вы мне не откажете? Тогда вот что. Днями состоятся, как это ни печально, похороны Лилии Петровны. Я не знаю, понадобятся ли кому-нибудь памятные фотографии этого события, но я хочу попросить вас поприсутствовать и снова проделать ту же работу. Во-первых, вы ни у кого подозрений не вызовете, а во-вторых, очень поможете нам. Именно панорамными снимками, вмещающими как можно больше живых лиц. Дайте мне ваш телефон, и я сообщу вам о времени похорон.
Он тут же протянул Гале визитную карточку.
— И последнее. Вы умеете держать язык за зубами?
Хлебников от удивления только развел руками.
— Мне хотелось бы вам поверить на слово и не брать подписку о неразглашении нашего разговора.
— Можете быть за меня абсолютно спокойны, Галина Михайловна. А вы к нам надолго?
— Как пойдет следствие.
— А я мог бы вас еще раз увидеть?
— Так мы обязательно увидимся, когда вы передадите мне-новую пленку.
— Я не об этом. Вот, скажем, я могу ли пригласить вас куда-нибудь? Давайте где-нибудь погуляем. Я бы попробовал сделать ваш фотопортрет, мне очень нравятся женщины именно вашего типа — настоящие такие казачки. Я не слишком нагло себя веду?
— Ну, отчего же? Если выпадет свободная минутка, в чем я сильно сомневаюсь… Но не будем терять надежды, да? А о моей просьбе вы, пожалуйста, не забудьте.
— Всегда к вашим услугам, — горячо ответил Хлебников и, передавая большой желтый пакет с фотографиями и пленками, с почтением пожал Галину ладошку. Кажется, он уже забыл, что торопился на очередное редакционное задание.
Галя позвонила Грязнову и доложила о своих находках. Вячеслав Иванович, чтобы не терять времени, предложил ей со всеми материалами отправиться к Старкову, в угрозыск. Обещал и сам туда же подъехать.
Они и встретились у подъезда серого двухэтажного здания, в торце которого был вход в краевой отдел уголовного розыска. Полковник милиции Старков был на месте и ждал их. Походя сказал, что его «орлы» вместе с Елагиным сейчас вовсю шерстят виллу в «Белом лебеде» и, по первым данным, уже имеют кое-какие вешдоки, которые, разумеется, нуждаются в проверке.
Затем Владилен Егорович с интересом посмотрел на Галю, перевел взгляд на Грязнова и хмыкнул:
— Гарные у тебя дивчины, Вячеслав Иванович, прямо позавидуешь.
— Работать надо, Владик, — многозначительно ответил Грязнов и подмигнул ему. — Родная племяшка нашей Александры Ивановны, генеральши. Помнишь Шурочку?
— Да неужто! Славная была женщина… Вон, значит, как…
— Ну, показывай, Галина, что ты сегодня успела накопать? — уже строго сказал Грязнов.
Потом они со Старковым долго и внимательно рассматривали фотографии похорон, одни снимки отодвигали в сторону, другие переворачивали лицом вниз и бесцеремонно складывали в стопку. Наконец вернулись к десятку отобранных — гроба с покойным на них не было, зато четко просматривались лица провожающих — скорбные, хмурые и озабоченные.
— Ну, давай, Владик, берем карандаш. Называй, кто здесь ху, как говорят американцы?
И они, разглядывая фотографии, стали записывать известные в городе фамилии. Некоторых Вячеслав Иванович уже знал, но большинство видел впервые. Вот они-то его и интересовали больше всего.
Старков перечислял фамилии и должности, и получалось так, что каждый из названных имел все основания присутствовать на последних проводах вицегубернатора. Но попадались лица, незнакомые даже Старкову. Особенно одно обращало на себя внимание.
Это было спокойное, даже, можно сказать, нейтральное лицо довольно рослого мужчины, на вид лет тридцати. Круглая стриженая голова, возвышавшаяся над остальными. На передний план он не лез. А в объектив фотоаппарата попал наверняка случайно — на других, подобных фотографиях его видно не было. Наверное, обретался где-нибудь в сторонке и подошел на минутку. К кому подошел? Это вопрос был тем более интересен, так как перед незнакомцем стояли трое — губернатор, его зять с опущенной, как бы в глубоком горе, головой и третий, оказавшийся дядей Юрия Петровича Киреева — бывшим краевым постпредом при президенте, а ныне «Чубайсом местного розлива» — Семеном Васильевичем Киреевым. Вот она — вся троица в сборе! Трое людей, от которых зависит жизнь местного населения. Так кто из них нужен был этому рослому парню?
Старков снял трубку и кого-то позвал к себе:
— Зайди.
Через минуту вошел пожилой майор милиции с кавказскими чертами лица, поздоровался сразу со всеми. Старков протянул ему фотографию, на которой красным фломастером была обведена голова незнакомого парня.
— Посмотри, не могу вспомнить, кто это? — недовольно пробурчал Старков.
— Так это ж Сибиряк, Русиев, — даже не удивился майор. — Последняя судимость, если не ошибаюсь, по статье сто шестьдесят третьей, часть вторая. В прошлом году вышел, — усмехнулся он, — с чистой совестью. Подробности, можно посмотреть в судебном деле, отсидел без малого пятерик. А что, опять отличился?