— Полагаю, у вас вывих, — доброжелательно указала я.
— Ничего, что он не делал со мной раньше, — простонал Тибериус, злобно глядя на брата.
— Я сказал тебе, что вправлю руку, — прохрипел Стокер.
Он перевернулся на четвереньки и через мгновение приподнялся, лишь слегка пошатываясь. Без предупреждения он схватил брата одновременно за шею и талию и ударил его светлость плечом о спинку кровати, аккуратно вернув сустав в гнездо под аккомпанемент рычания виконта.
— Теперь, что насчет этого? — потребовал Стокер, указывая на нож, все еще дрожащий в его руке.
— Просто царапина, — успокоил его виконт. — Ножик — детская игрушка.
Стокер стиснул губы и сжал кулаки, но прежде чем он смог продолжить драку с братом, я схватила нож за рукоятку и выдернула. Стокер подавил вой боли, и я увидела, как глаза Тиберия загорелись от удовольствия.
— Сделайте это снова. Мне нравится, когда он кричит.
— Следите за своими манерами, или я задам вам обоим, — предупредила я их.
— Какое искушение, — пробормотал Тибериус.
— Когда вы закончите ваш флирт? — возмутилась я.
— Что касается вас, то никогда, — любовно заверил меня его светлость.
Я вытерла лезвие ножа о халат Тибериуса.
— Я оставляю его, — уведомив, я положила нож в карман. — Не могу быть уверена, что в следующий раз вы не заденете что-то жизненно важное.
— Моя дорогая Вероника, если бы я хотел ранить его как следует, я бы взялся за дело всерьез.
— Вы не должны были пользоваться ножом, — с негодованием упрекнула я.
— Конечно, должен, — терпеливо разъяснил Тибериус. — Это широко известный факт, что умственно отсталые люди невосприимчивы ни к чему, кроме самой острой боли.
— О, ради любви Христа и всех его милых ангелов, — начал Стокер, но я протестующе подняла руку.
— Достаточно! Я рада, что вы двое наслаждались вашей маленькой дракой. Нет ничего лучше для мужчины, чем здоровый коитус или кулачный бой, чтобы снять напряжение. Но время ссор закончено. Мы должны поговорить о результатах сеанса сегодня вечером.
Тибериус махнул непострадавшей рукой.
— Небольшое озорство, ничего больше.
— Не уверена, — возразила я. — Хелен Ромилли кажется искренне испуганной, как и миссис Тренгроуз.
— Конечно, — хмыкнул он. — Экономка ответственна за то, чтобы держать Хелен подальше от бренди.
— Не очень учтиво. Но вы подняли отличный вопрос, Тибериус. Для того, кто должен привыкнуть к подобным вещам, Хелен выглядела слишком расстроенной. Она увидела меня в ночной рубашке и чуть не взвилась в воздух от испуга.
Тибериус зашевелился.
— Вы признались ей, что это вы?
— Пожалуй, следовало бы. Но я боялась, что если заговорю, она начнет визжать на весь дом и может впасть в истерику. Мне ее реакция кажется наиболее любопытной.
Стокер вопросительно поднял бровь.
— Каким образом?
— Хелен делает такие вещи сплошь и рядом, зарабатывая на жизнь. Мадам Елена и все такое. Она связывается с мертвыми так же часто, как обычная женщина говорит с мясником. И все-таки события этого вечера, похоже, непомерно огорчили ее.
Стокер возмутился.
— Вероника, она не связывается с мертвыми. Она — шарлатан.
— Возможно, — подхватила я.
Его тон всегда был пренебрежительным, когда мы обсуждали что-то, не поддающееся объяснению исключительно научными исследованиями.
— Ничего возможного. Хелен зарабатывает деньги на скорби и отчаянии, заставляя страждущих верить, что совершает немыслимое. Женщина ничем не лучше обычной карманницы, практически, она крадет деньги у доверчивых людей.
— Как немилосердно, — пробурчал Тибериус.
— Милосердно! Почему я должен быть милосердным? — потребовал Стокер. — Мошенница в темной комнате произносит какие-то глупые слова, и вдруг все ведут себя так, как будто настало Второе пришествие. Это безумие.
— Безумие, но не это главное. Хелен Ромилли была глубоко потрясена. Я думаю, она была удивлена происходящим так же, как и все остальные за тем столом. Хелен казалась искренне расстроенной музыкой. Фактически, после этой конкретной манифестации всем, тесно связанным с Розамундой, стало не по себе, — намекнула я.
Серые глаза Тибериуса расширились.
— Кроме меня, вы имеете в виду. Вы серьезно предполагаете, что я имею какое-то отношение к этому детскому трюку?
Я пожала плечами.
— У вас имеется подходящий мотив.
Глаза Стокера внезапно вспыхнули от любопытства.
— Мотив?
Я сделала паузу, и Тибериус восстановил свое обычное хладнокровие.
— Очень хорошо, Вероника. Расскажите ему. Он будет искренне наслаждаться, не сомневаюсь. Но если не возражаете, я бы не хотел становиться свидетелем собственного разоблачения. Этот разговор лучше всего вести наедине.
— Другими словами, — перевел Стокер, — «Убирайтесь».
Красивый рот Тибериуса яростно сжался.
