— И музыки, — напомнила я ей.
Лицо Хелен закрылось.
— Это была не я.
— С трудом верится… — начал Стокер.
Ее пальцы сжались на кошачьей шерсти, вызывая у той бурный протест. Хелен отвела руки, извиняясь перед животным.
— Музыка была кульминацией вашего выступления. Конечно, это было организовано.
— Это наверняка не было, — решительно обрезала она. — Я призналась во всем остальном. Если бы мне удалось это устроить, я бы так и сказала.
— Тогда как это было сделано? — потребовал Стокер.
— Откуда мне знать? — ответила она в отчаянии. — Я была так же удивлена, как и все вы, когда услышала музыку.
— Но вы сразу связали это с Розамундой? — настаивала я.
— Да. Она была единственный музыкант в семье, кроме Люциана. Когда он уехал в школу, музыкальную комнату закрыли, и никто не играл. Но Розамунда попросила Малкольма снова ее открыть, и он был счастлив угодить ей. Она играла часами, сводя всех с ума барочными мелодиями. Я уходила гулять, просто чтобы избавиться от звуков этой музыки.
— И когда вы услышали музыку, вы поверили, что на самом деле вызвали ее призрак? — Думаю, Стокер сделал все возможное, чтобы скрыть скептицизм в голосе, но я услышала его, как и Хелен.
— Я знаю, вы мне не верите, — ее голос слегка понизился. — Но как еще можете это объяснить?
Я бросила на Стокера предупреждающий взгляд и заговорила, прежде чем он успел ответить.
— Вот почему вы купили амулет у Матушки Нэнс?
Она кивнула, подняв запястье, обвязанное цветным шнуром, на котором висел тонкий серебряный медальон с какой-то потертой надписью.
— Это монета, спасенная после испанского кораблекрушения, ее нашли на пляже.
— Довольно неудачно для парня, который носил амулет последним, — хмыкнул Стокер. — Испанские моряки никогда не чувствовали себя спокойно в этих водах.
— Лучше, чем ничего, — ответила она, задирая подбородок.
— Почему вы сегодня пытались покинуть остров? — не отставала я.
— Из-за нее. Если она ходит, кто скажет, кого она посетит? Какой вред она причинит? Она умерла в расцвете сил в день своей свадьбы. Должно быть, она злится, так ужасно злится. — голос Хелен превратился в жаркий шепот, густой от страха.
В Стокере, казалось, зашевелилась жалость. Он приложил утешительно ладонь к ее руке.
— Я уверен, что вам нечего бояться.
Она с благодарностью посмотрела на него, и я решила сыграть роль плохого полицейского.
— А я не уверена, — проговорила я медленно.
Она моргнула, паника вернулась к ней.
— Что вы имеете в виду?
— Если Розамунда возвращается, если ее дух неспокоен, значит, у призрака есть незаконченное дело. Она хочет чего-то. Мести? Чтобы мы знали, как она умерла? Правильного захоронение? Или наказать тех, кто не защищал ее в жизни?
С каждым вопросом я подходила к Хелен, наконец подойдя так близко, что могла видеть, как зрачки ее глаз расширились от ужаса.
— Мертензия, — она взорвалась именем. — Она искала бы Мертензию. Я слышала, как они ссорились в ночь перед свадьбой. В саду. Это было ужасно! Я думала, что Мертензия убьет ее… — Она внезапно оборвала себя, на белом лице горели два ярких пятна.
Я отступила назад, одарив ее утешительной улыбкой.
— Пожалуй, Стокер прав, и вам нечего бояться. Тем не менее, — рассудительно добавила я, — на вашем месте я бы не покидала эту комнату после наступления темноты.
Глава 17
— Это было несколько грубо, — заметил Стокер, когда мы выходили из семейного крыла. — Даже для тебя.
Я ощетинилась — он снова обвиняет меня в бездушном поведении.
— Я не была злой или грубой. А если б и была, она это заслужила. Если меня не подводит память, это ты бесконечно придирался к методам, которыми она спаслась от безысходной ситуации.
— О, я принципиально возражаю против занятия Хелен, но, тем не менее, в ней есть что-то плачевное.
Я ускорила темп.
— Сентиментальность мужского пола не перестает меня удивлять.
— Что такое?
— Ничего, — пробормотала я. — За исключением того, что у мужчины, который пострадал так сильно, как ты, от рук женщин, должен быть иммунитет на женские уловки и хитрости.
— Хитрости! Если ты думаешь, что у Хелен Ромилли есть хоть капля хитрости…
Мы все еще спорили, когда добрались до кладовой. У меня были надежды застать Мертензию в ее логове. Ее там не было, но кастрюля, слегка испускавшая пар на плите, означала скорое возвращение.
Мы провели время, исследуя окружение, и нашли в кладовой много любопытного. Комната была оборудована полками от каменного пола до балочного потолка, охватывающего всю длину стен. На каждой полке толпилось множество стеклянных банок: прозрачных, янтарных, зеленых, и каждая банка наполнена чем-то интересным. Были зелья и отвары, кремы и мази, эликсиры и бальзамы. С балок свисали грозди сушеных трав, в углу стоял прибор для дистилляции меди, а рядом с ним большая раковина. Рабочий стол разместился в центре комнаты, поверхность скрупулезно очищена. За столом висела книжная полка с множеством трав, книг по физике, фармакопеи и флорилегии[28]. Еще один набор полок содержал ассортимент оборудования, стеклянные мензурки, горшки, ложки, измерительные приборы.
