По совету Нильса Гельгештада, они должны были здесь остановиться, отыскать судью Паульсена и склонить его к немедленному узаконению королевской дарственной записи. Таким образом Стуре сейчас же получал законные права для выбора подходящего участка земли.
— Лучше, — сказал старый купец, хитро подмигивая, — когда дело будет обделано до возвращения писца, а то как бы он не нажужжал своему дядюшке чего-либо в уши!
Уступая мнению умного старика, Стуре должен был нарядиться для этого визита в свой пурпуровый, расшитый золотом гвардейский мундир. Его изменившаяся наружность вызвала в каюте легкую насмешливую улыбку на губах Ильды, а со стороны старика жесткую остроту; но зато высший властитель Тромзое сумел оценить по достоинству пестрый, хорошо знакомый ему наряд и принял барона с полной вежливостью и вниманием.
В доме судьи Стуре встретил известного всем друга и доброго пастыря лапландцев, Клауса Горнеманна. Он нашел в нем достойного проповедника и прекрасного человека, вполне оправдывавшего свою репутацию. Сам судья произвел на него впечатление грубого, коварного человека, скрывавшего свою жестокость под светскостью обращения, которая ему давалась с большими усилиями. Вряд ли Стуре удалось бы так скоро склонить этого чиновника к исполнению его просьбы, тем более, что, несмотря на вежливость, в нем проглядывало известное недоверие, особенно, когда он услышал о королевской дарственной записи; но Нильс Гельгештад увел его в соседнюю комнату и там долго с ним шептался. По возвращении их в общество миссионера и молодого дворянина, завязавших горячий дружеский разговор об условиях жизни в стране, судья стал опять воплощенною вежливостью и предупредительностью.
— Я убедился в справедливости ваших желаний, барон, — сказал он, — и занес указ Его Величества в регистровую книгу, хотя мне бы и следовало подождать возвращения моего племянника Павла, который ведет у меня списки. Но я слышал, что Петерсен сам читал дарственную запись и послал вас сюда, значит, дело в порядке. Это дает вам право выбрать себе участок земли, где вы пожелаете. Как только вы сделаете выбор, я вас введу во владение. Затем, желаю вам счастия, барон! Если вам нужен совет, пожалуйте ко мне в Тромзое. Впрочем, вы не могли найти более разумного советника, как Нильс Гельгештад!
Его хитрый взгляд скользнул от Стуре к старому купцу; тот снял шляпу и взялся за полный стакан, стоявший перед ним.
— Чокнемтесь, судья, — воскликнул он, — и выпьем за исполнение всех наших желаний.
— Прекрасно, Нильс, — смеясь, сказал Паульсен, — пусть исполнятся все наши желания! Вы не останетесь у меня?
— Нет, судья, нельзя.
— Ну, так поезжайте с Богом, Нильс! Кланяйтесь Ильде; я держу пари, что Павел не долго усидит у меня и последует за вами. Еще стакан, Нильс, за здоровье Ильды.
Надо было исполнить желание судьи, который охотно сидел за стаканом и никак не мог решиться отпустить своих гостей.
Лодка быстро подплыла к яхте. Генрих Стуре выскочил, не дожидаясь старого Гельгештада, легкими шагами спустился по лестнице, ведущей в каюту, и заглянул в полуоткрытую дверь. Ильда сидела за своей работой, но игла покоилась в ее руке. Она стиснула пальцы и в глубоком раздумье молча смотрела перед собой. Эта серьезность придавала ее лицу благородное выражение, невольно затрагивавшее сердце. Услышав шорох у двери, она подняла глаза и увидела Стуре; радостный луч осветил ее черты.
— Вот и я, Ильда, — воскликнул он, — и думаю, что я тебя не так-то скоро покину. Моя запись внесена в книгу, отец твой живо это устроил. Итак, я могу теперь искать себе землю, где хочу, и построить себе дом, где мне понравится, например, вблизи тебя, если ты меня не прогонишь.
— Ты знаешь, что все мы тебе рады, — отвечала она.
— И каким я себе кажусь странным в этом красном с золотом платье, — продолжал он. — Отец твой прав, мне в нем жарко и не по себе; тулуп и кожаный воротник — вот самый подходящий для меня теперь наряд.
Взоры девушки становились все ласковее, пока он говорил, и она сказала с видимым участием:
— Это я слышу с удовольствием, Стуре. Ты скоро привыкнешь к своей новой родине.
Стуре ушел и скоро вернулся в своей норвежской шубе, причем Гельгештад выразил ему свое одобрение. Ильда, между тем, накрыла на стол. Яхта плыла ночью при лунном свете под напором свежего ветра, а путешественники еще долго сидели вместе, весело болтая и приятно проводя время.
Глава третья
В ЭРЕНЕС
По утру Генрих Стуре проснулся поздно; было уже совершенно светло, у него над головою слышалась деятельная суетня.
Он вскочил, быстро оделся и вошел в каюту, но там было пусто. Тогда он поспешил на палубу как раз в ту минуту, когда яхта вступала в широкую бухту, в глубине которой между низкими скалами стояли на якоре еще одна яхта и несколько лодок.
Ильда стояла на носу и ласково кивнула ему, когда он к ней^подошел.
— Ты слишком долго спал, — сказала она, — ты бы мог полюбоваться на Лингенфиорд. Вдали ты еще увидишь лингенфиордскую церковь.
