— Мы расстались возле университета, у южного входа, — ответил Герман. — С тех пор я больше ее не видел.
На несколько секунд в комнате воцарилась тишина.
— Больше не видел, — повторил Герман.
— Куда пошла госпожа Хофстедтер? — спросил Харальд.
— На филологический факультет. Во всяком случае, она сказала, что идет на филологический факультет, — ответил Герман.
— Может быть, у вас есть основания подозревать, что она пошла не туда? — спросил Харальд.
— Основания, — фыркнул Герман. — Основания! Откуда я знаю, куда она пошла на самом деле.
— Может быть, она назначила кому-нибудь свидание?
— Не знаю.
— Но может быть, у вас были на этот счет какие-нибудь подозрения?
Герман молча смотрел в окно. Он снова отбросил чуб со лба. И тот снова упал. Рука Германа поднималась и опускалась, как у марионетки.
— Да, — наконец ответил Герман. — У меня были подозрения.
— С кем, по вашему мнению, у нее могло быть назначено свидание?
— Я ничего не знаю наверняка. Она не так уж часто рассказывала мне о своих поклонниках. Мне казалось, что Хильдинг Улин — это уже пройденный этап, но ведь чем черт не шутит! Иногда я был почти убежден, что это Эрик Берггрен. А иногда я подозревал Эрнста. И Юхана-Якуба Рамселиуса. — Он рассмеялся. Это был беззвучный презрительный смех. — И почти всех филологов без исключения! И Гренберга, и Ларсона…
Он беспомощно развел руками, хотя одну руку все еще держал в кармане.
— Уже поздно ночью, — продолжал Герман, — я пришел к Эрику Берггрену. У него сидел Эрнст. Но никто из них не видел Мэрты после следственного эксперимента. И тогда я вспомнил… я вспомнил…
Его голос затих.
— Да? — спросил Харальд.
— И тогда я вспомнил, что во время следственного эксперимента Мэрта упрекала Ёсту за невнимание к ней. Больше у меня не оставалось никаких сомнений. Значит, он ее интересовал. Он часто приходил к нам. Гораздо чаще, чем я бывал у него. И когда Мэрты не было дома, он оставался недолго. А при ней он просиживал до самой ночи.
— У Ёсты семья, — возразил я. — Она осталась в Лунде. И наверное, здесь ему немного одиноко. И нет ничего удивительного в том, что он любит ходить в гости. У нас он тоже часто бывает.
— Ты не видел их вместе, — ответил Герман. — И не знаешь, о чем они говорят. Он никогда не показывал виду, что она ему нравится, и уже одно это делает его поведение подозрительным. Кстати, несколько раз они даже приезжали сюда вместе. До такой наглости Хильдинг, во всяком случае, не доходил.
— Следовательно, вы подозреваете свою жену в том, что она находилась с прецептором Петерсоном в отношениях, которые несовместимы с ее положением замужней женщины? — спросил Харальд.
Герман повернулся и в упор посмотрел на Харальда. Потом последовал ответ, в котором звучало отчаяние:
— А на черта вам мои подозрения!
Харальд спокойно посмотрел Герману в глаза.
— Возвращаясь к тому, что делала ваша супруга вечером в день убийства, я хотел бы узнать, не говорила ли она, когда собирается вернуться домой?
— Нет, — ответил Герман. — Об этом она ничего не говорила. Как правило, она возвращалась домой не позднее одиннадцати; несколько раз она приходила в половине двенадцатого, самое позднее — в двенадцать. Я не помню случая, чтобы она пришла после двенадцати.
Герман сжал челюсти, быстро подошел к столу, схватил пачку «Режи тюрк» и зажег сигарету. Он сразу же глубоко затянулся дымом. Между тем Харальд молча перелистывал записную книжку. Вальграв внимательно рассматривал свои ботинки и лишь временами косился на Дафниса и Хлою. Герман сделал еще несколько затяжек, опустил голову на грудь и закрыл глаза. Потом он смял сигарету, не глядя бросил ее в пепельницу и сел в кресло, где сидел раньше. Он тяжело дышал. Харальд оторвался от своей книжки и поднял на него глаза.
— А вы сами? — спросил он. — Что вы делали сами, вчера вечером?
— Я? — переспросил Герман. — Я работал.
— Дома?
— Конечно.
Казалось, Герман потерял всякий интерес к тому, что происходило вокруг него.
— Мы звонили к вам в двадцать часов двадцать минут, — сказал Харальд. — Но нам никто не ответил.
Герман молчал. Он лишь слегка наклонился вперед и, не мигая, смотрел на пол.
— Где вы были в двадцать часов двадцать пять минут? — продолжал терпеливо Харальд.
Герман поднял голову.
— Что вы сказали? — переспросил он. — В двадцать часов двадцать пять минут. То есть в половине девятого? Я был в Юридикуме.
— Но вы только что сказали, что сидели дома и работали, — допытывался Харальд.
— Да, — сказал Герман, отбрасывая чуб со лба. — Простите. Я хотел сказать, что сначала был в Юридикуме. Я отправился туда после следственного эксперимента. А потом пошел домой.
— Когда вы вышли из Юридикума?
— Не помню. Я пробыл там недолго. Только забрал некоторые материалы, которые были мне нужны для работы дома. Должно быть, я ушел оттуда, когда еще не было девяти.
