– Мне очень плохо от того, что ты несчастлив. Никто не должен так себя чувствовать. Но то, что я не испытываю того же, еще не значит, что я не могу сочувствовать.
– Ты всегда это говоришь.
– Мама-а-а! – Ханна с воем бежала к ним по траве, по ее лицу ручьями текли слезы, а руки были в грязи.
Кэт встала.
– Так, если он действительно бросил твою Барби в курятник, ему влетит. Но если он сделал это из-за того, что сделала или сказала ему ты, то влетит тебе, Ханна. Пошли.
Крис наблюдал, как они уходят – его жена и его дочь – Кэт весело, уверенно и решительно, а вот Ханна – не совсем. Ханна, как ее называл Сэм, была плаксой. Он вернулся к газете, но потом передумал и отправился в дом. Через десять минут Сэм и Ханна сидели в своих комнатах, лишенные возможности воссоединиться на ближайшие полчаса, а Крис сделал графин холодного кофе и вынес его в сад, где за газету взялась уже Кэт.
– Что мы думаем? – спросила она, подняв глаза.
– По поводу?
– Макс Джеймсон.
– Да.
Расследование было начато и пока приостановлено до полного выяснения обстоятельств, но было очевидно, что вердиктом станет самоубийство. Ничего подозрительного в этом деле не было. Макс лег на скамейку в саду хосписа и вскрыл себе вены, после чего его тело перекатилось и упало на траву. Отчет полиции был пока неполным. Кэт сделала заявление, и ее еще могли вызвать к патологоанатому. Она сидела, глядя в газету, на фотографию Макса, и ее глаза наполнились слезами.
Крис протянул ей руку.
– Мы не должны ругаться. Всякое может случиться. Я скажу детям, что они могут спускаться.
– О нет. Они оба вели себя отвратительно, им надо охладить свой пыл. Спасибо, что ты это сделал. И я серьезно – по поводу работы.
– Я знаю. Но это ляжет на твои плечи слишком тяжелой ношей, и, если я потерплю неудачу, мне будет очень сложно вернуться к общей практике. Забудь об этом. Только… – Она знала, что он сейчас скажет. – Ты не хочешь подумать о том, чтобы сделать трехмесячный перерыв? Заплатить кому-нибудь, чтобы присмотрел тут за всем?
– Австралия?
– Дети еще достаточно маленькие, чтобы пропустить это время в школе, но это последний год, когда мы можем это сделать. Для них это будет путешествие века, а мы перезарядим батареи.
– Тогда лучше шесть.
– Шесть?
– Шесть месяцев. Если мы вообще собираемся это сделать. Если уж на то пошло, они могут походить в школу и на Зеленом континенте.
– Ты это серьезно?
Кэт налила себе еще кофе и откинулась назад, задумавшись. Шесть месяцев вдали от всего имели смысл не для нее, а для Криса. Тем более это будет шесть месяцев, в которые можно попутешествовать, пожить в Сиднее, дать детям попробовать на вкус совсем другой мир; шесть месяцев. Если загородный дом шел вместе с предложением о работе, было гораздо проще найти людей, готовых за всем этим присмотреть. Дом, машина, пони, курицы…
– Саймон, – сказала она вслух.
Крис взвыл.
– Мама и папа.
– Кто-нибудь всегда будет.
– Шесть месяцев – это не срок практически ни для кого, кроме них.
– Насколько долго лететь домой из Австралии?
– Я знаю. Ты прав. Разумеется, ты прав.
– Так, еще чуть-чуть…
Она рассмеялась.
– Ладно, – сказала она. – Договорились. Начинай искать.
– О, я уже начал! – вскочил он и убежал.
Пятьдесят семь
Побережье было почти пустым. Где-то вдалеке семья разыгрывала вечернюю партию в пляжный крикет. За оградой, на южном берегу, пара молодых людей собирала последние складные стулья. Море ушло очень далеко, песок у его кромки был гладким и блестящим. Снова было жарко, слишком жарко. Это была лучшая часть дня. Скоро загорятся огни на променаде.
Гордон Прайор прогуливался по пляжу, вдали от города. Он обычно проходил три или четыре мили в этом направлении. Здесь всегда было безлюдно, он никогда никого не видел. Стемнеть должно было еще не скоро.
Его черно-белая овчарка, опустив голову, бежала у края воды, не давая волнам себя догнать и оставляя за собой дорожку следов, которые сразу же исчезали за ней. Потом она остановилась и подождала. Гордон дразнил ее, делая вид, что собирается кинуть мячик то в ту, то в другую сторону, то в море, то в том направлении, откуда они только что пришли. Бадди ждал. Он все понимал.
– Апорт! – мячик метнулся в воздух. Бадди побежал, разбрызгивая вокруг себя мелкие капли воды.
Через пять секунд он вернулся. Мячик лежал у ног Гордона. Бадди ждал, сгорая от нетерпения. В этот раз его не дразнили, Гордон снова бросил мячик – далеко, со всей силы. Бадди умчался за ним.
Гордон остановился и посмотрел на море. На горизонте он увидел танкер – нарисованный корабль в нарисованном море: он казался совершенно неподвижным. Он прожил здесь всю свою жизнь и никогда не пользовался возможностью насладиться всем этим так, как наслаждался теперь – приходя сюда с собакой утром и вечером. Он никогда не ценил то, что было прямо перед его носом, потому что у него никогда не было времени это как следует рассмотреть. Ему было шестьдесят шесть. Он надеялся, что у него осталось на это еще лет двадцать.
