о если ты беспокоишься, то я войду перед тобой в развалины, которые виднеются на краю обрыва.
— Нет, не нужно, — ответил Роланд, увидев совсем рядом хижину, которую они искали.
Он заметил, что Петр успокоился, и решил сам убедиться, насколько прочны развалины, так как им он собирался вручить судьбу существа, которое любил больше всего на свете.
Убежище представляло собой низкий бревенчатый сруб и стоял он, как казалось, на самом краю обрыва, на дне которого бурно шумела река; хижина разделялась на два флигеля небольшими сенями, но оба были соединены общей крышей.
Как бы мало предосторожности ни выказали строители, судя по постигшей их судьбе, но они все-таки не преминули предпринять некоторые меры предосторожности для своего одинокого жилища и которые были типичными для этих мест: ряд изгородей, которые, может, были возведены неумело, но все-таки в какой-то мере защищали жилище, образовывали два маленьких двора, один спереди, другой сзади, где содержался скот. Здесь же мог поместиться и целый гарнизон в случае нападения. Загородка сзади тянулась до самого берега, который заканчивался обрывом вышиной в 40–50 футов. Здесь никакой частокол не был нужен. Спереди же забор огибал часть открытой поляны. Теперь же строение обрушилось и имело унылый вид. Частокол, в основном спереди, где колья были вытащены дикими, был почти разрушен; правый флигель чернел обгоревшими бревнами. Единственная часть здания, сколько-нибудь уцелевшая, был левый флигель, который состоял только из одной комнаты; он был почти без крыши и вот-вот мог обрушиться. Трудно было представить себе что-либо более унылое и мрачное, чем вид этих развалин, а дикий рев реки внизу, который еще более усиливался тем, что в этом месте вода спадала с крутого обломка скалы, придавал особенную суровость всей этой местности.
Еле-еле Натан уговорил Роланда остаться здесь на несколько часов. Он доказывал ему, что брод, по которому он хотел перебраться через реку, лежит в нескольких милях отсюда. И лишь когда взойдет месяц или разойдутся тучи, а звезды будут освещать им дорогу, можно будет попытаться переправиться; что дорога туда ведет через овраги и болота и что поэтому нигде не сыскать более спокойного места для измученных, усталых девушек и, наконец, что развалины вполне безопасны.
— Право, — заключил он, — я не стал бы советовать что-нибудь опасное. Зачем предоставлять себя случайности, когда есть в лесу хоть один индеец, будь он даже за десять миль от меня? Я же стану караулить с маленьким Петром, пока твоя бедная сестра спит; и если ты и твои двое спутников-мужчин тоже можете не спать, тем лучше.
— Пусть будет так, — согласился Роланд, — пусть оба мои спутника сторожат.
После этого Роланд вошел в развалины с негром и зажег свечу, а потом ввел туда усталую сестру и Телию.
Натан же и Пардон Фертиг отвели тем временем лошадей в овраг, где было вволю травы и воды и откуда они не могли убежать.
Глава восьмая
ОСАДА
Вскоре на развалившемся, давно покинутом очаге разгорелся огонь, и когда он осветил все помещение, путники могли рассмотреть скромную обстановку их пристанища. Хижина слева состояла из одной комнаты, стены которой представляли голые бревна и из щелей уже давно высыпалась замазка. В некоторых местах щели просвечивали насквозь, так что ветру и дождю был открыт широкий доступ. Потолок обрушился под тяжестью изломанной крыши, от которой остался небольшой кусок; пол из толстых досок тоже провалился, так как дерево местами сгнило и смешалось с землей. Окон и дверей не было вовсе; но два отверстия на передней и задней стенках и третье — большего размера, которое вело в коридор, загроможденный теперь обгорелыми бревнами, показывали, где прежде были дверь и окна. Другая половина хижины так развалилась, что нельзя было определить, где что находилось, и войти туда можно было только через заднюю часть здания. Пол тут совсем пришел в негодность и, вероятно, был снесен водой.
Но Роланд недолго смотрел на эту мрачную картину опустошения; посмотрев на Эдиту, он стал настаивать на том, чтобы сестра хорошенько отдохнула и набралась сил. Он стал оглядываться, ища подходящее место для того, чтобы устроить постель из листьев и мха.
— Смотри-ка, — здесь уже есть постель, — воскликнула Эдита, стараясь улыбнуться. Она показала на угол, где лежала куча листьев, таких зеленых и свежих, как будто они недавно были сорваны. — Положительно, Натан не для того пригласил меня в это убежище, чтобы предложить мне плохое помещение или отправить спать без ужина. Посмотри-ка, — прибавила она, заметив под листьями маленький металлический котел; вслед за этим негр нашел еще и другой, и оба они пахли недавно приготовленной едой, — посмотри, Цезарь: где кухонные принадлежности, там, наверное, и кушанье недалеко. Я держу пари, что Натан позаботился о хорошем ужине.
— Может быть, это ужин какого-нибудь лесного жителя, — сказал Роланд, который был несколько удивлен огромным количеством посуды Натана (он не сомневался, что она принадлежала ему) и стал при этом рыться концом винтовки в куче листьев, пока не наткнулся на сумку, полную хлеба.