— Вы пошли прямо домой?
Голова Германа снова опустилась на грудь.
— Да, прямо домой, — ответил Герман.
— А потом вы выходили из дому, — продолжал Харальд.
— Я вышел около двух часов ночи, — мрачно сказал Герман. — Я искал Мэрту. Вечером она всегда возвращалась домой. Всегда. Я боялся, что с ней что-нибудь случилось.
Харальд хотел что-то сказать. Но я сделал ему знак, чтобы он помолчал.
— Послушай, Герман, — начал я. — Эрик Берггрен утверждает, что видел тебя возле «Каролины» вчера вечером примерно в половине десятого.
Герман выпрямился и посмотрел на меня отсутствующим взглядом.
— То есть когда была убита Мэрта? — спросил он.
— Ну, мы еще точно не знаем, когда была убита Мэрта, — ответил Харальд. — Но это, во всяком случае, не исключено.
Глаза Германа превратились в маленькие щелочки. Он исподлобья взглянул на Харальда.
— А что Эрик делал в такое позднее время возле «Каролины»? — спросил он.
Харальд обернулся ко мне.
— Эрик утверждает, что он якобы договорился встретиться с Мэртой в половине десятого возле филологического факультета, — сказал я. — Но она не пришла.
Герман снова встал. Он рывком вытащил из пачки сигарету и зажег ее.
— Вот оно что! — воскликнул он. — Значит, все-таки Эрик!
Герман стал ходить взад и вперед по комнате. Понемногу он успокоился.
— Кто же говорит, что она не пришла? — с мрачной иронией спросил он. — Да сам Эрик!
— Вы видели машину прецептора Петерсона вчера вечером возле «Каролины»? — спросил Харальд.
Это была грубая ловушка. И Герман в нее не попал.
— Я не был вчера вечером возле «Каролины», — ответил Герман. — Вы говорите, что там стояла машина Ёсты? И ее тоже видел Эрик?
— Ее видел я, — сказал я.
Герман остановился и о чем-то задумался, делая при этом короткие быстрые затяжки.
— Почему Эрик утверждает, что видел тебя возле «Каролины», если тебя там не было? — спросил я.
Герман сразу же повернулся и снова зашагал по комнате.
— Он вообще не мог увидеть меня возле «Каролины», — ответил он. — И не мог встретить Мэрту возле филологического факультета.
Харальд быстро взглянул на меня и незаметно сделал знак рукой, чтобы я молчал.
— Почему же доцент Берггрен не мог встретить госпожу Хофстедтер возле филологического факультета? — с сомнением в голосе спросил Харальд.
— Потому что в половине десятого… — начал Герман. — Потому что…
Окурок обжег ему пальцы. Он бросил его в керамическую вазу. Потом он повернулся, сделал несколько шагов и снова остановился.
— Так почему же? — спросил Харальд.
Герман сел в кресло.
— Потому что в половине десятого я сам искал Мэрту на филологическом факультете, — сказал Герман. — И ее там не было.
Затем Герман рассказал все, что с ним случилось в тот злополучный вечер. Из Юридикума он действительно пошел домой, а когда пришел, оказалось, что Мэрты дома нет. Тогда он и заподозрил недоброе. Убедив себя в том, что эти подозрения далеко не безосновательны, он выбежал на улицу, вскочил в автобус, пересел на другой автобус у Большой площади и вылез на остановке возле Валенбергсвейен, прямо напротив филологического факультета. Воспользовавшись своим ключом, он открыл двери и вошел в здание факультета. Ни Мэрты нигде не было. Тогда он отправился домой пешком в надежде на то, что, быть может, она уже вернулась. Однако он пошел не по Тунбергсвейен через Английский парк мимо «Каролины», а по Виллавейен прямо к Энчёпингсвейен. Избрав такой маршрут, он мог довольно долго держать под наблюдением всю улицу перед филологическим факультетом. Правда, никого из знакомых он не встретил, но зато в кармане пальто ему удалось найти автобусный билет, который он и вручил Харальду. Харальд, казалось, был вполне удовлетворен тем что услышал от Германа, и перешел к совершенно иному кругу вопросов.
— Что вы знаете о харофине? — спросил он.
— О харофине? — переспросил Герман. — Что это такое?
— Вот об этом я вас и спрашиваю, — спокойно сказал Харальд.
— Это не тот самый крысиный яд, которым отравили Манфреда?
Харальд утвердительно кивнул.
— Больше я ничего о нем не знаю, — признался Герман.
— Какая на вас была верхняя одежда, когда вы пришли в «Альму» во вторник утром?
Герман стал вспоминать.
— На мне было пальто, — сказал он. — Я повесил его в вестибюле.
— И все? — спросил Харальд.
— Я почти никогда не надеваю шляпу, — сказал Герман.
— Галоши?
— Ну конечно. Галоши.
— Они у вас здесь? — спросил Харальд.
— Разумеется, а где же им еще быть? Они стоят в передней.
Вальграв принес галоши. Это были совершенно обычные галоши без всякой метки. Герман носил обувь сорок второго размера.
— Вы уверены, что это именно ваши галоши и вы ни с кем не поменялись случайно?
Герман внимательно осмотрел галоши.
— По-моему, это мои, — сказал он. — Но ведь когда речь заходит о галошах, всегда возникают какие-то сомнения.