[142]. Как мы позднее увидим в настоящей главе, это была совершенно нереалистичная цифра, которую не смог бы достичь практически ни один город. Более того, цифры среднесуточного потребления на душу населения вводят в заблуждение, поскольку половина объема воды шла на заводы для промышленного использования. Таким образом, хотя среднесуточное потребление на душу населения в РСФСР в 1940 году было 41 л в день, лишь 24 л фактически использовались людьми для питья и мытья. И в этом в послевоенные годы не произошло значительного улучшения[143].
Значение всего этого на практике должно было быть очевидно. Во-первых, повышался риск для здоровья. Нехватка канализации и туалетов в домах резко увеличивала незащищенность от опасных патогенов. Без водопровода в домах людям было трудно обеспечивать уровень личной гигиены, который был необходим для предотвращения болезней. В результате такие болезни, как дизентерия, стали эндемическими, а желудочно-кишечные инфекции являлись первопричиной детской смертности. Во-вторых, это значительно усиливало бремя домашних забот. Попробуйте представить, какое огромное количество времени и усилий требовалось, чтобы постирать постельное белье и одежду вручную. И дело было не столько в самой стирке – это достаточно сложное занятие, если вам когда-либо приходилось жить без стиральной машины. Главная сложность заключалась в том, что нужно было принести наверх с улицы домой тяжелые ведра с холодной водой, и не один раз. Затем нужно было подогреть воду на плите (для которой обычно не хватало топлива), постирать одежду, затем прополоскать и выжать ее, и все вручную.
Системы водоснабжения, как и канализация, принадлежали либо местному Совету, либо промышленному предприятию. Во многих городах муниципальные системы базировались на старых, иногда еще дореволюционных, системах, которые были установлены в центре города, а затем расширились за его пределы по мере роста города. Многие системы предприятий обслуживали не только их, но также рабочие поселки, где жила основная масса рабочих предприятия, даже если географически эти поселки не граничили с территорией завода. Также бывали случаи, когда на заводах система водоснабжения функционировала только для внутреннего пользования и вода не подавалась для использования в бытовых целях в окружающие жилые районы. Не на всех заводах, однако, были собственные системы, некоторые брали воду из муниципального водоснабжения. Еще один факт, на который следует обратить внимание, – это то, что в Советском Союзе наличие водоснабжения не всегда означало наличие водопровода дома. Советские органы здравоохранения считали, что у населения был доступ к водоснабжению, если оно могло брать воду из уличных колонок, которые обслуживались централизованно.
Важно помнить все это, когда мы будем рассматривать различные аспекты водоснабжения, которых я могу выделить минимум четыре.
Во-первых, была проблема с доступом. Даже если вы жили в здании, где было бытовое водоснабжение, шансы иметь водопровод дома были очень маленькие. Необходимо было брать воду из уличной колонки. Если вы жили в одном из небольших частных деревянных домов, которые были везде в советских городах того времени, шансы иметь водопровод в доме были микроскопическими.
Во-вторых, была проблема с безопасностью водоснабжения. В первую очередь она зависела от адекватной канализации и надлежащей очистки воды. Там, где нечистоты и сточные воды сбрасывались в реки или озера, в идеале их было необходимо пропускать через полный цикл очистки: фильтрация, седиментация, хлорирование в целях нейтрализации биологической опасности и коагуляция для нейтрализации химических загрязнителей. В теории это должно было обеспечить безопасность воды для использования, но в условиях Советского Союза это было не так. Даже там, где местные власти или завод пропускали сточные воды через полный цикл очистки перед сбросом, было множество других источников загрязнения, сбрасывавших необработанные отходы в те же самые водоемы, будь то река, озеро или водохранилище, воду которых местной системе водоснабжения все равно приходилось очищать, чтобы она была безопасна для питья. И эту задачу многим оказывалось трудно выполнять надлежащим образом. Когда, как мы уже обсуждали в главе 1, города и заводы сбрасывали необработанные отходы в местные водные пути, на водоочистные предприятия ложилась очень большая нагрузка, и они могли лишь изредка пропускать воду через полный цикл очистки перед тем, как доставить ее местному населению. В большинстве случаев, как мы увидим, они ее просто хлорировали. Неразвитые канализационные системы, таким образом, представляли серьезную угрозу для безопасности воды, поступавшей городскому населения и людям, которые жили в городах и поселках вниз по течению реки от места сброса.
Там, где в городах воду брали из открытых водоемов, то есть рек, озер или прудов, было так же важно обеспечивать охрану зон вокруг насосных станций и пунктов сбора. Это означало охранять их от посторонних лиц и располагать их вдали от человеческих поселений, особенно тех, где имелся домашний скот, поскольку животные могли сделать использование воды из реки или пруда невозможным[144]. Даже кажущийся безопасным объект, например летний пионерский лагерь, располагающийся на берегу реки или на озера, мог представлять опасность, если находился около пункта сбора[145].
В-третьих, и это вытекает из изложенного, каждый город, будучи потенциальным вредителем, являлся и жертвой, потому что его собственные водные ресурсы загрязнялись сбросами населенных пунктов и заводов, которые находились вверху по течению.
И наконец, даже там, где вода очищалась, существовала постоянно растущая угроза химического загрязнения, которое в конце сталинского периода настолько было распространеным в водоемах страны, что в результате вода в огромной их части стала непригодна для использования. Местные же очистные сооружения не могли справиться с объемами загрязнения и нейтрализовать токсическое действие посредством коагуляции.
Все эти четыре проблемы тесно взаимосвязаны. Невозможно обсуждать водоснабжение в городе без отсылки к проблеме загрязнения, которая существовала в местных водных ресурсах. По этой причине я представляю материал на уровне районов. Я начинаю с описания состояния водоснабжения в различных тыловых районах -Москвы и Московской области, а затем проследую на восток через Центральную Россию, Поволжье, Урал и Западную Сибирь. В финальной части главы мною сделан акцент на запоздалых попытках сталинского режима восстановить контроль над загрязнением рек и до, и после войны, а также проведен анализ причин повторного провала этих попыток.
Городское водоснабжение
Городское водоснабжение за пределами Москвы почти везде было плохим. Даже там, где большинство городского населения обслуживалось через централизованное водоснабжение, властям было трудно обеспечить безопасность воды. В отличие от канализационных систем, состояние которых со временем улучшалось, нагрузка на водоснабжение фактически ухудшалась. Одна из причин заключалась в том, что городское население росло, и маломощным несовершенным системам приходилось обслуживать постоянно увеличивающееся число людей. Другой причиной было то, что в рамках послевоенного восстановления быстро росло промышленное производство. И на водоснабжение это имело двоякое влияние. Во-первых, чем больше росло промышленное производство, тем больше воды потребляли заводы для внутреннего пользования, а следовательно, конкуренция между заводами и людьми за этот скудный ресурс становилась сильнее. Во-вторых, увеличение промышленного производства означало увеличение загрязнения водоемов, откуда города брали воду для бытовых целей. Как правило, строительство очистных сооружений не соответствовало темпам все более быстрого загрязнения воды, которую они обрабатывали.
Одной из поразительных черт изложенных далее данных для тыловых районов является то, как мало они отличались от того, что было в первые послевоенные годы в Украине. Там системы водоснабжения очень сильно пострадали во время немецкой оккупации и боевых действий. В послевоенные годы были предприняты согласованные усилия по ремонту и восстановлению систем водоснабжения и очистных сооружений во всех крупных городах Украины, в том числе Киеве, Харькове, Запорожье и Донбассе. В течение 1947 года городское население получило примерно на 20 % больше воды из систем водоснабжения, чем в 1946 году. Еще большего прогресса удалось достичь в 1948 году. Несмотря на все это, проблемы с водой были очень острыми. Потребление на душу населения могло варьироваться от 150 л в день в некоторых (лишь некоторых!) районах Запорожья до всего лишь 10 л в день в городах Донбасса. Летом 1948 года у людей, живших в Харькове на верхних этажах домов, вода была только по ночам. В тот же год в некоторых районах Днепропетровска линии водоснабжения вообще не работали и населению приходилось брать воду из колодцев. Во Львове воду включали только в определенное время дня. Однако снабжение водой само по себе было лишь частью проблемы. В каждом городе имелись трудности с надлежащей очисткой воды, так как производительность фильтрующих слоев была недостаточна, не хватало химикатов (хлора и коагулянтов) и даже из-за того, что чертежи и работы по созданию хлорирующего оборудования были выполнены некомпетентно[146]. Однако дальнейшее изучение показывает, что даже в Украине результаты небрежного отношения и разрушения во время войны сочетались с более глубокими структурными проблемами. Особенно это касалось Донбасса, где принудительная индустриализация едва ли учитывала геологическое строение района и недостаточную обеспеченность его реками с мощным течением. В угольной промышленности потребляется огромное количество воды, так что шахты были конкурентами самих рабочих с точки зрения потребления водных ресурсов. Уже в 1938 году на Донбассе имелся дефицит питьевой воды в размере 19 млн куб. м; к началу войны, в июне 1941 года, дефицит вырос на невероятные 42 % – до 27 млн куб. м. И неудивительно, что даже через несколько лет после войны семьи рабочих в Ворошиловграде могли несколько дней жить без питьевой воды или в летний период выстаивать длинные очереди к колонкам на улице[147].
Из этого следует, что урон, нанесенный войной, и халатность лишь отчасти объясняют особенности местного водоснабжения. Основные проблемы заключались в планировании систем, недостаточном инвестировании в их поддержание и расширение, а также в постоянной нехватке оборудования, материалов и химикатов. Эти недостатки были свойственны всем системам, вне зависимости от того, пострадали они в военное время или нет.
Москва и Московская область
По сравнению с другими советскими городами водоснабжение для жителей Москвы было достаточно хорошо налажено. Уже к 1946 году по всей Москве, за исключением трех отдаленных районов – Сокольников, Тимирязевского и Щербаковского, где людям приходилось кипятить воду из колодцев, жители получали воду из центральной городской водопроводной сети. Вода поступала из трех основных источников: Москвы-реки, канала Москва – Волга и бассейна реки Яузы, который находился у города Мытищи в Московской области. Вода из Москвы-реки и канала Москва – Волга проходила полный цикл обработки, хотя ГСИ и жаловалась на то, что процесс коагуляции, при котором должны удаляться химические загрязнители и твердые частицы, проводился только во время затоплений, вызванных весенней оттепелью[148]. Канал Москва – Волга являлся проблемой, потому что речное судоходство способствовало сильному загрязнению воды по сравнению с июнем 1941 года. Бактериальное загрязнение было выше в 10-100 раз по сравнению с довоенным временем в зависимости от того, на каком участке водной поверхности проводились измерения. В июле 1947 года загрязнение в районе Речного вокзала (главного речного терминала на севере города) было в 1000 раз выше нормы. Поскольку ГСИ практически не могла применить никаких мер с целью положить конец загрязнению воды, все зависело от ее тщательной очистки[149].