— Точно. Я закрою дверь на ключ. Или я должен попробовать святую воду? Небольшой дружеский экзорцизм поможет отправить тебя восвояси.
Я встала и разгладила подол моего халата.
— Давай, Стокер. У Тибериуса припадок раздражительности, и я не могу винить его. Должно быть, у него ужасно болит плечо.
Я повернулась к двери и послала ему воздушный поцелуй. Он пробормотал что-то неприличное. Я улыбнулась. Независимо от их частых ссор и драк, мальчики Темплтон-Вейны были вошедшими в поговорку горошинами в стручке.
Последовала неприятная интерлюдия, во время которой я зашивала рану Стокера под аккомпанемент его взыскательных инструкций. Он долго и сдержанно смотрел на мою работу, потом кивнул в знак неохотного одобрения.
— Пожалуй, сойдет, хотя было бы чертовски привлекательней, если бы я сам мог держать в руках иглу, — проворчал он.
Я заклеила рану — не слишком нежно — и уселась в кресло, пока он размешивал угли. Он долго молчал, наблюдая, как разгорается пламя, а затем повернулся ко мне, его улыбка носила оттенок озорства.
— Ты ведь понимаешь, что не сможешь объяснить мое присутствие, если меня здесь обнаружат, — высмеял он мои возражения по поводу предыдущего вечера. — Что люди подумают?
— Меня не волнует мнение провинциалов, — парировала я.
Он занял второе кресло и вытянул ноги к огню, теперь весело потрескивавшему в очаге.
— Я думал, тебе понравились Ромилли.
— Возможно. Но трудно дружить с людьми, которые живут с призраком.
Стокер фыркнул.
— Конечно, ты не веришь в эту чушь.
— Нет, — с сомнением протянула я.
— Ты не думаешь, что в коридорах этого замка ошивается настоящий призрак? Клянусь саваном моей матери, если ты ожидаешь меня поверить, я переброшу тебя через плечо как мешок с шерстью и унесу отсюда, — предупредил он.
— Я не думаю, что призрак Розамунды скрывается в тайниках замка. Трюк с музыкой — продукт гадкого воображения, без сомнений, человеческого. Но что, если помимо этого существуют мистические силы, некое присутствие извне, побуждающее живых выполнять приказы мертвых?
Его брови сошлись.
— Ученый должен учитывать все возможные гипотезы, — сказал он серьезно. — И после того, как я тщательно обдумал эту идею, могу заявить, что это самое что ни есть лошадиное дерьмо.
— Следи за своим языком, — пробормотала я.
— Ну, честно, Вероника. Ты не можешь всерьез верить в подобную ахинею.
— Я не говорила, что верю в эти фантазии, — холодно возразила я. — Просто предположила, что это возможно.
— Это чертовски невозможно.
— Если бы все ученые были такими же упрямыми, как ты, мы бы до сих пор верили, что корабли доплывут до края света, и считали, что солнце вращается вокруг Земли.
— Я не упрямый…
— Сказано с упрямством быка. Это не твоя вина, что ты страдаешь от недостатка воображения.
— Недостаток воображения! Отказаться от идеи, что призрак играет на клавесине и задувает свечи!
— Я не имела в виду эти вещи, — сказала я, стремясь оставаться терпеливой. — Это явно были трюки. Сквозняки можно сделать с помощью вентиляторов, свечи могут быть подделаны. Что касается музыки…
Стокер поднял руку.
— Это мог подстроить только человек. Механизм часового механизма — чертовски более вероятное объяснение, чем фантом.
Я покачала головой.
— Мы обыскали клавесин «с головы до ног» и не нашли никаких свидетельств того, что с ним что-то делали. Думаю, кто-то должен был сыграть и сбежать через скрытый переход. Что означает следующее: никто из присутствующих на сеансе не мог это сделать, — закончила я.
— Или наш злодей мог спрятать музыкальную шкатулку в коридоре и оставаться с нами, — возразил он. — Любой из гостей или семьи мог бы это сделать.
— Или что-то сверхъестественное… — начала я.
Стокер презрительно хмыкнул.
— Я до сих пор не верю в это.
— Конечно, нет. Я тоже. Просто считаю, что мы должны рассмотреть каждую вероятность, прежде чем остановиться на одной. Должно быть объяснение, которое мы пока не обнаружили. Но найдем.
Он наклонил голову, чтобы с любопытством взглянуть на меня.
— Зачем?
— Что ты имеешь в виду — «зачем»?
— Почему мы должны проникать в здешние тайны? Почему это нас волнует?
Я недоуменно моргнула.
— Потому что это загадка? У тебя нет любопытства? Нет чувства. что тебе брошен вызов?
— Вероника, мы трижды участвовали в таких подвигах. Нас топили в Темзе; мы были почти обречены на заклание; гнались через самые отвратительные канализационные коллекторы Лондона; и — к сожалению, должен добавить — в меня стреляли. Объясни мне привлекательность таких действий, если сможешь.
— Ты покинул свою комнату ночью, готовый исследовать музыкальную комнату раньше меня!
— Только потому, что знал: ты собираешься это сделать, и хотел уберечь тебя от неприятностей. Я предпочитаю спокойную и тихую жизнь со своими образцами и научными исследованиями.
— Вот это уж точно лошадиное дерьмо, — кратко определила я.