Он оглянулся. Бадди нигде не было видно. Позади, ближе к городу, где-то в невидимой дали уже закончилась игра в крикет. Складные стулья собраны и накрыты. Он повернулся спиной к морю и начал идти в сторону камней, пещер и скал, не переставая насвистывать.
Такое случалось. Мячик застревал в какой-нибудь трещине или слишком глубокой щели между камнями, и Бадди не мог его достать. Через несколько минут Гордон услышал лай своей собаки. Сначала ему было сложно определить, откуда идет звук. Гордон подошел ближе к камням и начал медленно лезть по ним, не переставая свистеть и звать Бадди, стараясь не поскользнуться на ошметках ярких морских водорослей.
Лай становился все более беспокойным, и тут он понял, что он раздается из одной из пещер, уходящих вглубь скалы. Он встал у входа и стал звать собаку, но она не вышла к нему навстречу. Вздохнув, Гордон вошел внутрь. Было темно – наверное, слишком темно, чтобы найти мячик, где бы он ни застрял. Он подождал немного, пока его глаза привыкли к темноте, а потом пошел дальше – туда, откуда, выгнув спину, на него смотрел и отчаянно гавкал пес. Мячик каким-то образом отскочил от того места, на котором он стоял, и оказался на каменном выступе в дальнем краю пещеры. Гордон остановился. Если он не сможет до него дотянуться, он не полезет туда один по скользким камням впотьмах. Они пойдут домой без чертова мяча. Он достал поводок Бадди из кармана.
Но выступ оказался как раз на расстоянии вытянутой руки. Гордон выпрямился и начал нащупывать мячик. У его ног нервно крутился Бадди, гавкая и подпрыгивая.
– Ладно, успокойся уже, как этот несчастный мячик вообще туда попал? Бадди, замолчи! – Лай собаки удвоенным эхом отражался от сводов и стен пещеры, оглушая его. – Да господи, Бадди!
Он снова начал ощупывать выступ, и тут его рука на что-то наткнулась. Не на мячик. Гордон пододвинул предмет поближе к краю. Он ничего не мог рассмотреть, только опознать на ощупь. Он сомкнул пальцы на чем-то холодном и твердом, толщиной с карандаш. Какая-то палочка или ветка. Он начал перебирать пальцами и добрался до конца этого прямого и тонкого предмета, где он закруглялся и уплотнялся, образуя гладкий узелок. Гордон перестал двигать кистью и дал ей отдохнуть. Бадди прекратил лаять и начал скулить.
Он вернулся на променад, где оставил свою машину, через полчаса. Он бежал, но не так быстро, как ему хотелось бы. Собака была на поводке, но постоянно тянула его назад, попеременно то лая, то скуля.
Было уже почти темно. Пляж был пуст, но кафе и ларьки на набережной были открыты и полны народа. Запахи рыбы с жареной картошкой, пива и горячей сахарной ваты разносились из дверей с неоновыми вывесками под яркими гирляндами фонарей.
У входа в парк развлечений стоял восковой клоун с открытым ртом и хохотал громким искусственным смехом.
Гордон сел в машину, пустил собаку на пассажирское сиденье и уехал подальше от пляжа и огней набережной быстрее, чем когда-либо. Ему нужно было найти, кому все рассказать, кто будет знать, что делать, и избавит его от этого.
Пятьдесят восемь
– Пустая трата времени, – сказал констебль Джо Кармоди, с грохотом открыв дверь мужского туалета.
– Криминалисты что-нибудь найдут.
– Не смеши меня. Как всегда, будем искать черную кошку в темной комнате. Тут двух мнений быть не может.
– Ну свое ты можешь держать при себе.
– Заставь меня.
– Я сказал, заткнись. Не здесь.
Они прошлись по небольшому хозяйственному магазинчику к кабинету менеджера, который находился в задней части зала с витринами на первом этаже. Мужчина позвонил им чуть ли не в истерике, сообщив, что он нашел следы кокаина на полке в мужском туалете. Натан решил поехать туда, чтобы успокоить его, показав, что он относится к делу серьезно, хотя прекрасно знал, что кокаин в этом районе нюхают во всех туалетах всех общественных мест. Джо Кармоди вел себя с хозяином магазина откровенно цинично.
– Ты же не собираешься реально заниматься этой хренью, Нэйт? Скажи мне, что ты шутишь.
Натан зашел за стойку с одеялами и обернулся.
– Я сказал, хватит. Мы отнесемся к этому так же серьезно, как и к любому другому случаю с наркотиками – кокаин, трава, неважно… Мы ищем каждую маленькую иголочку и каждую щепотку порошка. Мы проявляем нулевую терпимость, ясно? Дети в этом городе заслуживают большего, чем покупать у всякого отребья дурь, не успев пойти в среднюю школу, так что просто делай свою работу и держи свое мнение при себе.
– Как скажешь.
– И не надо острить у этого парня в кабинете. Он и так на взводе.
– Он будет рад выпустить пар.
Они подошли к двери, когда у Натана зазвонил телефон.
– Так, подожди здесь.
– Да я разберусь с ним, не надо меня держать на поводке.
– Вот именно это с тобой делать и надо. Я сказал, жди.