Как уже было отмечено, примерно у трети населения Москвы не было дома водопровода, и людям приходилось брать воду из уличных колонок. Это был чудовищный труд, потому что нужно было не просто набрать и принести воду, но, поскольку зимой колонки, как правило, замерзали, как только падало давление, что случалось довольно часто, жителям приходилось тащиться целый километр или даже больше, чтобы набрать воду еще где-то. К 1951 году доля жителей, которые пользовались уличными колонками, вроде оставалась неизменной, а перебои в водоснабжении, казалось, прекратились. Очистка воды тоже стала более надежной, поскольку на Клязьминском водохранилище появилась новая временная станция[150]. Тем не менее при модернизации водоснабжения Москвы было много проблем. К началу 1950-х годов быстрое увеличение потребления воды перегружало систему водоснабжения. В тех районах, где были старые трубопроводы (возраст некоторых находился в диапазоне от 30 до 60 лет), поломки происходили с увеличивающейся частотой, и для ремонта иногда требовалось проводить масштабные землеройные работы. Другой основной проблемой был напор воды. Поскольку в городе начали строить здания высотой более пяти этажей, насосные станции не могли обеспечить надлежащее давление, чтобы вода поднималась на верхние этажи. Практически две трети города испытывали нехватку давления при подъеме воды выше пятого этажа[151].
Эти проблемы были относительно незначительны по сравнению с теми, которые возникали в Московской области. Когда закончилась война, во всех ее 58 городах имелась система центрального водоснабжения. Это либо была система, управляемая либо местным Советом, либо местным промышленным предприятием, либо ими обоими. В нескольких городах на окраине Москвы (Перово, Мытищи, Кунцево, Бабушкин и Тушино) брали воду из Москвы-реки. Следовательно, инфраструктура с довоенных времен на этой территории неплохо справлялась со своей задачей. Однако во время войны эта инфраструктура серьезно пострадала. На насосных станциях не было запасных частей; электричество на них подавалось с существенными перебоями; не хватало обученного технического персонала для обеспечения надлежащего содержания и эксплуатации.
Уличные колонки нуждались в ремонте. В некоторых крупнейших промышленных городах (Щелково, Люберцы, Орехово-Зуево) периодически водоснабжение отключали вообще; не было ни одного областного города, где хотя бы уличные колонки не выходили из строя. Если бы эта пришедшая в упадок инфраструктура использовала воду только из серьезно загрязненных областных рек, то это привело бы к санитарной катастрофе. К счастью, этого не случилось. Лишь в двух городах (Ступино и Краснозаводск) воду брали из рек; в остальных (кроме тех, где воду брали в Москве-реке) получали воду из артезианских источников и колодцев, где вода была такая чистая, что не нуждалась в очистке и даже хлорировании. Таким образом, основные трудности были связаны с доступом и надежностью водоснабжения, а не с биологической безопасностью. В послевоенные годы произошел значительный прогресс с точки зрения ремонта, восстановления и расширения водоснабжения в городах и на предприятиях, хотя восстановление мощностей лишь шло в ногу с темпами роста населения. Доля населения, у которого был доступ к водоснабжению (в сравнении с доступом к воде из колодцев), на 1 января 1948 года был таким же, как и два года до этого – 64 %. Среднесуточное потребление на душу населения увеличилось на 10 % и равнялось 68 л на человека, то есть соответствовало показателям в немецких городах сорокалетней давности[152].
Значительным исключением из этой модели были шахтерские общины. Со всех точек зрения жилищные условия в районе угольных месторождений Московского региона были среди худших в стране, а после войны стали еще ужаснее. Начиная со второй половины 1945 года на угольных шахтах произошел массовый наплыв новой рабочей силы, главным образом репатриантов и наемной рабочей силы. Спальными местами можно было обеспечить лишь 10 % вновь прибывших рабочих; остальные ютились там, где находили место. Дополнительной санитарной инфраструктуры также не было подготовлено, в том числе им не был обеспечен доступ к питьевой воде. В 1945 году половина рабочих в шахтах получала воду из относительно безопасных артезианских источников, но уже год спустя их количество снизилось до 40 %. Остальные брали воду из небезопасных колодцев. На некоторых шахтах не было даже и их, и рабочие использовали воду из шахт для мытья и питья. К концу 1949 года были проведены некоторые улучшения, преимущественно в Сталиногорске, где было завершено строительство муниципальной системы водоснабжения, но в целом шахтерские города все еще испытывали нехватку питьевой воды[153].
Действительно трудноразрешимой задачей в Московской области было загрязнение водных путей, и это явление также иллюстрирует природу политических взаимоотношений области и Москвы. Ни город, ни область не были способны справиться с огромным количеством сточных вод, производимых населением. Некоторые областные города были расположены вдоль Москвы-реки, вверх по течению от столицы, и какие бы усилия ни предпринимались для очистки реки и контроля загрязнения, они все были сконцентрированы в этом районе, чтобы обезопасить водные ресурсы самой столицы. Эти усилия были достаточно успешны, так что СЭС в 1953 году могла заявлять о том, что на том месте, где Москва-река пересекала границы Москвы, она была «условно чистой» рекой[154]. А там, где Москва-река уже вытекала из границ города, картина была совсем иная. Каждый день в Москве сбрасывали 500 тыс. куб. м необработанных бытовых и промышленных отходов в Москву-реку и ее притоки, в том числе в Яузу. До начала 1950-х годов этот показатель оставался практически неизменным[155]. После того как река пересекла Москву, она снова была сильно загрязнена и человеческими, и химическими отходами, и, согласно некоторым измерениям, была чуть чище, чем неочищенные сточные воды. Уровень аммиака значительно превышал концентрацию, способную убить рыбу, а в некоторые периоды года в воде, которая протекла по городу, вообще не было кислорода. В том месте, где река вытекала из границ города, было отмечено относительно высокое количество фекальных бактерий, что особенно вызывало тревогу, поскольку образцы речной воды с севера города, где она была «условно чистой», уже содержали большое число бактерий брюшного тифа и паратифа[156].
Все эти отходы попадали в Московскую область ниже по течению Москвы-реки, на юг города. Областные города и заводы добавляли свою порцию отходов величиной в 350 тыс. куб. м: 150 тыс. куб. м химических загрязнителей и 200 тыс. кубометров необработанных сточных вод. Многие загрязнители были высокотоксичны, например мышьяк, серная кислота, железистые соли, фенолы и нефтепродукты. Помимо этого, был еще необработанный инфекционный материал из нескольких областных больниц[157]. Также важным был тот факт, что ситуация не улучшалась со временем. Наоборот, она становилась все хуже и хуже. К январю 1950 года доля загрязнения, которое происходило в результате жизнедеятельности Московской области, выросла на 15 % и достигла 400 тыс. куб. м в день, дополнив 500 тыс. куб. м, которые производила Москва. Список загрязнителей был длинный и серьезный; ниже представлен лишь небольшой отрывок из него.
• Щелковский химкомбинат сбрасывал более тонны мышьяка в день в Клязьму вдобавок к «огромному количеству» серной кислоты и других химикатов, которые, согласно ГСИ, «уничтожили нормальную жизнь» реки на расстоянии 10 км вниз по течению.
• Нефтеперерабатывающий завод в Ухтомском районе (который позднее стал районом Люберцы) каждый день сбрасывал в Москву-реку «тонны нефтепродуктов» (вдобавок к нескольким тысячам кубометров необработанных сточных вод), что сделало воду в реке на расстоянии нескольких километров абсолютно непригодной к использованию. Поверхность воды была покрыта толстой нефтяной пленкой, русло реки стало черным из-за шлама, рыбы вымерли.
• Завод «Карболит» сбрасывал столько карболовой кислоты и формалина в Клязьму, что запах от них присутствовал в воде, поставляемой во Владимир, который находился за 150 км от этого места.
• Красители, которые сбрасывал Егорьевский хлопчатобумажный комбинат в местную реку Гуслянку, убивали рыб на расстоянии 10 км вниз по течению.
• Коломенский тепловозостроительный завод каждый день сбрасывал в воду Москвы-реки «до» 17 тыс. кубометров токсичных химикатов, в том числе цианиды, свинец и соли хрома.
Итого 90 % промышленных и бытовых отходов, которые сбрасывались в областные реки и их притоки, были необработаны. Как было отмечено, Клязьма несла загрязнение до Владимира. Москва-река текла на юг, загрязняя Оку в Коломне, а Ока, как говорят, оставалась загрязненной на расстоянии, по крайней мере, 40 км вниз по течению, на юго-восток по направлению к Рязани[158]. Но давайте не будем забывать о факте, который был указан выше, что большинство городов в Московской области не брали воду из этих рек. Таким образом, они были спасены от загрязнения отходами собственного производства. Вместо этого они создавали проблемы другим людям, которых было немало.
Центральная Россия (1): Горький и Горьковская область
Из Рязани Ока идет на юго-восток, а затем на северо-восток в Горьковскую область и далее в Горький, где является одним из двух источников водных ресурсов города. Второй источник – Волга. Водоснабжение в Горьком охватывало почти 100 % населения, за исключением нескольких отдаленных районов, которые брали воду из колодцев. Менее чем у трети населения дома был водопровод. Все остальные пользовались колонками на улицах и во дворах. Десять из одинадцати районов города обслуживались муниципальной системой, вторая система принадлежала автомобильному заводу имени В. М. Молотова и обслуживала Автозаводский район, где было расположено это предприятие. В обеих системах были фильтрационные станции, но они не работали надлежащим образом. Одна была построена в 1928 году, при ее проектировании и строительстве были «неисправности»; другие были очень старыми установками и требовали масштабного ремонта и модернизации. Вода, которую брали из Волги, считалась особенно опасной; Ока – в меньшей степени, хотя безопасность воды в ней находилась под угрозой из-за сточных вод, сбрасывавшихся соседним городом Дзержинском, чей пункт сброса был, что удивительно, расположен внутри охранной зоны Горьковского водоснабжения[159]. Мы сейчас вернемся к вопросу Дзержинска и Горьковской области.
В ситуации с Горьким поразительно то, что качество воды в городе ухудшалось со временем по двум причинам. Первая – увеличение серьезных технических проблем на городских фильтрационных станциях, вторая – рост загрянения Оки и Волги. В конце 1951 года основной пункт водозабора, который обслуживал две крупные насосные станции в Автозаводском районе (одна принадлежала автомобильному заводу, вторая – муниципальной системе), полностью вышел из строя. Таким образом, станции стали брать воду из системы водоснабжения, предназначенной строго для промышленных нужд по причине небезопасного качества воды (она была сильно загрязнена ливневыми стоками и сточными водами), но они могли очистить ее лишь частично. В фильтрах не было регулирующих механизмов; для установок по хлорированию отсутствовали запасные части; коагуляцию можно было выполнять только во время весенних паводков из-за нехватки коагулянта. На других городских станциях столкнулись с абсолютно такими же проблемами, но последствия были еще хуже, чем в Автозаводском районе, потому что вода, которую пытались очистить, была загрязнена еще сильнее. На одной из фильтрационных станций произошло 35 случаев бактериального заражения в течение 1951 года; на другой – 74. Несмотря на проведение масштабных работ в начале 1950-х годов – замена фильтров, расширение системы трубопроводов, масштабная реконструкция на одной из городских фильтрационных станций, – общий эффект был минимальный. Только две небольшие фильтрационные станции в Горьком могли проводить постоянную коагуляцию; две самые большие станции по-прежнему проводили этот процесс только во время весенних паводков. Общее состояние городского водоснабжения оставалось «абсолютно неудовлетворительным»[160].
