– Мы обо всем позаботимся, деточка. Тебе нужно подать заявление, чтобы ему предъявили обвинения…
– Нет.
В машине сидели двое полицейских. Женщина в форме за рулем и рядом с ней детектив. Рыжеволосый. Жизнерадостный. Некрасивый.
– Я не хочу, чтобы ему предъявляли обвинения. Ему не за что их предъявлять.
– Да вы что, преподобная, он применил к вам силу и удерживал вас помимо вашей воли, угрожал перерезать вам горло… конечно, ему есть за что предъявлять обвинения. Да на него можно целую простыню накатать. Тут и нападение, и…
– Я не хочу этого делать.
– Послушайте, вы еще не до конца осознали, что…
– Я уже все осознала. Правда. Спасибо. Он сходит с ума от горя. У него умерла жена. Он не знает, что ему делать и куда идти, он зол… Его не в чем обвинять. Я просто… стала для него средоточием всего этого. Он не причинил мне вреда.
– Да, скажите еще, что он не напугал вас до смерти и ничего такого, – улыбнулся детектив.
– Напугал, – сказала она. – Но тем не менее.
Сержант покачал головой.
– Если бы он вот так захватил мою жену, я бы его прирезал.
– Но ему нужна помощь. Нужен человек, с которым он сможет поговорить. А не тюремная камера и обвинение в нападении.
– Вот что я вам скажу – только без обид: есть такие моменты, когда можно оказаться слишком всепрощающим, слишком христианином. И, я думаю, сейчас как раз такая ситуация.
Джейн откинулась назад. У нее больше не было сил. Она чувствовала внутри абсолютную пустоту, как будто в ее венах не осталось ни капли крови и в ее теле больше не было костей, чтобы удерживать все вместе. Она не стала продолжать спор. У нее не было на это энергии.
Когда машина остановилась во дворе собора, из дверей своего дома им навстречу вышла жена регента, Рона Доу.
– Джейн, милая девочка! Какое облегчение тебя увидеть! Как же такой ужас мог произойти?! Теперь, ты, конечно же, должна остаться с нами.
Последним усилием воли Джейн удалось удержаться от того, чтобы сесть прямо на землю и расплакаться.
Девятнадцать
Окна загородного дома были открыты, и из них с завидной периодичностью доносился смех детей Дирбонов – как будто кто-то выдувал яркие мыльные пузыри из глиняной трубочки. Весь день они либо плескались в надувном бассейне, либо резвились под струями садового шланга, так что сейчас должны были принимать ванну.
Кэт и Саймон сидели в шезлонгах, а между ними стоял пластиковый столик с бутылкой шампанского. Крис бегал туда-сюда по кухне и готовил ужин.
У Саймона и Кэт был день рождения.
– И у Иво, – сразу же напомнила Кэт утром.
– С днем рождения, Иво!
Но они не рассчитывали получить весточку от третьего тройняшки, который игнорировал дни рождения так же, как и все остальные привычные явления нормальной жизни.
Даже ранним вечером солнце было еще жарким.
– Ты намазался кремом от загара?
К светлым волосам Саймона прилагалась также и белая кожа, которая в любой момент готова была сгореть.
Он только махнул рукой.
– Ну тогда не прибегай ко мне посреди ночи, когда почувствуешь, что твое лицо в огне.
– Ладно, я разбужу Криса.
Вот это хорошо, думал он. Он в своем самом любимом месте на всем свете, скоро будет ужин, и ему не надо думать о том, сколько бокалов вина он выпьет, потому что здесь он и останется ночевать.
На лугу напротив них бледно-серый пони пристроился у изгороди из боярышника в поисках тени. В одном из углов загона располагался огороженный забором большой деревянный курятник; красно-коричневые куры расхаживали вокруг него и что-то клевали в зеленой траве.
Сейчас Кэт смотрела именно на них.
– Господи боже мой!
– Да тебе понравится. Представляешь, всегда отборные свежие яйца!
– Представляю – вечные горы помета, а еще периодические кровавые бани, если я вдруг забуду закрыть калитку и нападет лиса.
Куры были ее подарком на день рождения от Ханны, Сэма и Феликса. Они честно держали эту потрясающую тайну в секрете, вплоть до шести часов утра этого дня, когда они отвели ее, с завязанными глазами, к краю загона.
– Куроводство предполагает постоянство. В Австралию их с собой не заберешь.
– Нет, и вот за это действительно можно поблагодарить Бога.
– Ты бы не смогла отсюда уехать. Ну как ты себе это представляешь? – Саймон потянулся за бутылкой и наполнил до краев их бокалы. – Выпьем за окончание непростой недели.
– Боже, у меня до сих пор это в голове не укладывается. Это мужское преступление. Она мужчина.
– Как будто бы да, знаешь. Выглядит как пацан. Мы всю дорогу думали, что в машине парень.
– Какая она? Какая? Я все не перестаю думать о Дэвиде Ангусе.
– О, я тоже. Там, рядом с ней, на той скале, я должен был спасать ее жизнь, а думал о Дэвиде Ангусе. И Скотте Мэрримане. И Эми Садден. И бог знает о ком еще. Я смотрел на ее волосы, ее руки, ее ноги и думал только о них. Об этих детях.