— Будь я проклят, — восхитился Стокер вполголоса. — Это не похоже на кладовую моей няни.
— Я думала, что Темплтон-Вейны могли себе позволить кого-то еще для обслуживания кладовой, — удивилась я, пролистывая книги. Я была все еще раздражена, но любопытство пересиливало.
— Могли, но это была первая должность няни в доме, и она охраняла кладовую как дракон. Если б она увидела такое богатство, то подняла бы святой ад, скандаля с отцом до тех пор, пока он не оборудовал ее кладовую еще лучше.
— Какие вещи готовила твоя няня?
— Средства от зубной боли и джемы, — быстро ответил Стокер, изучая полки с травяными смесями. — Ничего не трогай. Боже мой, у нее здесь микстуры из наперстянки!
Я перевела взгляд на Стокера, завороженного коллекцией Мертензии.
— Средство для лечения сердечных заболеваний?
— Или яд. Все на этой полке может убить мужчину или женщину при достаточной дозировке. — Он начал читать этикетки, каждая из которых была подписана аккуратной рукой Мертензии: «Сироп мяты перечной для пищеварения, сок салата от головной боли, сироп инжира для запора». Тут все безобидно. Но эта полка, — он вернулся к микстуре наперстянки на верхней полке, — эта партия совсем другая. — Он сделал паузу, приближаясь к бутылкам, достал одну. — Мертензия не просто балуется пищеварительными и питательными отварами, — констатировал он, поднимая бутылку к свету.
Я сняла книгу с полки. Том был толстый и переплетен темно-зеленой тканью с золотой русалкой. Я пролистала страницы, догадываясь, что это своего рода рецептурная книга. Мертензия записывала составы и способы приготовления различных смесей, добавляя пометки, когда совершенствовала рецепт. Между страницами лежали обрывки бумаги, списки белья и записки от миссис Тренгроуз, несомненно, отброшенные в сторону, тут же забытые при лихорадочном приготовлении новых порций зелья. Я наскоро пробежала их, когда наткнулась на лист дешевой бумаги с названием едва ли респектабельного отеля для женщин в Лондоне. Приветствия не было, и текст начинался с середины абзаца. Первая страница была потеряна, но я сразу же узнала этот живой почерк:
… почему я так ужасно отчаялась. Не могу описать тебе ужас этого места. Жуки в кроватях и мухи в ванной, и, о, Мертензия! Насколько легче я могла бы вынести это, если бы ты была здесь. Помнишь веселые времена в школе? Несколько коротких месяцев, самое счастливое время, что я когда-либо знала, благодаря твоей дружбе. Комки в каше и еще больше комков в кровати — ничто, когда я слушала твои истории о Сан-Маддерне! Русалки, великаны и пикси — я их всех помню, все, что ты мне рассказывала. Как я завидовала тебе, моя дорогая: назвать такое место своим домом. Я думала, что ничто в мире не может быть прекраснее, чем жить в этом замке, хотя бы знать, что подобное великолепие существует где-то в мире. Я не должна тебе этого говорить, милая Мертензия, но мне страшно и грустно думать о будущем. Мне не нужно воображать; я знаю так же ясно, как если бы это была картина, которую кто-то нарисовал и повесил на стену. Я состарюсь в гувернантках, каждый год худея и грустя, торопясь выполнять приказы других. Никогда не имея собственного дома, ни мужа, ни детей, ни одного дюйма земли, которая принадлежит мне. Ничего моего, кроме полки с книгами и горстки платков. Какая пустынная мысль! Я знаю, что должна следовать своей судьбе, как Андромеда к Кракену, готовая быть прикованной цепью к скале и ждать моей гибели. Но нет никакого героического Персея, который спас бы меня. Я сама должна сломать свои собственные цепи. Мертензия! Ты мне поможешь? Ради нашей дружбы, я напоминаю тебе обещание, которое ты дала …
Письмо на этом остановилось, следующих страниц я не нашла.
— Это восхитительно, — выдохнула я. Я прочитала письмо Стокеру, пока он ковырялся в склянках и банках на полке.
— Немного вымогательно, — изрек он, когда я закончила. Я сунула страницу обратно в книгу, туда, где нашла.
— Мне ее ужасно жаль. Розамунда определенно страшилась своего следующего поста в Индии. Ее перспективы были совершенно мрачными.
— Не такими мрачными, как эта, — прокомментировал Стокер, внимательно обследуя бутылку, снятую с полки.
— Что это? — поинтересовалась я.
— Белена. Используется для лечения ревматизма или проблем с дыханием, но даже капля может быть смертельна. Здесь полно смертоносных вещей: дурман, никотиана, мак. Обладают как лекарственными, так и токсичными свойствами. Она очень старалась отметить их как опасные. — Стокер указал на ряд бутылок.
Остерегайся сестры, предупредила Матушка Нэнс. Я подошла к бутылкам и осмотрела их.
На каждом из них Мертензия перечислила ингредиенты рядом с крошечным черным черепом, обведенным чернилами, настолько тонкими, что это могли быть шелковые нити, наложенные на этикетку. Я сжала губы в беззвучном свистке.