Как уже говорилось в главе 1, в Горьковской области был один довольно крупный город, Дзержинск, и ряд маленьких промышленных городов с населением примерно от 20 тыс. до 50 тыс. человек в каждом[161]. Водоснабжение в них состояло из разрозненных систем, контролируемых местными Советами и промышленными предприятиями. В большинстве городов системы промышленных предприятий играли доминирующую роль, качество воды в них варьировалось и зависело от происхождения близлежащих водных ресурсов, от того, какое загрязнение производили сами предприятия, от желания вышестоящих промышленных министерств вкладывать средства в улучшения. Например, в Дзержинске было шесть систем водоснабжения: одна муниципальная и пять принадлежали либо предприятиям, либо железной дороге. Муниципальная система брала воду из скважин, и в ней не было очистного сооружения – только установка для хлорирования, которая в конце 1947 года еще была не до конца собрана. Бо́льшую часть времени вода соответствовала минимальным стандартам бактериального заражения, но не всегда, поскольку процесс хлорирования останавливался, когда прерывалось электроснабжение. Некоторые системы предприятий и железной дороги функционировали достаточно эффективно: как минимум, они хлорировали воду, и, по крайней мере, в каждой второй в дополнение к этому функционировали отстойники и быстродействующие фильтры. Две из пяти систем, тем не менее, не могли проводить очистку воды: одна (промышленная строительная организация «Заводстрой») из-за того, что в ней не было установки для хлорирования, другая (завод «Рулон») из-за того, что и установка для хлорирования, и очистная установка были в таком ветхом состоянии, что очистка воды никак не влияла на финальное качество воды. И лишь в 1954 году муниципальное водоснабжение стало проводить систематическое хлорирование. К этому времени другие системы в Дзержинске уже соответствовали государственным стандартам качества, но только благодаря непрерывному устранению возникающих проблем и более или менее постоянному проведению аварийного ремонта. В городе все еще не хватало коагулянтов (поэтому возможность противодействовать химическому загрязнению была ограничена), а объем воды, которую нужно было очищать, превышал возможности очистных сооружений[162].
Изучение водоснабжения в маленьких городах не выявило каких-либо общих закономерностей. Системы в Богородске и Павлове (города с населением примерно 28-29 тыс. человек) охватывали практически все население, а качество воды соответствовало минимальным требованиям безопасности. Возможности систем были столь ограничены, что они могли обеспечивать лишь небольшое количество воды: 33 л в день на человека в Богородске и всего 28 л в день – в Павлове. Самой большой проблемной зоной являлся рабочий поселок, принадлежавший заводу имени Жданова в Павлове, который подчинялся Министерству автомобильной и тракторной промышленности. На заводе существовало водоснабжение, но трубопроводная сеть во всех отношениях была непригодна к использованию, качество воды было плохим в результате деятельности близлежащей нефтебазы и из-за сильного загрязнения воздуха в городе. Рабочие жили «в самых неблагоприятных условий в плане обеспечения питьевой водой». Для решения этих проблем требовались существенные инвестиции, но министерство, к которому относился завод, отказывалось вкладывать какие-либо средства. В Балахне (в 1948 году примерно 53 тыс. жителей) центральное водоснабжение отсутствовало, люди брали воду на предприятиях, которые определяли экономику города: на бумажном комбинате, картонной фабрике, местной электростанции. Ежедневное обеспечение водой на душу населения в Балахне было лучше, чем в Богородске или Павлове, – 50-60 л в день. Несмотря на тот факт, что источники трех систем водоснабжения были сильно загрязнены, очистные сооружения могли обеспечить надлежащее качество воды. В Арзамасе же была совсем другая картина. Город брал воду из трех источников – из скважины, водосборного бассейна, известного как Мокрый овраг, и реки Теши. Вода в Теше была такого ужасного качества, что ее можно было использовать только в промышленных целях, и то в экстренных случаях. Вода в городе хлорировалась, но установка для хлорирования очень сильно износилась. В целом жители получали воду только в определенные часы дня и всего 30 л в день на человека. Во время засушливого лета 1948 года в городе начался острый кризис водоснабжения. Основной источник воды – Мокрый овраг – высох, а воду из Теши было небезопасно использовать даже по советским стандартам. В краткосрочный период город справился с кризисом, задействовав временные подземные источники и установив экстренную коагуляционную установку для обеззараживания воды из Теши. В то же время в городе приступили к строительству нового резервуара. К концу 1948 года резервуар был закончен и снабжение водой с этого времени было налажено. Эти отчеты относятся к периоду 1947-1948 годов. Более поздние отчеты менее детальны, а в некоторых местах носят противоречивый характер. В отчете за 1954 год по Горьковской области, например, в одном месте было указано, что вся система водоснабжения в областных городах требовала «коренной перестройки», поскольку вода из нее, как утверждалось, представляла собой угрозу здоровью населения, а маломощность системы фактически являлась препятствием для дальнейшего строительства жилья, так как СЭС не утверждала заселение в новые жилые здания, если в них отсутствовал водопровод. Через несколько страниц, однако же, говорится о том, что большинство городских систем водоснабжения были в «удовлетворительном состоянии», хотя все еще оставалась проблема с коагулянтами[163].
Одной из возможных причин этой неоднозначности было то, что при оценке состояния системы водоснабжения смотрели и на качество, то есть безопасность воды для бытового использования (питья и умывания), и на загрязнение, которому подвергались водоемы страны. Из этих двух аспектов именно загрязнение водоемов постоянно вызывало бо́льшую озабоченность, чем состояние питьевой воды для населения. В Горьковской области были представлены разные отрасли экономики: производство бумаги, химикатов, строительных материалов, сельскохозяйственной техники, электроэнергии, а также предприятия металлургии, пищевой и легкой промышленности. Большинство заводов и фабрик располагались либо прямо около водоемов (Волга, Ока, маленькие притоки Рязанка, Арзинка, Чугунка -самые важные из них), либо недалеко от них. Независимо от того, что выпускали эти предприятия или где они располагались, у них была одна общая черта: они сбрасывали отходы либо неочищенные совсем, либо производилась только самая элементарная очистка и зачастую ненадлежащим образом[164].
Начнем с Дзержинска. Город был расположен на Оке, недалеко от Горького, и производил в основном химикаты. Самым крупным химическим заводом являлся Чернореченский химический завод имени М. И. Калинина – настолько засекреченный, что в отчетах ГСИ (которые сами по себе были секретными документами) о нем разрешалось упоминать лишь косвенно. В 1946 году завод сбрасывал в среднем 85 тыс. куб. м сточных вод в день в Оку, включая 34 т хлористых солей и 42,5 т сульфатов. Очистные сооружения на заводе отсутствовали вообще. К 1947 году объем сбросов увеличился на 35 % и достиг 115 тыс. куб. м в день. Остальные химические заводы в Дзержинске вносили меньшую, но все же существенную долю в общий объем загрязнения – в 1946 году их совокупный сброс увеличился до 60 тыс. куб. м в день. Ока была мощной рекой, и, согласно советской теории «самоочищения», которая доминировала в то время, она должна была справляться с такого рода загрязнением[165], но в действительности это было не так. Если в 1946 году санитарные эксперты забили тревогу из-за того, что количество рыбы в Оке ниже Дзержинска резко уменьшается, то в 1947 году они уже констатировали, что рыбная ловля в реке практически прекращена. В некотором смысле этот факт кажется более тревожным, чем то, что отходы предприятий Дзержинска ставили под угрозу водоснабжение в Горьком[166].
За пределами Дзержинска больше всего внимания уделялось развитию бумажного производства. Как уже отмечалось, в Балахне находились бумажный комбинат и картонная фабрика; еще одна картонная фабрика располагалась в Калинине. Главными отходами бумкомбината Балахны являлись волокна древесины, что еще до войны вызывало беспокойство санитарных органов, поскольку из-за них Волга перестала быть источником чистой воды для населения, живущего вдоль ее берегов. Загрязнение было настолько сильным, что весьма ограниченные в возможностях очистные сооружения в Горьком и близлежащих городах на Волге не могли справиться с таким объемом. Масштаб загрязнения, вызванного деятельностью комбината, был колоссальным. В русле реки на протяжении от 100 до 200 км вниз по течению оставался слой мельчайших волокнистых частиц толщиной в несколько сантиметров. Главным образом это влияло на рыб, поскольку они особенно чувствительны к целлюлозному волокну. Каждый год до 1941 года поисходила массовая гибель рыбы в водах Волги и ее притоков. ГСИ предостерегала, что рыбное хозяйство на этих реках было на грани разорения[167]. После войны комбинат начал проводить очистку отходов, но общий объем был столь велик, что даже после того, как удалось удерживать около 70 % волокон, комбинат продолжал сбрасывать в Волгу каждый день около 30 т волокон в дополнение к 500 куб. м сульфитного шлака. В зоне вокруг комбината воду из Волги все еще нельзя было использовать для питья. Загрязнение распространялось на несколько десятков километров вниз по течению, конечно, не на довоенном уровне, но все же протяженность загрязненного русла реки была велика. Картонная фабрика, расположенная семью километрами ниже по течению от бумажного комбината, с трудом справлялась с очисткой воды из Волги для бытового использования рабочими из-за содержавшегося в ней целлюлозного волокна. Ловля рыбы в этой части Волги стала невозможной в первую очередь из-за того, что начал массово распространяться водный гриб Leptomitus lacteus. Но и сама картонная фабрика вносила свой вклад в загрязнение Волг, поскольку сбрасывала в реку 10 тыс. куб. м сточных вод в день, что, конечно, намного меньше, чем у бумкомбината, но весь этот объем попадал в водоем неочищенным. Картонная фабрика в Калинине была относительно небольшим предприятием, но она сбрасывала отходы в небольшую реку Вол, которую ГСИ характеризовала как «замызганный приток» Ветлуги. Слабое течение реки делало ее абсолютно неспособной уносить или размывать отходы. В результате вода в реке «протухла, имела темный цвет», в ней практически отсутстовала фауна, рыба могла выживать только в низовье реки[168].
У Ветлуги были другие небольшие притоки, которые также находились в опасности и представляли собой угрозу. Опять-таки проблема заключалась в относительно небольших заводах, которые, тем не менее, сбрасывали высокотоксичные вещества. Смоляной завод на берегу реки Беленькая, например, сбрасывал в нее всего 1,5 куб. м сточных вод в час, но в них содержался целый ряд органических соединений, в том числе ацетон, метилированный спирт, фенолы и смолы, которые окрашивали русло и берега реки в черный цвет, воду – в коричневый, также на водной поверхности образовывалась химическая пленка. Все это текло в Ветлугу[169].
