— Убери руки, — Анна оглянулась и нашла глазами хозяина, вокруг которого толпилась его охрана. — Я уведу их.
Он кивнул без лишних раздумий. И Анна побежала к Нечетному. Она зачем-то оглянулась по сторонам и уловила слишком много деталей. Чужое смятение, страх, слезы… Одна девчонка в общей толчее упала на осколки и исполосовала коленки. Она сидела у стола и неотрывно смотрела на выступающую кровь, будто не могла понять, как так получилось. Кровь всегда отрезвляет. И Анне стало не по себе. Все могло закружиться много хуже…
— Я в порядке, — бросила она, вцепившись в руки Нечетного, — мы уходим.
— Что случилось?
Он обнял ее за плечи и повел прочь.
— Скажи по рации, чтобы все уходили. Это недоразумение.
— Ты кричала…
— Я дура, — она решила смотреть четко под ноги, не натыкаясь больше ни на что взглядом, — меня никто не трогал.
Нечетный похвально быстро собрал детали мозаики. И не стал больше расспрашивать, вместо этого усадил в ближайшую машину и приказал водителю трогать. И тот домчал ее до ненавистного дома предательски быстро. Ей и так казалось, что дышать совершенно нечем, а в этих стенах она задохнется…
Дверцу открыл Марк. Она не решилась смотреть на него, скользнув мимо и направившись к распахнутой входной двери. Быстро прошла на кухню и залпом выпила стакан воды.
— Ты можешь посмотреть на меня?
Марк остался в гостиной. И его голос до странного звучал мягко и сдержанно. Хотя сейчас сам бог велел.
— Я не хочу, — призналась Анна.
— Он трогал тебя?
Она качнула головой.
— Точно?
Анна подтолкнула стакан, и он рухнул в раковину, где не выдержал столкновения с мраморной поверхностью. И Анна опустила руку, положив ее на осколки, а потом резко сжала кулак. Выступила кровь, и она с отрешенным интересом посмотрела на красные дорожки, выскользнувшие из-под ее пальцев.
Марк понял, что она сделала, и вдруг оказался рядом. Он дотронулся до ее кисти и тихонько потянул вверх.
— Разожми, — попросил он.
— Я не хотела, чтобы кто-нибудь пострадал. Я не подумала.
— Никто не пострадал. Анна, разожми руку.
Она вдруг угадала его тепло, оно разлилось по спине, когда он прижался к ней и обнял, пытаясь добраться до ее руки.
— У тебя кровь…
— Мне больно, Марк. Мне по-настоящему больно, понимаешь?
Она все-таки расслабила пальцы. И дернулась прочь. Но сил хватило только чтобы развернуться и оказаться с ним лицом к лицу.
— Как ты живешь с этим? — выдохнула она.
Постоянно приносить кому-то боль… Вынужденно или же заслуженно, плохим ли людям, какая разница… Как можно договориться с собой и просто перешагивать через это? Она не умеет так, и никогда не научится. Только подноготную необязательно лицезреть, достаточно ощущать ее рядом. День за днем вся грязь все равно оседает вокруг. Где-то на другом конце города застрелили забывшего о сроках курьера, а частичка его крови забилась ей под ногти. Хотя она даже не видела его лица… Соучастие. Оно удушает, отравляет…
— Почему так? — Анна попыталась поймать его взгляд, но он смотрел куда-то поверх ее плеча. — Почему?
Марк промолчал. И Анна оставила его, поднявшись в гостевую спальню. А утром Нечетный дал ей ключи от машины, и она уехала.
Глава 13Насилие как метод. Секс как страховка
Светлое прямоугольное пространство с современной мебелью во славу минимализма и двумя дверьми. Одна на выход, другая в смежную уборную. Свет только искусственный и приглушенный, хотя выключатель с регулировщиком. Но даже режим максимум не добирался до уголков комнаты. Анне все это напоминало номера для пассажиров, снятых с рейсов по веским причинам. Она как-то видела фоторепортаж, кажется, из Шереметьево. Один в один. Только там можно было открывать дверь и смотреть в зал, общаться с сотрудниками… Ее же заперли и решили извести одиночеством.
Уже пошел третий день. Она подходила к пределу и чувствовала просто-напросто физическую потребность выбраться из четырех стен. Она обстучала каждую из них, высказала в камеру над дверью накопившиеся претензии, высчитала шагами площадь, пролистала все прошлогодние журналы, что нашлись под кроватью. И она устала от тишины. И от мигающего телевизора, который подвесили под потолком и завели, словно музыкальную шкатулку, на постоянный повтор одной мелодии.
Показывали фотографии. Сперва Анна старательно отворачивалась, но ко второму дню взгляд все настойчивее возвращался к экрану. Она узнавала некоторые изображения. Лица, места… Папка Марка оказалась очень толстой. И она начинала растворяться во всем этом. Запутываться. На трех фотках был Хотов. Вот он на размытом снимке, который сделали с очень большого расстояния и который не примет ни один суд, на подземной парковке о чем-то говорит с Марком. И следом он на кухне дешевого мотеля с простреленным животом и потухшими глазами. Третье фото из морга. Всего лишь одна история, одна кровавая подробность…, а кадры мелькали часами. А потом повторялись. И снова, и снова.
