[556]. В послевоенный период жизнь была исключительно суровой. Не будет ни слишком эмоциональным, ни антинаучным постулировать, что пока люди были вынуждены жить среди своих собственных экскрементов, их дети были обречены умирать.
Заключение
В настоящем издании нарисована картина городской жизни в позднесталинской России и поднят ряд вопросов о нашем понимании процессов индустриализации и модернизации в СССР. Предлагаю сначала подвести краткие итоги изложенного.
Во-первых, в российских неоккупированных промышленных городах не хватало базовой санитарии. В крупных городах существовала ограниченная система канализации, однако она не была доступна большинству населения. Во многих малых промышленных городах канализация практически отсутствовала вовсе, за исключением небольших замкнутых систем, установленных отдельными заводами для собственного пользования. Проблема осложнялась, конечно, традициями жилищных стереотипов, когда даже в Москве значительная часть населения жила в одноэтажных деревянных постройках без удобств. Но только лишь природой городской застройки нельзя объяснить, почему население получало такое плохое обслуживание. Основным препятствием являлся недостаток вложений в санитарную инфраструктуру, которая не соответствовала нормам еще до начала сталинской индустриализации в конце 1920-х годов, а пятилетние планы вынудили ее функционировать с непосильной нагрузкой. Миллионы новых рабочих с семьями стекались в малые и крупные города, но государство не прикладывало практически никаких усилий, чтобы строить дома, создавать коммунальные системы или развивать сеть водоснабжения для увеличивавшегося городского населения. Вторая мировая война превратила этот перманентный недостаток в настоящий кризис санитарии. Даже в регионах, не пострадавших непосредственно от разрушений, война на какое-то время исключила любую возможность модернизации санитарных систем там, где они существовали, или их строительство там, где их не было. Не хватало средств даже на элементарную техническую поддержку, и существовавшие системы постепенно приходили в негодность. Все это создавало серьезные угрозы здоровью даже в тех городах, где численность населения не увеличилась. А в таких городах, как Свердловск или Челябинск, куда стекались сотни тысяч эвакуированных, беженцев, мобилизованных рабочих, кризис, порожденный разрывом между количеством отходов и возможностями городских властей их убирать, стал особенно острым. Несмотря на срочные меры (закапывание или сжигание мусора, смывание его в реку или складирование за границами города), большинство крупных городов встретило окончание войны с огромными скоплениями мусора, отходов и экскрементов. В условиях ограниченной пропускной способности канализационных систем послевоенные города могли поддерживать свои дворы и улицы в чистоте только при условии вывоза мусора. Но для этого также не хватало ресурсов. Машины, лошади, рабочие руки – все было в дефиците. Регулярная уборка мусора не представлялась возможной. Крупные и малые города полагались на проводившиеся раз в полгода кампании по чистке выгребных ям и уборке гор мусора, что обеспечивало временный результат. Но это все-таки подразумевало, что большую часть года жители городов были вынуждены постоянно прокладывать себе дорогу по улицам среди грязи и мусора.
Второй проблемой стало водоснабжение. В крупных и малых промышленных городах были системы централизованного водоснабжения для основной массы населения. Но это мало говорит об истинном положении дел, потому что лишь небольшая доля граждан жила в домах с водопроводом. Людям приходилось набирать воду из уличных колонок, а потом носить ее ведрами до своих квартир. Подача воды была ненадежной. В домах с водопроводом воду периодически отключали, давление в трубах было низким. Зимой уличные трубы часто замерзали. Поэтому добывание воды оставалось главной трудностью для домохозяйства. Усилия требовались не только для добывания воды и ее доставки до дома, но и для подогрева воды для приготовления пищи, стирки белья или личной гигиены, поскольку квартиры, общежития и бараки были оборудованы только дровяными печами или керосинками. Однако доступ к воде составлял только часть проблемы. Даже в тех городах, где существовали канализационные очистные сооружения, а во многих крупных городах и в большинстве небольших городов их не было, не хватало оборудования, запасных частей и химикатов, чтобы обрабатывать весь объем жидких отходов, которые проходили через них. Огромное количество канализационных отходов в непереработанном (или, в лучшем случае, не до конца переработанном) виде сливалось в реки, озера и пруды. Это создавало бы меньше проблем, если бы местные водные системы были оборудованы насосными станциями для очистки воды перед ее поставкой в местную систему водоснабжения, но и здесь наблюдались те же трудности, что и с канализационными очистными сооружениями: если такие станции и существовали, то им не хватало пропускной способности, чтобы провести воду по полному циклу очистки, в результате в чистоте местных источников воды приходилось серьезно сомневаться. Еще более значительную угрозу представляли промышленные отходы, большинство которых заводы сбрасывали без очистки в открытые водоемы. Даже если местная питьевая вода в этом пункте от этого не страдала, то заводы просто перекладывали основной груз проблем на населенные пункты, находившиеся ниже по течению. Проблема промышленного загрязнения стояла настолько остро, что власти дважды, в 1937 и 1947 годах, издавали законы, предписывавшие заводам устанавливать очистное оборудование. Лишь немногие заводы выполнили их, и причины этого могут нам многое рассказать о природе сталинского «планирования». Даже если предприятия не пытались сознательно обойти закон (хотя многие пытались), они сталкивались с тем фактом, что в стране отсутствовали стандарты создания очистных систем, необходимое оборудование и должная подготовка достаточного количества инженеров и механиков, чтобы запускать эти системы и поддерживать их в работоспособном состоянии. Признаки того, что комментаторы позднего советского периода охарактеризуют как «экоцид», были видны уже в это время: массовая гибель рыбы и порча промышленного оборудования из-за химического загрязнения местных рек.