В городе Бор располагался стекольный завод имени Максима Горького, в Выксе находился металлургический завод. Оба предприятия загрязняли окружающую среду одним способом – они использовали газовые генераторы. В процессе газогенерации образуются химические вещества, которые даже в небольших количествах очень токсичны: соединения фенола, смолы и уксусная кислота. На обоих заводах сточные воды сбрасывали не в Волгу (по крайней мере, не напрямую), а в озера и пруды, которые под землей соединялись с Волгой. Озера и пруды превратились в «мертвые» водоемы. На берегах одного из них в Выксе располагалось несколько поселений, но вода была настолько отравлена, что ее никто не мог использовать. Отходы Борского стекольного завода, как говорят, убили рыб в Волге на расстоянии 20 км[170].
Наконец, урон наносили также предприятия, производившие пищевые продукты, и кожевенный завод. В области находилось несколько крахмальных фабрик, которые работали лишь три месяца в году после сбора урожая картофеля, то есть с октября по декабрь. В эти месяцы наблюдалась массовая гибель рыбы, а вода была настолько загрязнена, что скот не мог ее пить. Еще больший урон наносили кожевенные фабрики, которые сбрасывали известь, шерсть, щетину, хлорид натрия, кальцинированную соду, сливали соляную кислоту и серную кислоту. Все это попадало в реку Рязанку, и, хотя из-за сброса этих материалов и химикатов рыба гибла лишь «эпизодически», они погубили всех ракообразных[171].
Приведенные данные относятся к периоду 1946-1947 годов. За последующие семь лет состояние и Оки, и Волги улучшилось настолько, что СЭС теперь констатировала, что в пробах воды лишь «иногда» наблюдалось превышение допустимых значений загрязнения. Кроме перечисленного набора токсинов теперь в воде обнаруживали свинец и цианид (хотя для появления последнего не было очевидного источника). Основное затруднение по-прежнему заключалось в медленном темпе строительства очистных сооружений. На бумажном комбинате в Балахне, на Боровском стекольном заводе и химических заводах в Дзержинске их строительство остановилось на этапе проектирования. Ни они, ни другие крупные предприятия в области, где отсутствовали очистные сооружения, не приступали к строительству даже в 1954 году, то есть семь с половиной лет после майского указа 1947 года, согласно которому необходимо было срочно начинать создание очистных сооружений на промышленных предприятиях[172]. Однако были предприятия, которые предпринимали определенные шаги в этом направлении. Основной прогресс был достигнут на кожевенных фабриках в Богородске. Там теперь стояло оборудование, которое могло удалять от 50 до 90 % отходов, однако эти предприятия продолжали сбрасывали стоки, в которых был жир, хром, сульфаты, красители и кальций[173].
Центральная Россия (2): Ярославская и Ивановская области
Там, где Волга доходила до Горького, вода в реке была уже загрязнена предприятиями промышленности, располагающимися на севере, прежде всего Ярославской области, где, как и в соседней Ивановской области, основной отраслью являлось текстильное производство, но, как отмечено в главе 1, также работали химические заводы, несколько оборонных заводов, предприятия малого машиностроения, хранения и переработки нефти, а также пищевой промышленности. Главный город области Ярославль является интересным объектом изучения, поскольку его промышленность не только ставила под угрозу качество воды для городов и поселений вниз по течению реки, но, по сути, загрязняла сам областной центр отходами и сточными водами.
В 1946 году в Ярославле функционировали 15 различных систем водоснабжения, одна из них принадлежала самому городу, 14 – предприятиям; восемь из этих 15 систем брали воду из открытых водоемов; семь – из артезианских скважин. Примерно в 20 % жилых зданий (если считать от количества жителей, то, вероятно, доля оказалась бы выше) был водопровод; жители остальных пользовались уличными колонками. Безопасность водоснабжения была под угрозой по нескольким причинам. Первая: город сбрасывал все неочищенные сточные воды в Волгу в границах города, в месте, ниже которого по течению располагался ряд фабрик, использовавших воду для собственных нужд. Вторая: чрезвычайно неудачное расположение места забора воды для муниципального водоснабжения на берегу Волги. В большинстве советских городов была, по крайней мере, предпринята попытка брать воду выше по течению от основных мест выбросов загрязняющих веществ, но в Ярославле системы водоснабжения забирали воду ниже по течению от целого ряда крупных промышленных предприятий: химического, нефтеперерабатывающего и сажевого заводов, оборонного предприятия. Первая система городского водоснабжения была заложена в XIX веке. Не вызывает сомнений, что советская власть, решившая разместить эти предприятия выше по течению от городской системы водоснабжения, не учитывала последствия этого для общественного здоровья. Безопасность питьевой воды, таким образом, зависела исключительно от возможностей городских сооружений для очистки воды. Однако в силу преклонного возраста системы трубопроводов и неспособности маломощных очистных сооружений справиться надлежащим образом с объемом загрязнения воды, вода после очистки лишь слегка отличалась от загрязненной воды из Волги. Значительно хуже обстояли дела с 14 промышленными системами водоснабжения, только две из которых были способны пропускать воду через полный цикл очистки. Из оставшихся 12 систем 11 вовсе не имели очистных сооружений, в одной были только баки для седиментации. Шесть из этих 12 систем проводили базовую дезинфекцию посредством хлорирования; для других шести этот процесс был недоступен. Это означает, что ни в одной из систем не было этапов нейтрализации химических загрязнителей посредством коагуляции[174].
Такой же генплан, когда производственные отходы предприятий, расположенных выше по течению реки, ухудшали качество воды для пользователей ниже ее течения, был реализован в миниатюре многими городскими заводами. Текстильная фабрика «Красный Перевал», например, брала воду для своих нужд ниже по течению от места, где происходили фекальные сбросы целого ряда многоквартирных домов, больницы и верфи. На фабрике была «примитивная» установка для хлорирования, которая пыталась справиться со всем этим объемом, но 90 % труб в ней не подлежали ремонту, им требовалась срочная замена. Текстильная фабрика «Красный Перекоп» брала воду не из Волги, а из Которосли, по которой сплавляли лес вниз по реке и русло которой было завалено бревнами. Хотя фабрике удавалось сбрасывать собственные отходы и отходы рабочих поселков ниже по течению от заборного пункта ее системы водоснабжения, эти отходы, в свою очередь, загрязняли системы водоснабжения крупного поселка железнодорожных рабочих, главного вокзала города и одной из поликлиник[175].
Как и в Горьком, ситуация в Ярославле со временем ухудшалась. В отчете СЭС за 1951 год написано, что территория вдоль Волги, куда из городского канализационного коллектора выбрасывались отходы, была покрыта толстым слоем осевших отходов, булькающим от скопившихся газов. Также в список тех, кто загрязняет Волгу из города, были добавлены три предприятия: завод по производству асбеста, шинный завод и завод резинотехнических изделий. Тогда как в 1948 году в 100 % всех проб воды, взятых из Волги, отсутствовал запах химических веществ, то теперь почти 75 % не прошли тест, в большинстве из них находили следы нефтепродуктов. Одна четверть проб не прошла тест на цвет, хотя за прошедшие годы в этом отношении произошли значительные улучшения[176]. Что самое важное, городские очистные сооружения не могли выполнять требования, которые теперь предъявлялись к системе водоснабжения. Это противоречие разрешили путем сокращения времени, которое закладывалось на седиментацию и фильтрацию. Бо́льшая часть воды проходила процесс коагуляции, но все же за период менее чем полгода. Самые плохие показатели качества воды зафиксировались весной и осенью во время наводнений и летом, когда ненадлежащий уровень хлорирования создавал реальную угрозу здоровью.
Системы водоснабжения, которыми управляли предприятия, находились еще в более плохом состоянии: перебои с водой привели к тому, что, по крайней мере, две системы стали подавать нехлорированную воду для бытового использования, которую по качеству можно было отнести только к годной для промышленного использования. Бактериальное заражение достигло такого уровня, что СЭС пришлось вмешаться и организовать экстренные установки для хлорирования[177].
Только в трех городах Ивановской области было централизованное водоснабжение: в Иванове, Шуе и Кинешме. В остальных функционировали маломощные муниципальные системы и системы, принадлежавшие предприятиям, а в Вичуге жители пользовались исключительно колодцами. И даже централизованные системы водоснабжения не обеспечивали полного охвата населения. Почти половина жителей Иванова брала воду из колодцев (47 % – в 1946, 44 % – в 1950 году), а сразу после войны случались такие сильные протечки, что и на фабриках, и в некоторых жилых зданиях, где был водопровод, вода редко поднималась выше второго этажа. Система водоснабжения в Кинешме также не охватывала всех поголовно, в некоторых районах не было даже колодцев, поэтому людям приходилось брать воду из открытых водоемов или так называемых случайных ключей[178].
Качество воды постоянно являлось проблемой в период с конца войны и до года смерти Сталина. Сразу после войны качество воды в ивановской местной системе водоснабжения в целом было удовлетворительным, хотя в отдаленных районах одна из семи проб содержала бактерии и остатки хлора были очень малы, чтобы можно было говорить о безопасности этой воды. На качество воды в колодцах также нельзя было полагаться, в них регулярно отмечался высокий уровень кислотности и химического загрязнения хлоридами, аммиаком и нитратами. К 1950-м годам в городе коагулировали воду, но только весной и осенью. Зимой коагуляццию проводить было невозможно, потому что химикаты хранились на неотапливаемом складе и просто замерзали. В 1954 году примерно 8 % лабораторных тестов показывали высокое содержание бактерий кишечной палочки E.coli, хотя СЭС утверждала, что количество зараженных проб из кранов в их здании было больше; этот феномен они объясняли плачевным состоянием местного трубопровода и частыми засорами в канализационной сети[179].
Бактериальное и химическое загрязнение в других областных городах текстильной промышленности было более серьезным. Водоснабжение в Кинешме подверглось заражению в результате деятельности текстильного комбината, находившегося в 8 км вверх по течению, в городе Наволоки. В 1946 году комбинат согласился построить канализационную систему и очистное сооружение, но строительство должно было начаться лишь в 1948 и закончиться в 1950 году. В самой Кинешме должным образом функционирующие очистные сооружения появились лишь в 1951 году, но они работали в рамках местной системы водоснабжения; системы промышленных предприятий подавали воду плохого качества, по меньшей мере, до середины 1950-х годов[180]. В Шуе главной угрозой было химическое загрязнение, а не бактериальное. Уже в 1950 году индекс цвета воды в Шуе превышал допустимые ограничения, что свидетельствовало о загрязнении от целого ряда возможных источников: от фекалий, гумуса из почвы или торфяников и промышленных химикатов. Качество воды можно было восстановить только посредством фильтрации и коагуляции, но городские фильтры были старые и использовались с большой нагрузкой. И в 1954 году город все еще не проводил коагуляцию воды[181].