— А там, за скалою, — прервал ее Стуре, — без сомнения стоит дом твоего отца?
— Ты угадал, — отвечала она, — это гаард Эренес. Нравится он тебе?
Генрих посмотрел на рассеченные оврагами черные зубчатые скалы, которые торчали из снегов и льда, и ничего не ответил.
— Тебе здесь все покажется прекрасным, когда придет лето, когда всюду зазеленеют березы, а ручеек оденется муравою и цветами, — сказала Ильда.
Яхта между тем обогнула скалы передних гор и вблизи показался дом купца. Окрашенный красною краскою, с белыми окнами, с дюжиной хижин сбоку и большими амбарами спереди, он имел довольно привлекательный вид; на крыше, крытой березовой корой, развевался большой флаг, приветствовавший хозяина. Когда яхта приблизилась к частоколу, все домашние вскочили с радостными криками в лодки и поплыли навстречу давно ожидаемым путешественникам.
Странные это были люди, с длинными желтыми щетинистыми волосами, в меховых куртках и камзолах; Стуре казалось, при виде их, что он попал в иной мир. Это впечатление еще усилилось, когда он ступил вместе с другими на землю; вдруг он увидел девушку, которая поспешно прибежала на берег, обвила обеими руками шею Ильды и покрыла ее поцелуями и ласками.
— Бог помощь, милая Гула, — сказала дочь купца. — Как тебе жилось?
— Хорошо, Ильда, прекрасная сестра моя, — отвечала девушка с нежностью. — А вы все здоровы, и ты, и Густав?
— Все здоровы, Гула. Густав вернется с яхтами. Был большой улов, мы очень радовались. Но я вернулась не одна, — продолжала она, заметив подле себя Стуре. — Мы привезли с собой гостя, датского господина, он будет жить у нас.
Гула подняла голову и озадаченно посмотрела на иностранца; черные большие глаза ее выразили бесконечное удивление и со смущением глянули в сторону. Стуре тоже смутился, он совершенно иначе представлял себе эту девушку лапландку, о которой уже слышал. За исключением миссионера, пастора Горнеманна, все норвежцы, с какими он до сих пор встречался, рассказывали ему о лапландцах с таким отвращением, что он представлял себе это несчастное племя созданиями, обиженными природой, близкими к обезьяне, внушающими ужас и отвращение своим безобразием. Но Гула не оправдывала этого предубеждения. Она была мала ростом, но необыкновенно изящно сложена. Темная юбка плотно обтягивала бедра, а стан скрывался в куртке из тюленьей шкуры, обшитой белым пухом северных морских птиц. На шее висела цепь из монет, а блестящие черные косы, переплетенные темно-красною лентою, низко свешивались по спине.
Таким образом, несмотря на желтоватый цвет лица, она имела вид прехорошенькой молодой девушки.
Купец тоже поздоровался с Гулою и расхвалил ее за найденный порядок; потом, весело шутя, он повел своего гостя в дом, в большую низкую комнату, где, стоял уже накрытый стол. Обед был роскошный, и все так усердно за него принялись, что разговоры смолкли. Только когда хозяин осушил последний стакан вина с водой, разговор стал оживленнее и естественно обратился скоро к будущему, которое предстояло Стуре.
— Теперь вы узнаете, — сказал Гельгештад, — как живут в доме норвежского купца. Вы мне будете по-
могать в разных делах, в добывании трескового жира, в амбарах, в торговых сделках с рыбаками и другими соседями. При этом учитесь, вот в чем вся суть.
— Я вижу, что должен учиться, — возразил Стуре, — дайте мне работы, сколько хотите.
— Ну-у, — сказал Гельгештад, — будьте деятельны, и все пойдет лучше, чем вы ожидаете. Когда вернется Густав, мы поговорим об этом подробнее. Теперь нам надо присмотреть за выгрузкой бочек из яхты; печень надо положить под прессы.
Стуре сейчас же собрался и скоро принялся вместе с Гельгештадом за работу на яхте и в амбаре. Они работали вплоть до вечера. Яхта значительно опустела, и Гельгештад весело пожал руку своему прилежному помощнику.
— На сегодня будет, — воскликнул он. — Теперь хорошо посидеть у теплой печки, со стаканом в руке. Не правда ли?
Они пошли домой и вошли в уютную комнату, устланную большим ковром из оленьих шкур.
После ужина Гула подала всем голландские глиняные трубки и стаканы с пуншем. Она умела при этом так внимательно и расторопно всем услуживать, что Стуре невольно высказал купцу несколько вежливых замечаний по поводу ее милых манер.
— Ваши похвалы моей маленькой Гуле вполне справедливы, — сказал Гельгештад. — Я должен подтвердить, что она славная девушка. Я бы хотел иметь возможность доказать ей свою любовь; но думаю, что она это и так знает. Не правда ли?
— Да, господин, — отвечала Гула тихо. — Я знаю, что ты меня любишь, что и все меня любят, знаю тоже, как многим я тебе обязана.
— Ну-у, — сказал Гельгештад, пуская большие клубы дыма, — ты редкость, какой не найти во всей Лапландии; лапландцы самые неблагодарные существа, какие только создал Господь.
— Позвольте, — возразил Стуре, — мне кажется, что им и не оказывают таких чрезвычайных услуг, которые бы могли возбудить в них благодарность.