— Этот Натан престранный человек, — пробормотал он про себя. — Уверял, что давно не бывал в этих развалинах, тогда как очевидно, что он провел здесь прошлую ночь. Кажется, он желает облекать в тайну все свои поступки. Но таковы уж идеи квакерской секты, к которой он принадлежит.
В то время как Роланд и девушки были заняты поисками, проводник сам вошел в комнату. На лице его проявилась озабоченность. Верный Петр, следовавший за ним по пятам, тоже выказывал беспокойство, нюхал воздух, повизгивал и жался к ногам своего хозяина.
— Друзья! — проговорил поспешно Натан. — Петр говорит слишком ясно, чтобы не понять его: несчастье близко, хотя я, глупый и грешный человек, не могу сказать, где именно. Мы должны опять покинуть это место и искать убежища в лесу.
Эдита побледнела. При входе Натана она взяла было весело сумку с хлебом, чтобы подать ее проводнику, но вид и слова Натана заставили ее замолчать, и она остановилась, окаменевшая, безмолвно держа в руке сумку. Как только Натан увидел сумку, он выхватил ее из рук Эдиты, стал с удивлением и даже с беспокойством рассматривать ее и только тогда отвел от нее взгляд, когда маленький Петр, побежавший в угол на кучу листьев, больше прежнего засуетился и стал громче повизгивать. Сумка выпала из рук Натана, когда он увидел блестящий котел, и он стал пристально вглядываться.
— Что случилось?.. Говорите, ради Бога! — просил Роланд, который и сам не на шутку обеспокоился. — Вы пугаетесь собственной посуды?
— Моя посуда?! — воскликнул Натан и всплеснул руками с крайней растерянностью. — Если ты захочешь убить меня, друг, то едва ли ты будешь неправ, потому что я, несчастный, слепой грешник, привел бедных женщин прямо льву в пасть — в убежище и главный лагерь индейцев, которые угрожают твоей жизни. Вставайте же, скорей идем отсюда! Разве вы не слышите, как маленький Петр визжит у входа? Тише, Петр, тише! Поистине, здесь можешь ты, странствующий Натан, проявить свою ловкость! Послушай, не близко ли они? Ты ничего не слышишь!
— Я слышу только крик совы и больше ничего, — ответил Роланд, но не успел продолжить — собака завизжала громче, и Натан воскликнул:
— Идем же, идем! Бери женщин за руку и следуй за мной!
При этих словах Натан выскочил в дверной проем, но его остановил окрик Роланда. Он оглянулся и увидел, что Эдита без чувств лежала на руках молодого человека.
— Я спасу бедное дитя! — воскликнул Натан. — Помоги другой!
Он поднял Эдиту легко, как перышко, и снова поспешил к выходу, но вдруг замер на месте: послышался испуганный крик Цезаря, а за ним дикий, грубый, гортанный смех раздался у входа. Когда Роланд и Натан посмотрели в ту сторону, они увидели огромного нагого индейца с винтовкой в руке, он был страшен, и его улыбка выглядела свирепой.
— Добрый день, брат, — индеец хороший друг!
Так воскликнул индеец и, дружески кивая головой, быстро вошел в хижину, а из-за его плеча сверкнули глаза и раздался ужасный смех троих или четверых диких, кровожадных его спутников.
— Вперед, — крикнул Натан голосом, более походившим на звук военной трубы, чем на голос испуганного мирного человека.
Он опустил Эдиту на пол и показал пример нападения, бросившись смело пришельцу на грудь. Оба они повалились через порог, и Роланд, сделав отчаянный прыжок, растянулся во весь рост в проходе, избегнув этим верной смерти, потому что в эту самую минуту на расстоянии трех шагов раздались выстрелы из трех винтовок.
— Брат! — ревел дикарь, и пена падала с его губ, — брат, — повторял он, радуясь своей победе, и еще крепче обвивал руками тело молодого человека: — я сниму скальп, я — шавний!
С этими словами он спрыгнул с порога сеней, где началась борьба, таща за собой Роланда.
Хотя Роланд и чувствовал, что он в руках человека, обладавшего большей физической силой, но решимость и энергия спасли его от участи, которая была бы столь страшна, сколько и позорна. Он собрал все силы и ту минуту, когда индеец, соскочив с порога, ослабил свои объятия, он схватился за оружие. Пистолетов, которые предусмотрительно взял с собой в развалины Натан, при Роланде не оказалось: он забыл их в этой спешке. Винтовка же была выхвачена у него из рук и отброшена в сторону. Но, как настоящий житель лесов, он имел за поясом нож и теперь собирался выхватить его. Но, в силу многолетней привычки, рука его схватила саблю, которой он был опоясан. Вскакивая, он пробовал вытащить ее: он не сомневался, что один удар стали освободит его от дикаря. Но индеец, который также был проворен, да еще и более опытный и привычный к таким диким поединкам, вытащил свой нож раньше, чем Роланд поднялся на ноги. И не успел капитан выхватить саблю из ножен, как почувствовал, что его с гигантской силой схватили за руку, и увидел, как индеец занес над головой свой нож и со страшным хохотом и победным криком собирался вонзить его в горло Роланда. При свете пламени Роланд хорошо видел дикое лицо, ужасное по окраске и еще более ужасное по выражению. Уцепившись за поднятую руку врага, чтобы отвести удар, он имел возможность следить за малейшим движением оружия и выражением лица дикаря. Но даже в таком положении им не овладело отчаяние, так как во вс