Еще хуже ситуация была в Фурманове. В городе не было собственной системы водоснабжения, пользовались теми, которые принадлежали двум местным текстильным фабрикам. Те, в свою очередь, брали воду из артезианских скважин. Вода была загрязнена, ее необходимо было хлорировать. Такая ситуация существовала еще до войны, но результаты хлорирования никогда не были удовлетворительными. В 1954 году ухудшению качества воды в значительной мере поспособствовали действия руководства обеих фабрик. Баки для хранения воды, в которых содержалась недавно хлорированная вода, были расположены слишком низко для того, чтобы подавать воду в систему водоснабжения под необходимым давлением. На фабриках «решили» эту проблему следующим образом: минуя эти баки, воду подавали напрямую из установок для хлорирования в грязные трубопроводы, где вода снова загрязнялась. В результате в январе 1955 года произошла вспышка брюшного тифа, что побудило СЭС провести расследование и выявить причины, после чего стало известно о неправомерных действиях руководителей фабрик. Мало того, в городе было так называемое техническое водоснабжение, то есть жителям для бытовых целей подавалась вода такого низкого качества, что ее можно было использовать только в промышленных целях. И все же такую воду из загрязненной местной реки Шачи подавали в некоторые жилые здания и городскую баню. Повысить качество этой воды до уровня питьевой можно было единственным способом: ее следовало подвергнуть «интенсивному» хлорированию, но тогда количество хлора в воде в этом случае было бы столь велико, что вода все равно осталась бы непригодной для питья. К этому времени стало понятно, что в городе необходимо построить собственную систему водоснабжения, которая охватывала бы весь город. Тем не менее даже после смерти Сталина это было проще сказать, чем сделать. Даже если бы работы по строительству начались в 1955 году, в городе еще до 1958 года все равно не было бы надежного источника чистой воды, но в 1955 году строительство не начали, поскольку Москва на него не выделила средств[182].
Поволжье: Казань и Куйбышев
Из Горького Волга течет на восток в сторону Казани, где делает резкий поворот и направляется на юг через Ульяновск – место рождения Владимира Ленина (сейчас городу вернули дореволюционное название – Симбирск [город по-прежнему называется Ульяновск. – Примеч. пер.]), а также Куйбышев (Самара), перед тем как отправиться в долгий путь вниз по югу России, мимо Сталинграда (Волгоград), а затем впадет в Каспийское море. В то время вода в Волге еще не являлась смесью токсических веществ, как это было в 1980-е годы, когда неочищенные отходы более чем 200 крупных промышленных предприятий, десятков городов, химикаты и удобрения от сельского хозяйства в огромной, не поддающейся вычислению, степени поспособствовали тому, что улов осетровых в Каспии сократился вдвое в период с 1974 по 1987 год[183]. Проблемы в послевоенных Казани и Куйбышеве были более мелкими: они заключались в том, чтобы снабдить население необходимым количеством воды, в которой содержался бы минимум биологически и химически опасных веществ.
Казань представляет особый интерес, потому что к концу периода позднего сталинизма оказалось, что это один из немногих городов, где удавалось пропускать воду для бытового водоснабжения через полный цикл обработки и очистки, хотя потребности всего населения все же не удовлетворялись в полной мере. Улучшение качества воды имеет относительно недавнее происхождение. Во время войны в Казани, как и в других городах, происходили серьезные перебои с водой, поэтому и без того сокращенный на период войны объем снабжения города водой обеспечивался только на 70 %. Бо́льшая часть трубопроводов была сделана из дерева и разрушалась. Протечки, которые происходили из-за этого, вызывали падение давления, что, в свою очередь, создавало угрозу здоровью населения, поскольку люди начинали брать воду из канализационных колодцев. В результате в одном из районов города в апреле 1943 года произошла вспышка тифа. И даже если не учитывать протечки трубопроводов, население не получало надлежащего обслуживания. В городе было всего 104 уличные колонки. Это очень мало для такого города, поэтому каждая колонка обслуживала очень большую территорию. Во время войны такая ситуация приводила к серьезным последствиям, поскольку ослабленным от недоедания людям приходилось носить воду издалека, что являлось для них большой нагрузкой, которую можно было бы избежать. В довершение этого колонки часто выходили из строя, в 1943 году в целом около 20 % их ломались и требовали ремонта, но в городе не хватало технического персонала для их обслуживания. Из-за перебоев с электроэнергией приостанавливали работу насосные станции, поэтому часть города оставалась без воды. Влияние этих факторов можно оценить, если посмотреть на чрезвычайно низкие показатели ежедневного потребления воды на душу населения: с 36,5 л в день в 1941 году они упали до 23,5 л в 1942 году, затем снова поднялись до 30,5 л в 1943 году и 35 л в 1944 году[184]. Это были крайне низкие показатели.
К 1953 году в городе функционировали три хорошо оборудованные системы водоснабжения: местная система, в которую вода поступала из подземных источников, и две системы, принадлежавшие промышленным предприятиям, в которые вода поступала из Волги. Системы, принадлежавшие предприятиям, были тогда редкостью, поскольку в них было все необходимое оборудование и химикаты, в том числе быстродействующие фильтры, система для автоматической коагуляции с достаточными запасами коагулянтов и необходимым количеством гипохлорита кальция и хлора, чтобы пропускать воду через две стадии хлорирования. Вода в подземных источниках, которая поступала в местную систему водоснабжения, уже была чистой и не требовала дальнейшей обработки. Камнем преткновения оставалась мощность системы. Ее общая мощность была недостаточной, чтобы соответствовать потребностям и промышленности, и населения. На промышленность приходилась львиная доля – 86 %, то есть всего 14 % оставалось на жителей в целом, это составляло всего 30 л среднесуточного потребления на душу населения. Это были такие же показатели, как и в 1943 году, и значительно меньше того, что было в 1941 и 1944 годы[185].
С точки зрения качества воды, ситуацию портили два фактора: первый – это плохой индекс цвета воды из Волги в зоне забора воды одной из систем водоснабжения. СЭС обвиняла в этом военный завод, который имел адрес почтовый ящик номер 747, а комиссия научных экспертов, вероятно, чтобы избежать осложнений с секретным заводом, определила, что причина заключалась в высоком содержании торфа в Рыбинском водохранилище. Это крупный искусственный резервуар, вода из которого попадала в Волгу выше по течению от Ярославля, в 750 км от Казани. Вторым фактором было то, что вода из артезианских скважин все еще была плохого качества и в ней по-прежнему содержалось большое количество бактерий, не в последнюю очередь из-за того, что воду загрязнял местный мясоперерабатывающий завод. Он сбрасывал необработанные сточные воды в близлежащее озеро[186]. Тем не менее в целом в Казани вода была, вероятно, более хорошего качества, чем в большинстве городов, рассматриваемых в данном исследовании. В Куйбышеве картина была немного другая, потому что, в отличие от других крупных городов, которые я рассматриваю, развитие Куйбышева как крупного промышленного центра произошло именно из-за войны. Если такие города, как Москва, Горький, Казань, Свердловск и даже Челябинск, имели более долгую историю в качестве промышленных городов, и все равно санитарная инфраструктура в этих городах не справлялась с быстрым ростом населения, то в отношении Куйбышева это было особенно актуально. Сложно оценить, отличались ли проблемы этого города от проблем в других городах, но проблемы определенно имелись. Как и в других городах, в системе водоснабжения постоянно не хватало хлора и коагулянта, а количество кишечной палочки E.coli в водном резервуаре города росло, хотя этот показатель редко достигал такого уровня, чтобы представлять опасность для здоровья. Основная трудность заключалась в том, чтобы поддерживать в рабочем состоянии сеть колонок. В 1943 году половина колонок во дворах не работала, но из-за острой нехватки рабочей силы их невозможно было починить. Обслуживание уличных колонок, к которым люди ходили в качестве альтернативы, было лучше. Еще одной серьезной проблемой являлась постоянная нехватка топлива. В 1943 году были периоды, когда в городе вообще отсутствовало топливо, зимой 1943/44 года трубы в зданиях, где были водопровод и канализация, замерзли. Нехватка рабочей силы также сказывалась и на процессе очистки воды. Очистные сооружения в районе Безымянки, где располагалось большинство оборонных предприятий города, приостановили работу из-за отсутствия квалифицированного персонала; все отходы попадали без обработки в реку Самарку. В городе также хотели построить местный завод, который снабжал бы очистную станцию коагулянтами, но и этот проект пришлось приостановить, потому что для его строительства не было рабочих[187].
После войны водоснабжение заметно улучшилось. В 1947 году 95 % населения города, в том числе жители промышленного района Безымянки, имели доступ к водоснабжению либо через уличные или дворовые колонки, либо через водопровод в жилых домах, которых к 1951 году было около 2600. Таким образом, всего 5 % жителей пользовались колодцами, состояние которых было в целом неудовлетворительным. Помимо того что они находились в плохом состоянии, из-за весенних паводков их затопляло неочищенной водой из Волги и Самарки, и в результате бактериального и химического загрязнения воду из колодцев использовать было нельзя. Бактериологический состав питьевой воды из системы водоснабжения, однако, был приемлемый. Химическое загрязнение было отдельным вопросом. Вода показывала высокую степень окисляемости, то есть в ней присутствовало значительное количество химических загрязнителей, а в городе не хватало коагулянтов, чтобы уменьшить эти показатели до допустимых пределов[188].
Таким образом, выявляется еще одна проблема в системе водоснабжения при обеспечении надлежащей производительности. На бумаге водоснабжение обеспечивало 70 л в день на каждого жителя, к 1951 году этот показатель увеличился до 80 л в день, но более половины этого объема приходилось на нужды промышленности. Проблемы были довольно сложными, их корень заключался в комплексе факторов: плохая организация удаления отходов и сточных вод, низкая производительность водоочистных сооружений и отсутствие регулярных поставок коагулянтов. В Куйбышеве были две насосные станции. Одна забирала воду из Волги, которую затем надо было очистить от бактериологического и химического загрязнения, а в другую поступали грунтовые воды. Начнем с последних. Грунтовые воды были чистые, хотя сохранять их чистоту было довольно сложно, но к этому мы вернемся чуть позже. Эта насосная станция, которая обеспечивала водой меньше четверти города, была расположена в центре Куйбышева на берегу Волги, над подземным источником. Почва над этим источником была очень пористой и в связи с этим подвержена загрязнению, в основном от сточных вод, которые проникали в почву, что само по себе было результатом неспособности властей города организовать надлежащую и регулярную уборку улиц и дворов. Поэтому требовалось проводить круглогодичное хлорирование грунтовых вод, так как изначально чистая вода была загрязнена экскрементами. На насосной станции, которая забирала воду из Волги, проблемы были другие. Для того чтобы удовлетворить общий объем потребностей, ей приходилось пропускать 110-130 тыс. куб. м. воды в день. Фактически очистить удавалось только 80 тыс. куб. м; чтобы получить нужный объем, приходилось смешивать воду из Волги и грунтовые воды. Из-за этого очень сильно повышалась жесткость воды – до 140-250 мг кальция на литр воды[189]. Это не было опасно для людей, но из-за этого трубы, бойлеры и другое промышленное оборудование забивались известью. Потенциальный урон мог быть значительным. В теории станция могла бы забирать больше воды из Волги, если бы регулярно поставляли запасы коагулянта. Решил ли, и если да, то когда, город этот вопрос, отчеты не сообщают. Мы знаем только, что такая ситуация сохранялась до начала 1952 года[190].