– Тебе должны объявить благодарность.
– Это точно!
– Ты туда поедешь предъявлять ей обвинения?
– Пока только допросить. Нет достаточных улик, чтобы предъявлять обвинения. В Северном Йоркшире открыли и закрыли дело девочки, но со всем остальным нам еще предстоит долгая работа. Но мы все равно ее прижмем, и когда это произойдет, я хочу при этом присутствовать. Я хочу сровнять ее с землей.
Кэт искоса взглянула на него. Она редко слышала, чтобы он говорил с такой злобой. В нем появилось что-то новое, какая-то ожесточенность, которую он либо приобрел совсем недавно, либо успешно скрывал до нынешнего момента. Она всегда думала, что знает его так же хорошо, как себя – и уж точно лучше, чем знает Криса, которому до сих пор удавалось удивить и даже иногда обескуражить ее.
Саймон заметил ее взгляд.
– Тебя это тоже задело за живое, – сказал он. – Не притворяйся.
– Да. Когда это случилось с Дэвидом Ангусом – это задело меня за живое. И каждый раз задевало, когда я смотрела на Сэма. И я никогда не переставала об этом думать, целыми днями, каждый день. И это все никак не встраивается в мою картину мира: что человек, который похитил и убил этих детей – детей вроде Сэма – это женщина. Я женщина. И я даже близко не могу себе такое представить или понять. Спроси меня, я бы сказала, что такое просто не может случиться.
– Большинство людей с тобой бы согласились.
– Мне кажется, что мы меняемся. Женщины. Девочки ведут себя как мальчики. Они проявляют мужскую агрессию, и у них мужское отношение ко всему – они пьют как мужчины, они дерутся как мужчины, иногда даже с большей готовностью.
– Каждый субботний вечер в центре Бевхэма.
– Я всегда учила Ханну быть сильной, иметь свое мнение и уметь его отстаивать, мыслить независимо… Может, я вообще делаю все неправильно?
– Я бы не стал беспокоиться. У нее очень девчачья розовая спальня.
– Когда я училась, я была одной из трех девушек среди семнадцати мужчин у себя на потоке. Если Ханна пойдет в медицину, она увидит обратную картину.
– А это проблема?
– Нет, конечно, нет. Но тут требуется полностью изменить структуру отношений. В том числе принципиального отношения мужчин к жизни.
– Я не думаю, что Эдди Слайтхолм вписывается в твою новую концепцию… Ей тридцать восемь. Она одинока. Я не знаю, что заставило ее пойти на такое, но очень сомневаюсь, что это новое социальное мироустройство.
– А что тогда?
– Ты мне скажи.
– Я не психиатр.
– И не надо. Просто вспомни… Не так давно у тебя был опыт достаточно близкого знакомства с психопатом… Ты видела, как он себя ведет.
Кэт покачала головой.
– Не надо.
Она не могла допустить, чтобы эта черная тень омрачила такой замечательный солнечный день.
– Ладно, просто дело в том, что убийца-психопат – это убийца-психопат… Одиночка, не имеющий никакой способности выстраивать нормальные отношения, жалкий фантазер, человек без стыда и совести, ведущим принципом которого является самоудовлетворение любой ценой. Мне кажется, это на удивление асексуальное состояние.
– Дело не может быть в этом. Тогда среди женщин и мужчин было бы одинаковое количество сумасшедших убийц, а это не так. Я не могу назвать практически ни одной женщины, которая убила бы, находясь в таком состоянии.
Саймон замолчал, не переставая прокручивать между пальцами тонкую ножку своего бокала.
– А как насчет женщин, которые берут заложников?… Или угрожают кому-то физической расправой? – спросил он после пары минут раздумий.
– Такое бывало… Партизаны… Женщины-солдаты. Есть женщины – религиозные фанатики, женщины – террористки-смертницы.
Он покачал головой.
– Я не беру войну.
– Я могу себе представить такое в какой-то экстремальной домашней ситуации. Кризис в семье? Кто-то, доведенный до крайности… Но такое встречается совсем уж редко, разве нет?
– Патрульные такое видят сплошь и рядом. Добавляем туда еще алкоголь или наркотики, и ситуация ухудшается в разы.
– А что заставило тебя задуматься о бытовом насилии и заложниках?
– Вчерашний день.
– Да, до меня в церкви дошли слухи. Обычно не ожидаешь, что бешеный псих решит забрести в английский собор.
– Не уверен, что он псих. У него умерла жена. Он хотел отомстить богу, и Джейн Фитцрой показалась ему самым удачным средством. Но она оказалась даже чересчур христианкой. Не стала выдвигать обвинения по причине какого-то неуместного милосердия.
– Ну если у него горе…
– Много у кого горе.
– Я не уверена, что мне нравится этот новый суровый старший инспектор.
– Привыкай к нему.
Кэт уголком глаза взглянула на своего брата. И тут она засмеялась:
– Наверное, вашего парня уже передали другому отделу?
– Некого было передавать. Он исчез. У нас не было причин его задерживать.
– Интересно, знает ли нас Джейн. Или он, раз уж на то пошло. Он местный?
– Ага. Из тех новомодных перестроенных районов у канала.