Зачем физическое воздействие, когда человек изматывается так легко и действенно. От нее хотят ответов или Костюм занялся ее перевоспитанием? Если так, то не сработало, Анна набрела на совсем противоположные мысли. Она подумала о тщетности. И о замкнутости, пусть и чуть шире этой комнаты и позволяющей иногда прогуляться на целый год к другим берегам, но все же настойчиво требующей погасить обратный билет. Все чаще она возвращалась мыслями к Максиму. Как легко затянуть его в этот бесконечный водоворот? И как простить себе такое…
Вновь нечаянно наткнулась на экран. На групповом снимке стояли Север, Нечетный и еще двое мужчин, головы которых были перечеркнуты красными крестами. Анна отвернулась и спрятала голову под подушку. Вскоре она заснула, но даже во сне не забыла тревогу. Она увидела Максима, прикованного ко стулу, вокруг которого кружил Костюм с ворохом бумаг в руках. Листы один за другим падали и окрашивались в кроваво-красный, как только касались пола. Буквально набухали, впитывая, как губка. Костюм гадко улыбался и глядел на нее с прищуром. И выжидал, невидимый секундомер отсчитывал последние мгновения до страшного, обещание которого удушливым липким ароматов разлилось в воздухе. Анна боялась смотреть, боялась отвернуться, боялась моргнуть… Она должна была что-то сделать, чтобы остановить его, но вместо этого только судорожно отмеряла про себя оставшиеся секунды затишья.
Из неприятного сновидения ее вырвало прикосновение. Кто-то дотронулся до плеча и легонько сжал. Она резко вскочила и натолкнулась на кромешную темноту.
— Я включу свет.
Марк?
— Сейчас, — он нащупал светильник у изголовья и щелкнул переключателем.
Следом сел на край кровати, быстрым и отточенным движением расстегнув пиджак.
— Здравствуй, — Марк впился в нее глазами, пытаясь понять, в каком она состоянии.
И Анна не смогла ничего поделать с собой, ее рука сама скользнула к нему и жадно впилась в его ладонь. Чужое тепло, чужое присутствие… Она спрятала лицо в подушку, будто сделала что-то постыдное, и замолчала, стараясь унять нахлынувшие эмоции. Она боялась, что случится еще один день этой пытки. Хотя бы небольшая передышка, ей бы только выдохнуть.
— Анна?
Его рука накрыла ее голову и мягко провела, успокаивая. Он почувствовал отклик и осмелел, сгреб за плечи и притянул ее к себе, усадив рядом.
— Три дня, Марк.
Она зачем-то хотела оправдаться.
— Знаю, — он провел широкой ладонью по ее плечам. — Я не смог раньше, я пытался…
— Ты надолго?
— Останусь до утра.
Вот оно, она рада… Она безгранично рада. Боящемуся темноты подарили ночник, и пусть та же рука сперва выкрутила все лампочки в доме.
— Если ты не выгонишь раньше, — он расщедрился на улыбку-усмешку.
Она вдруг заметила белое свечение на его щеке, и, подняв взгляд, угадала помехи на экране телевизора.
— Чудеса, — протянула она.
— Камера тоже отключена.
— Ты им веришь?
— Я верю вот этому, — он достал из кармана брюк продолговатый предмет, который, судя по всему, как-то воздействовал на технику.
— Может у тебя и телефон с собой?
— Нет, телефон забрали.
Марк огляделся по сторонам, оценивая обстановку. И Анна подумала, что надо выбираться из-под его рук. И отпускать свои, которыми нервно впилась в его спину.
— Здесь душно.
— Немного, — согласилась она и кивнула.
Или не надо? Ведь он всего лишь сошел с экрана, он и не отпускал ее все эти дни.
— Как Север?
— В порядке, — Марк говорил немного отрешенно, будто параллельно думал о другом, и его въедливое внимание привлек телевизор. — Беспокоится о тебе. Но волнение ему на пользу, он тогда горы сворачивает.
— Понятно, значит тебе на руку, что я здесь.
Он усмехнулся и качнул головой. Удивительно, насколько можно изучить человека. Каждый жест, микродвижение… Чем дольше она находилась рядом с ним, тем больше деталей узнавала. Она ведь глупо поверила, что забыла, как он хмурится, собирая морщины на лбу, или как дергаются уголки его губ, когда он ловит непрошенную улыбку. Так много памяти… От нее никак не избавиться, не выскрести, не запорошить новым.
— Кстати твоя первая неделя на исходе, — напомнила Анна.
Никак.
— Я многое успел, еще пару сделок и…
— Я не о бизнесе.
Он опустил голову и посмотрел на нее сверху-вниз. В его глазах зажегся вопрос. И она ощутила напряжение, волной разлившееся по его телу.
— Ты ничего не успел, — тихо произнесла она и немного отстранилась, совсем чуть-чуть, только чтобы лучше видеть его.
Вот и изучающий режущий взгляд карих глаз. Он искал подоплеку и не понимал ее слов. Черт, если бы она хотела отомстить, то, наверное, вела себя так же. Изводила бы его. Толчок — приглашение, доброе слово — оскорбление.
— У тебя, может, температура?
И Марк потянулся ладонью к ее лбу, будто и правда надеялся, что дело в этом. Но она приблизилась и коснулась его губ. Легкий поцелуй, который обжег его.