В послевоенные годы в Куйбышеве возникла еще одна проблема. В 1945 году в городе заработал нефтеперерабатывающий завод, который ежедневно сбрасывал 25 тыс. куб. м жидких отходов в сеть рек, которые протекали через поймы и в итоге впадали в Волгу. Эти небольшие водные пути вскоре стали очень загрязненными, к 1951 году флора и фауна в них исчезли. «Решением» этой проблемы стало строительство заводом новой канализационной системы, которая обходила поймы рек и сбрасывала свои отходы напрямую в Волгу. Естественно, СЭС посчитала это решение безумным. Они предвидели в этом серьезную угрозу для Волги, поскольку не было установлено оборудование для задержания и нейтрализации отходов[191]. И конечно, их опасения превратились в реальность, но это стало очевидно лишь спустя несколько десятилетий.
Урал и Западная Сибирь
Из всех районов в этом исследовании, вероятно, ни в одном не усматривается более четкая связь между водоснабжением и загрязнением рек, как на Урале и в Западной Сибири. Четыре промышленные области: Свердловская, Челябинская, Молотовская и Кемеровская вместе со своими областными центрами – Свердловском, Челябинском и Молотовым – имели стратегическое значение для советской промышленности. Они также являлись зонами быстрого роста населения. В 1951 году в них проживало примерно 15 % всего городского населения РСФСР, на них приходилось более 19 % живорождений[192]. Как мы увидим в главе 5, в них также наблюдался еще более высокий процент городской детской смертности в РСФСР, что является прямым отражением медленных темпов санитарной реформы. Хотя разрушение рек и водных путей в этих районах не имело столь дурной славы, как в случае с Волгой, Аральским морем, озером Байкал или Днепром, большие реки Урала и Западной Сибири -Кама, Чусовая, Исеть, Тагил, Урал и Томь – сыграли немалую роль в ухудшении состояния окружающей среды СССР.
С точки зрения водных ресурсов на Урале всегда было некоторое количество недостатков, связанных с местом расположения и гидрологией: многие из крупных промышленных центров (в том числе Свердловск, Челябинск, Нижний Тагил, Златоуст и Серов) были плохо расположены относительно эффективной организации водоснабжения. Многие из них были расположены в верховьях уральских рек. Скорость потока некоторых рек была мала, что затрудняло разжижение необработанных сточных вод и промышленных отходов. В этих условиях организация надлежащего водоснабжения потребовала бы специального гидрологического проектирования и инвестиций. Сталинская индустриализация же развивалась по иной логике. Особенный акцент делался на развитие крупной промышленности за счет водной инфраструктуры. Фактически Уральский регион к 1930-м годам стал архетипичным примером бесплановости экономики сталинизма[193]. В регионе, где использование и развитие водных ресурсов требовало осторожного долгосрочного планирования и координации между населенными пунктами и промышленными комиссариатами, каждый комиссариат вместо этого учитывал только собственные интересы, не беря в расчет какие-либо общие кратко-и долгосрочные потребности региона[194]. Этим, как мы впоследствии увидим, они подрывали целостность водоснабжения, которое было необходимо их же заводам.
Начнем с областных центров – Свердловска, Челябинска и Молотова. В Свердловске первая система водоснабжения была построена лишь в 1924 году. Первоначально источником воды для города являлись грунтовые воды, но к началу первой пятилетки их уже не хватало, и город стал брать воду из Верх-Исетского пруда. В то время пруд был относительно чистый, потому что находился от города выше по течению главной реки Исети. Система водоснабжения до войны прошла через два этапа расширения; дополнительные работы были запланированы на 1942 год, но из-за войны они не были завершены.
На крупных промышленных предприятиях, таких как Уральский завод тяжелого машиностроения (Уралмаш) и Уральский завод химического машиностроения (Уралхиммашзавод), была собственная система водоснабжения. Система водоснабжения на Уралмаше могла бы по масштабу сравниться с системами маленьких городов, но по качеству воды она превосходила их. Вода из этой системы водоснабжения подавалась не только в здания завода и в «социалистический город», где жили рабочие завода, но также и на некоторые крупные предприятия Свердловска. Уже к 1945 году использование Верх-Исетского пруда в качестве источника воды было поставлено под угрозу, поскольку он был очень загрязнен в результате деятельности сортировочной станции городской железной дороги. Из-за этого в различных системах водоснабжения пришлось смешивать воду из пруда и воду из Чусовой – реки, которая сама превратилась в «ядовитый котел». С точки зрения масштаба в 1945 году примерно 70 % населения Свердловска брали воду из одной из этих систем водоснабжения, но к 1947 году это количество сократилось примерно до 60 %, а подключение в домах и водопровод были у еще меньшего числа горожан (около 25 %). Оставшейся части населения приходилось пользоваться колодцами, безопасность воды в которых оставалась под вопросом. И все же основной проблемой в Свердловске являлась не столько безопасность питьевой воды, сколько полнейшая неспособность системы соответствовать нуждам населения. В 1945 году городская система водоснабжения могла пропускать через фильтрационные слои всего две трети воды, которая поставлялась в город, оставшаяся часть вместе с большей частью объема из промышленных систем водоснабжения просто хлорировалась. К 1947 году в городе произошло несколько случаев острой нехватки воды. Давление было настолько низким, что вода не доходила до верхних этажей зданий; но проблема также затрагивала колонки, в некоторых районах жители могли брать воду из колонок только с четырех до пяти часов утра. Трубы были изношенные, люди обращались с ними неаккуратно, поэтому некоторые выходили из строя; ремонтировали их долго и зачастую плохо, поэтому колонки ломались через несколько дней после ремонта. Еще одна проблема заключалась в том, что заводы конкурировали с населением за воду. Вместо того чтобы организовать себе поставки воды «промышленного качества», они брали воду из системы водоснабжения города. Это была уже очищенная вода, но заводы брали эту воду, загрязняли и снова отправляли на очистку[195].
Похожую картину описывают отчеты из Челябинска. Учитывая ту скорость, с которой город превратился в крупный промышленный город во время Второй мировой войны, катастрофическое состояние жилого фонда и канализационных систем и объем неочищенных сточных вод, регулярно сбрасываемых в местную реку Миасс, система водоснабжения города на удивление хорошо справлялась со своей задачей. Сеть трубопроводов распространялась практически на весь город, теоретически она могла подавать воду 80-100 % жителей в зависимости от района, хотя фактически водопровод был в квартирах немногих. В реальности доступ к воде был намного ниже. Некоторые колонки были в ужасном состоянии, так же, как и в Свердловске, часто ломались. В нескольких частях города людям приходилось брать неочищенную воду прямо из Миасса (весьма рискованная затея), или из колодцев, или идти к колонкам в других частях города. С учетом всех этих проблем, тем не менее, качество воды в 1946 году было нормальным. К 1951 году проблема нехватки воды не была разрешена и, возможно, даже усугубилась. Одна из трех основных систем водоснабжения, принадлежавшая предприятию, летом могла поставлять воду всего четыре-пять часов в день, но фактически весь город страдал от нехватки воды в жаркий период. И все же в целом воду из городских систем водоснабжения и систем, принадлежавших предприятиям, можно было безопасно пить во многом благодаря проведению ремонтных работ и обслуживанию. Но с колодцами ситуация была иная. Они были очень сильно загрязнены хлоридом аммония, азотной кислотой, в них обнаружили кишечную палочку E.coli. Санитарным инспекторам приходилось направлять уличные комитеты на уборку улиц и хлорирование колодцев, а там, где это было невозможно, выполняли эти работы сами[196].
Что касается Молотова, основные районы города получали воду из обширной системы водоснабжения, построенной в 1936 году, в которую вода поступала из реки Камы, а также из двух локальных систем, каждая из которых обслуживала конкретный район. На самой окраине города, вдали от крупных промышленных зон, находилась старая местная система, в которую поступали грунтовые воды, и их качество не требовало дополнительной очистки. В целом население не получало услугу по снабжению водой надлежащим образом: всего около 40 % жителей могли получать воду из этих источников, хотя среднесуточное потребление на человека увеличилось с 39,5 л в 1941 году до 60 л в 1945 году. Остальные 60 % населения пользовались колодцами, но, как в других городах, которые я описывал, колодцы были загрязнены и не очищались соответствующим образом. Как и в Ярославле, расположение насосных станций для системы реки Камы было катастрофическим: фактически они находились на территории гигантского машиностроительного завода имени Молотова – крупного оборонного предприятия, которое сбрасывало все необработанные экскременты и химические отходы в Каму, выше по течению от насосных станций. Но и это еще не все. У газогенераторной станции на заводе был существенный дефект, из-за которого два-три раза в год из нее в реку вытекало огромное количество смол, в результате чего питьевая вода в городе после этого пахла хлорфенолом в течение одной-двух недель. Но этот завод не был единственным загрязнителем. Вверх по течению от насосных станций находились также химический, металлургический и коксохимические заводы, нефтебаза, которые сбрасывали отходы в Каму. Кама была настолько загрязнена, что в отчете ГСИ получила ироничный комментарий о том, что вода в реке «была похожа на сложный химический раствор, в котором, как говорят, “содержалась вся система химических элементов Менделеева”». Невероятно, но фактически качество воды, которая поступала в трубы и колонки, было удовлетворительным, в основном за счет того, что в отличие от остальных промышленных городов (Казань была еще одним исключением) в городе проводился полный цикл очистки воды: хлорирование, седиментация, фильтрование и коагуляция. Это было возможно благодаря случайности: Молотов являлся одним из немногих городов, имевших достаточные запасы коагулянта, поскольку на одном из химических заводов в качестве побочного продукта при производстве серной кислоты производился гидроксид железа[197].
Все это должно было измениться в последующие годы. В количественном выражении охват сократился, хотя в 1951 году, увеличившись, он покрывал лишь 35 % населения Молотова против 40 % в 1945 году. Этот показатель должен был увеличиться до 60 % к 1954 году, но лишь за счет ухудшения качества воды. Местная система водоснабжения в Кировском районе тратила средства на очистку воды, но затем смешивала ее с необработанной водой, предназначенной для промышленных нужд. Один из военных заводов, который был подключен к этой системе, брал необработанную воду с Кировской подстанции, вместо того чтобы брать очищенную воду для жилых помещений, больницы и столовой. В остальных частях города чистые грунтовые воды, поступающие в систему водоснабжения, загрязнялись из-за плохого состояния труб и уличных колонок. На Молотовском заводе в 1951 году случилась вспышка дизентерии из-за того, что в охлаждающей трубе, которая проходила по баку с кипяченой питьевой водой, была протечка и произошло загрязнение бака. Вссе эти весьма разные примеры имели общую черту: вода изначально была чистой либо в результате очистки, либо потому что поступала из природного чистого источника, но затем она загрязнялась и несла угрозу здоровью жителей. При таких обстоятельствах тот факт, что столь мало горожан пользовались водой из системы водоснабжения, воспринимался бы положительно, если бы большинству при этом не приходилось брать воду из городских колодцев, что было еще опаснее, чем в 1945 году, поскольку 99 % проб не соответствовали минимальным стандартам для питьевой воды[198].
К 1954 году ситуация резко изменилась в худшую сторону. И для этого были свои причины. До этого времени город полагался на очистку воды в пункте забора воды для основной системы водоснабжения, а не на сокращение источников загрязнения путем уменьшения и/или очистки сбросов городских заводов. Таким образом, система водоснабжения из реки Кама (важнейшая для города) имела дело с необработанными сбросами не менее чем 28 крупных предприятий, 16 из которых сбрасывали сточные воды напрямую в Каму, а 12 – в ее притоки. Среди загрязнителей были красители, фенолы, хлориды, нитраты, отходы нефетепереработки, хром, олово и соединения цианида. И лишь в 1953 году городской исполнительный комитет согласовал планы по перестройке очистных сооружений на 12 промышленных предприятиях города (это немногим меньше половины основных источников загрязнения). Но в 1954 году только на двух очистных сооружениях начались строительные работы. Теперь город столкнулся с крупным водным кризисом. С начала 1950-х годов город уже был вынужден начать экономить на процессе коагуляции. Хотя в первые послевоенные годы коагуляция осуществлялась регулярно, с 1951 года и позднее ее проводили только весной и летом, в основном из-за того, что гидроксид железа, который использовался в качестве коагулянта, был не эффективен в жесткой воде при очень низких температурах, особенно когда, как оказалось, он был также очень низкого качества. Единственное, что город мог сделать, чтобы вода снова соответствовала приемлемым стандартам, это вдвое сократить объем воды, который проходил очистку на насосной станции. Дилемма была абсолютно очевидна: город смог расширить систему водоснабжения таким образом, чтобы она охватывала 60 % населения, но качество воды было ниже нормы; чистоту воды можно было обеспечить, только резко сократив объем доступной воды[199].
Какой бы сложной ни была ситуация в крупных уральских городах, именно в областных городах формировался настоящий кризис окружающей среды и общественного здоровья. В Кемеровской области только в одном городе Гурьевске воду брали из грунтовых вод хорошего качества. В других городах воду брали из рек, загрязненных промышленными отходами «самого разного характера и самой различной степени»[200]. Сталинск, Прокопьевск и Кемерово зависели от реки Томь. В Сталинске и Прокопьевске воду брали в том месте, где река была загрязнена стоками из угольных шахт, которые были расположены выше по течению в районе Осинников. В Кемерове Томь была загрязнена отходами коксохимических заводов в Сталинске. В Осинниках, в свою очередь, воду брали из притока Томи -Кондомы, которую загрязняли разработки месторождения железной руды, раполагавшиеся вверх по течению. Такие крупные города, как Ленинск-Кузнецкий, Анжеро-Судженск и Киселевск, пользовались другими реками, которые были загрязнены близлежащими угольными шахтами. Ухудшало ситуацию то, что ни в одном городе, кроме Кемерово, местная власть не контролировала собственные системы водоснабжения: во всех городах полагались на промышленные предприятия или угольные тресты, для которых производство стояло на первом месте и которые «только из-за чрезвычайной необходимости» начали снабжать водой местное население. И это создавало две проблемы. Во-первых, шахты и заводы забирали львиную долю имеющейся воды. Ежедневное потребление на душу населения в большинстве городов Кузбасса в 1947 году было едва больше 30-40 л и только в Сталинске превышало 60 л. Во-вторых, они не слишком торопились, когда дело касалось инвестирования в улучшение и расширение местных систем водоснабжения. Планы по строительству новой системы водоснабжения в промышленном комплексе Прокопьевска и Киселевска в 1948 году так и не дошли даже до этапа проектирования: из 4 млн рублей, выделенных на этот проект, была потрачена 71 тыс. рублей. И это был самый крупный, но далеко не единственный инвестиционный проект, который застопорился из-за безразличия руководителей местных угольных трестов. В результате огромному количеству рабочих приходилось летом брать воду из луж и стоков из шахт, а зимой собирать тающий снег или долго идти пешком к ближайшей колонке[201].
В Свердловской области жители небольшого количества городских зон могли брать воду из подземных источников. В основном там использовали воду из рек. В большинстве промышленных городов – Кушве, Нижнем Тагиле, Карпинске, Ревде и промышленном районе Ревда-Первоуральск, Красноуральске – системы водоснабжения были, но с точки зрения безопасности воды они сильно различались. Также эти системы были ограничены по охвату, большинству жителей приходилось использовать для получения воды колодцы. Например, в Красноуральске, как известно, была очень хорошая система, потому что вода проходила в ней через весь цикл очистки, а вокруг источника воды охранная зона поддерживалась в хорошем состоянии, но фактически эта система обеспечивала водой менее 10 % местного населения; все остальные были вынуждены брать воду из колодцев. В Нижнем Тагиле жители также брали воду из чистого источника, ее хлорирования было достаточно, чтобы она соответствовала стандартам безопасности, но всего 15 % горожан могли ее использовать. И здесь также большинство людей брали воду из 78 колодцев, качество воды в которых варьировалось. Жителям других городов из приведенного списка повезло еще меньше: власти не могли постоянно осуществлять хлорирование надлежащим образом, чтобы уничтожить бактерии, также им хуже удавалось справляться с увеличивавшимся объемом промышленного загрязнения[202].
Наиболее важными реками области являлись Чусовая, Тагил, Нейва, Исеть, Тавда и Сосьва, но более мелкие реки, такие как Турья, приобрели то, что мы бы назвали существенным экологическим значением. Чусовая текла на запад с севера Свердловска на расстояние 600 км, где впадала в Каму – основной водный путь Молотовской области. Оттуда поступала бо́льшая часть воды – и питьевой, и промышленной – для Свердловска, а также для многих промышленных предприятий, расположенных на ее берегах. У самого истока она уже была загрязнена фтором, серной кислотой, нефтью, щелочами и шлаком медных рудников, криолитового и металлургического заводов, которые располагались вдоль двух притоков – Железнянки и Северушки. По мере того как река текла по территории вокруг Ревды, она получала те же загрязняющие вещества медных рудников района Дегтярки, металлургического комбината в самой Ревде и медеплавильного комбината в Средне-Уральске. Далее, по мере того как река текла на запад через Первоуральск, в нее попадали соли хрома, фенолы и разнообразные смолы Новотрубного металлургического комбината, фабрики по производству огнеупорного кирпича и химического завода. Каким бы впечатляющим ни был бы этот список, отчеты ГСИ первых послевоенных лет были более оптимистичны относительно данной ситуации, чем мы можем представить, и указывали на ряд защитных мер, которые частично снижали выбросы фенола и фтора. Однако в отчетах содержались предупреждения о том, что вдоль реки имелись территории, где загрязнение было столь велико, что воду уже нельзя было использовать даже в промышленных целях. Та же ситуация была и с рекой Тагил, где вода в самом начале реки содержала медь, цинк, железо и различные кислоты. Вниз по течению в самом городе Нижнетагильский коксохимический завод сливал в реку фенол, цианид, аммиак и соединения родия, причем бо́льшая часть приходилась на центр города и примерно 10 % – на приток Нижнетагильского пруда, как раз вверх по течению от этого места жители города брали питьевую воду. Помимо создаваемых угроз здоровью жителей выбросы с заводов убивали рыбу и другие организмы на протяжении 200-300 км вниз по течению реки. В этом случае ГСИ также отмечала попытки удалить токсичные металлы и нейтрализовать кислоты, поступающие с медных рудников, но для этого, как и для мер по защите Чусовой, препятствием стало отсутствие извести как коагулянта[203].
Какие бы надежды ни имела ГСИ в 1945 и 1946 годах, они совершенно исчезли к 1953 году. Качество водоснабжения в Нижнем Тагиле, которое, согласно отчету от 1946 года, было очень хорошим, теперь описывалось как «катастрофичное», поскольку пруд, из которого брали воду, также стал приемником для промышленных стоков целой кучи местных заводов. Планировалось переключиться на другой источник воды, но для этого требовались крупные инвестиции в перемычку и новую хлорирующую установку. Меры, которые были предприняты для улучшения ситуации вдоль Чусовой, сошли на нет: в нее поступали «десятки тысяч кубометров» в день соединений меди, железа, фенола, смол, различных кислот и других органических соединений. В Тагил попадали фенол, смолы, ксантогенаты, цианид и железо. Исеть продолжала исполнять роль фактического коллектора сточных вод крупных металлургических и машиностроительных заводов Свердловска. Турья, небольшая река длиной всего 70 км, за несколько лет превратилась в «канализационный коллектор» алюминиевой фабрики в городе Богословском (ныне Карпинск), которая была введена в действие после войны. Завод в Богословском также наносил огромный урон реке Сосьве, которая и так была сильно загрязнена в результате деятельности на золотых рудниках и металлургическом заводе в Серове. Загрязнение в реке было настолько концентрированным, что электростанция, которая стояла на ее берегу, не могла использовать воду из реки для своих бойлеров; эту воду также не могли использовать и заводы, которые располагались в 800 км по реке Тавде, в которую Сосьва впадала как приток. Еще более ужасающие вещи творились с рекой Нейвой. Она долгое время была сильно загрязнена медными рудниками, Кировоградским химическим и другими заводами. Уже в 1945 году воду из реки около Кировограда и Белоречки не использовали как питьевую. К упомянутым отходам теперь добавились ядерные отходы завода по обогащению урана в Новоуральске, известном как Свердловск-44[204].
Ситуация в Молотовской области была во многом еще хуже, чем в Свердловской области. До войны эту область выделили из Свердловской области, и политика режима заключалась в наращивании ее промышленности и эксплуатации ее масштабных природных ресурсов за счет инвестиций, предназначавшихся для социальной инфраструктуры. В области не хватало практически всего того, что делало жизнь сносной: жилья, асфальтированных дорог, школ, больниц, нормальной системы канализации и водоснабжения. Основной водный путь области – река Кама, которая, как и все реки на Урале, была очень сильно загрязнена. Главными виновниками являлись: целлюлозно-бумажные заводы в Краснокамске и Красновишерске; химический завод и целлюлозно-бумажный завод в Соликамске; химические заводы и электростанция в Березняках; металлургический завод в Чусовом, Чёрмозе и Добрянке; два огромных угольных месторождения в Кизеле и Губахе и, наконец, химический и машиностроительный заводы в самом Молотове. Целлюлозно-бумажные заводы были особенно опасны, потому что помимо химических отходов они также сбрасывали целлюлозное волокно, которое губило рыбу, забивая ей жабры. Сточные воды содового завода в Березняках, как известно, были настолько токсичными, что даже при разбавлении их 500 тыс. к 1 они продолжали губить рыбу и микроорганизмы. Гибель рыбы означала, что эти предприятия ставили под угрозу рыбный промысел в Молотовской области, не говоря уж о риске для тех, кто ел ту рыбу, которая смогла выжить[205].
В 1948 году в области было 19 городов и 36 рабочих поселков, некоторые из них были довольно крупными. Хотя эта территория могла похвастаться наличием 44 водных источников, их подавляющее число являлось частью производственных или местных систем водоснабжения, обслуживавших эти предприятия, вода этих систем не поступала местным жителям. Четверть систем, принадлежавших предприятиям, не подавали питьевую воду даже своим рабочим; вода из этих систем водоснабжения использовалась лишь в промышленных целях. Только в 13 из 19 городов и в 8 из 36 рабочих поселков было водоснабжение. По области всего 18 % жителей могли брать воду из некоторого подобия системы водоснабжения[206].
Качество воды из этих систем водоснабжения было крайне ненадежным. Только в четырех из семи муниципальных систем вода проходила процесс хлорирования. Однако в одной из этих систем – на Чусовой (где располагался крупный металлургический завод) – установка для хлорирования сломалась в 1941 году и ее не ремонтировали шесть лет – до октября 1947 года; в системе водоснабжения в Лысьве установка для хлорирования, которая для эффективной работы требовала постоянного технического обслуживания, зачастую простаивала из-за нехватки хлорной извести. Для двух других муниципальных систем водоснабжения – в Березняках и Осе – вода поступала из чистых подземных источников, ей не требовалось хлорирование, но водоснабжение в Березняках охватывало всего 60 % населения, подавая всего 40 л в день на человека. В отличие от многих других населенных пунктов, скважины в Березняках (воду из которых использовало 40 % населения), были чистые, и вода из них соответствовала базовым стандартам безопасности. Качество воды различных систем водоснабжения, принадлежавших предприятиям, вызывало значительно больше сомнений: только в одной, в Краснокамске, была современная очистная установка с быстродействующими фильтрами американского производства; на шести других вода хлорировалась; на остальных не делалось вообще ничего. В Краснокамске, где воду брали из Камы, не могли обеспечить надлежащего качества воды. Эффективная работа основных очистных сооружений была нарушена из-за высокой температуры воды, которая поступала с Закамской тепловой электростанции. Работа дочерней системы водоснабжения, принадлежавшей Красновишерскому целлюлозно-бумажному комбинату, оказалась под угрозой из-за отходов местной больницы и кожевенной фабрики[207].
О Чусовом следует рассказать отдельно, поскольку угрозы здоровью там были особенно велики. В городе действовала и городская система водоснабжения, и система, принадлежавшая металлургическому заводу. До 1948 года металлургический завод не хлорировал воду вообще, несмотря на большое количество источников загрязнения, в том числе и выбросы с самого завода, в той части реки Чусовая, откуда и поступала вода. На постоянные требования областной ГСИ построить на заводе хлорирующую установку руководители отвечали отказами, аргументируя их тем, что это будет «препятствовать технологическому процессу». Даже когда завод наконец уступил и построил хлорирующую установку, использование воды все равно привело к вспышке брюшного тифа в 1948 году. Что касается городской системы водоснабжения, ей приходилось справляться со сточными водами из местной школы, противотуберкулезного диспансера и детского сада. Помимо этого, существовала угроза просачивания в местную систему водоснабжения отходов, которые находились в выгребных ямах в городской больнице. Если вспомнить тот факт, что городская хлорирующая установка не работала с 1941 по конец 1947 года, то можно сразу же понять, насколько серьезной была угроза; согласно официальным данным, вода из этой системы водоснабжения не соответствовала государственным санитарным нормам[208].
Также необходимо помнить, что в этой области была хорошо развита угледобывающая промышленность, где, как и во всех добывающих районах, ситуация с водой была действительно очень серьезная. В двух основных городах, Кизеле и Губахе, функционировали системы водоснабжения, но ни одна из них по мощности не соответствовала потребностям местного населения. В Губахе вода была заражена сточными водами из добывающих районов, которые располагались вверх по течению реки Косьва, и все-таки воду не хлорировали. За пределами Губахи и Кизела нагрузка на водные ресурсы была еще выше. Только на трех шахтах в городе Коспаш в поселки поставлялось необходимое количество питьевой воды. На остальных шахтах в Коспаше рабочим и их семьям приходилось брать воду из канав или использовать талый снег. В домах или общежитиях водопровода не было; если водоснабжение и существовало, то воду можно было брать только из уличных колонок, но ее не хлорировали. В Половинке, еще одном небольшом горнодобывающем участке Кизеловского месторождения, в большинстве шахт воду брали из прудов, которая была слишком грязная для использования ее в быту; на остальных шахтах были системы водоснабжения, но и в них тоже воду не хлорировали, несмотря на многочисленные указания руководству шахт проводить этот процесс[209].
Наконец, мы обратимся к Челябинской области и начнем с крупнейшего города Магнитогорска, который являлся одним из грандиозных проектов сталинской индустриализации. Его строили практически с нуля в начале – середине 1930-х годов. В центре внимания был гигантский металлургический завод, который располагал большой частью городской инфраструктуры, в том числе владел основной системой водоснабжения. Вода была дефицитным ресурсом, поскольку в городе отсутствовало снабжение чистой водой в течение 1930-х годов. Сначала население снабжали водой, соорудив плотину на реке Урал и создав искусственное озеро. Металлургический комбинат быстро загрязнил и озеро, и реку. Хотя в конце концов руководство комбината приобрело какое-то базовое очистное оборудование, в нескольких поселках либо воды не было вообще, либо ее приходилось брать из сильно загрязненного к тому времени Урала. Учитывая другие санитарно-гигиенические проблемы в городе, нехватка чистой воды приводила к возникновению периодических эпидемий[210]. При сложившейся ситуации удивительным был тот факт, что основной проблемой в Магнитогорске во время войны была острая нехватка воды, но имевшаяся вода была хорошего качества. Особенно критичной была нехватка воды летом, когда люди активно пользовались водой на своих участках. Не хватало не только питьевой воды: бани и прачечные приходилось временно закрывать, потому что им не хватало воды для нормального функционирования. Один источник, который мог бы решить проблему, – искусственное озеро вдоль реки Урал, был вне доступа, так как озеро было очень загрязнено фенолами. Власти утверждали, что резервуары города свободны от бактериального загрязнения, но это не относилось к уличным колонкам. Весной и летом, особенно во время весенних паводков, сточные воды из канализации просачивались в грунтовые воды, а оттуда в уличные колонки, которые не были герметичны[211].
Если заглянуть на десять лет вперед, можно увидеть, что к середине 1950-х годов Магнитогорск не справился ни с одной из проблем, связанных с водоснабжением. Дополнительная мощность, которую удалось получить, задействовав глубокозалегающий подземный источник в 1951 году, не помогла решить проблему нехватки воды по большей части из-за того, что металлургический комбинат и другие предприятия города жадно поглощали огромный объем воды за счет населения. Между тем они продолжали разрушать «заводской пруд» (искусственное озеро, которое описывал Стивен Коткин) и городские резервуары, в которые попадали неочищенные сточные воды и промышленные выбросы ряда поселков и промышленных предприятий. На нескольких заводах было оборудование для нейтрализации кислот и смол или для извлечения фенолов посредством осаждения, но оно функционировало по большей части неэффективно[212].
Вторым по величине городом в области был Златоуст, где работали несколько оборонных предприятий и крупный металлургический завод. После войны в Златоусте существовала очень ограниченная система водоснабжения, которая охватывала 30 % населения, и эта цифра оставалась неизменной по крайней мере до 1950 года; всем остальным жителям приходилось пользоваться мелкими колодцами или источниками[213]. Оборудование было ужасно перегружено. Сама система обрабатывала в два раза больший объем воды, чем тот, на который она была рассчитана. Очистные сооружения находились в таком плачевном состоянии (ремонт не проводился с 1932 года), что работали только наполовину мощности. В середине 1950-х годов было какое-то предположение, что состояние системы водоснабжения улучшилось. Питьевая вода проходила хлорирование и коагуляцию, но качество последней было плохим. Ситуацию спасало то, что вода в реке Тесьма, откуда город брал питьевую воду, была чистой. Златоуст отличался активностью, с которой заводы, в особенности оборонные предприятия, загрязняли другую местную реку – Ай. В октябре 1954 года случился кратковременный кризис, когда один из заводов, а/я 36, сбросил в реку нефтепродукты, и было необходимо срочно предотвратить попадание загрязненной воды в бытовую систему снабжения питьевой водой, до тех пор пока реку не очистят. Однако очевидно, что это не был исключительный случай. Металлургический и военные заводы регулярно сбрасывали необработанные сточные воды в реку Ай. Три из этих предприятий начали строить очистные сооружения, но остановили работы в 1952-1953 годах и постоянно сопротивлялись давлению со стороны ГСИ, которая требовала возобновить их[214].
Фактически единственным промышленным городом в области, который, похоже, сделал прогрессивные шаги в плане обработки промышленных отходов, был Миасс. В городе функционировали две системы водоснабжения. Обе принадлежали крупным промышленным предприятиям: Уральскому автомобильному заводу имени Сталина – послевоенной инкарнации знаменитого московского завода, носившего такое же имя, который был эвакуирован в Миасс во время войны, и Тургоякскому рудоуправлению. Мы не знаем, каким образом шахты решали вопрос сточных вод. Как правило, у добывающих предприятий в этом отношении была плохая репутация, хотя к 1950-м годам ГСИ смогла обеспечить системами водоснабжения два угледобывающих города в Челябиснкой области – Копейск и Коркино: официально они были признаны «здоровыми». Автомобильный завод имени Сталина производил колоссальное количество токсичных веществ, которые содержались в жидких отходах предприятия: серная и азотная кислоты, соли хлорида, цианид, тиоцианат, смазочные вещества и нефтепродукты. Как утверждается, на предприятии отделяли, изолировали и нейтрализовывали все эти вещества в отходах, в 1954 году завод завершил строительство нового очистного сооружения. Стоит привести противоположный пример небольшого города Верхний Уфалей, где действовали никелевый завод и крупное металлургическое предприятие (последнее включило в свой состав завод «Экономайзер», который был эвакуирован из Киева в начале войны). Город располагался на реках Генералка и Уфалей. Ни на никелевом заводе, ни на металлургическом предприятии не было очистного сооружения, поэтому в обе реки попадала смесь из соды, кобальта, шлака, промышленных смазочных веществ, к этому добавлялись отходы местной химической лаборатории, больницы, бани, школы и городского клуба. Жители брали из этих рек питьевую воду. Очистных сооружений не было, как и планов их постройки[215].
Подводя итог этому разделу главы, можно сказать, что, хотя большинство населенных пунктов увеличивали охват своих систем водоснабжения, этот процесс едва успевал за темпом роста численности населения. Однако настоящие проблемы заключались в загрязнении водных ресурсов. Обработка отходов, которые попадали в водные пути, либо почти не проводилась, либо не проводилась совсем. И это означало, что почти вся ответственность за безопасность воды ложилась на насосные станции в пунктах забора воды. В некоторой степени ограниченность канализационных систем, которая чрезвычайно затрудняла жизнь в городах, и, можно сказать, делала ее опасной, помогала защитить реки и озера, уменьшая объем отходов, которые в них попадали. Существовали и другие опасности: фекальные массы из выгребных ям или из протекающих либо переполненных коллекторов зачастую загрязняли чистые подземные воды. Рассматривая в целом загрязнение водных источников канализационными отходами, самое важное, стоит отметить, заключается в том, что, хотя ситуация и была ужасная, крупных вспышек основных эпидемических заболеваний не было. Однако локальные вспышки дизентерии и тифа были не редкостью. Бо́льшей, пусть и скрытой, опасностью было химическое загрязнение, но его последствия не проявляли себя со всей очевидностью еще пару десятков лет.