В-третьих, существовала проблема личной гигиены. В ситуации, когда большинство жителей городов испытывало трудности доступа к чистой воде, и из-за общей загрязненности окружающей среды для поддержания себя в чистоте люди полагались почти исключительно на традиционные русские бани. Однако и в этом вопросе имевшиеся мощности могли удовлетворить лишь малую часть общего спроса. Многие люди имели возможность мыться только раз или два раза в месяц. К концу сталинского периода многие, но ни в коем случае не большинство, получили альтернативу в виде душевых на рабочем месте. Единицам удалось переехать в дома с ванными. Некоторые могли, по крайне мере, мыться регулярно после того, как местные власти установили газовые колонки в их квартирах. Однако в первые послевоенные годы таких возможностей еще практически не было. Ситуация усугублялась острым дефицитом мыла. Вполне понятно, учитывая состояние жилья и ограниченность средств и ресурсов, что власти были озабочены не созданием комфортных условия для населения, а риском распространения болезней, прежде всего переносимых вшами сыпного тифа и возвратного тифа. Официальной политикой властей являлось обеспечение в первую очередь доступа в бани и «станции санитарной обработки» тем, кто представлял самую большую угрозу здоровью населения – переносчикам вшей. Это были прежде всего молодые рабочие и студенты, жившие в переполненных общежитиях. Они регулярно проходили «санитарную обработку», в том числе и своей одежды. «Санитарная обработка» была лишь одним из элементов намного более амбициозного набора мер санитарного контроля по выявлению, изоляции и лечению переносчиков вшей или уже заболевших тифом. Значительная часть этих мер была разработана во время войны как ответ на огромные эпидемиологические проблемы, возникшие в результате массовой эвакуации и воинской мобилизации. В послевоенный период к этим группам риска добавились новые, а именно миллионы кабальных рабочих (ученики школ трудовых резервов, рабочие, привлеченные оргнабором, и сезонные рабочие), которые преодолевали значительные расстояния, следуя из своих родных мест до заводов, строек или месторождений торфа, на которые их мобилизовали. Эту проблему сталинская политика здравоохранения решила успешно. За исключением голода 1947 года, когда волны беженцев переполнили станции эпидемиологического контроля, властям удавалось поддерживать свою политику использования принудительного или полупринудительного труда без вспышек массовых эпидемий.
В качестве четвертого элемента городской среды я анализировал питание и поставки продовольствия. Фиаско коллективизации конца 1920-х – начала 1930-х годов привело к заметному падению уровня жизни, завершившись голодом 1932-1933 годов. Хотя основными жертвами этого голода стали крестьяне, городские рабочие также терпели крайние лишения. Страна едва успела оправиться от этого демографического удара, когда начавшаяся война привела к новому дефициту продуктов. В тыловых городах резко возрос уровень смертности не только в двух наиболее уязвимых возрастных группах – самой младшей и самой старшей, но и среди трудоспособных взрослых. Кто-то умирал от болезней, но многие умерали просто от истощения. В конце войны ситуация с поставками продовольствия немного улучшилась, но неурожай 1946 года снова привел к голоду. В отличие от голода 1932-1933 годов голод конца 1946 – начала 1948 года затронул в значительной степени городских жителей, включая рабочих. По сути, за исключением центра голода – Молдавии и южной Украины, городские рабочие пострадали больше, чем крестьяне. Анализ рациона рабочих и крестьян помогает понять причины такой ситуации: в тыловых регионах крестьяне, как минимум, смогли получать необходимое количество калорий и белков благодаря картофелю. Рабочие в меньшей степени могли использовать подобную стратегию и поэтому умирали чаще. У крестьян в рационе было еще одно преимущество перед рабочими – молоко, что помогает объяснить, почему в большинстве областей сельская детская смертность была ниже, чем в малых и крупных городах, даже во время голода 1947 года, когда показатели детской смертности резко повысились. После 1948 года качество питания постепенно нормализовалось, но даже в середине 1950-х годов российские рабочие потребляли калорий меньше необходимого количества для выполнения тяжелой физической работы в холодном климате, жизни в плохо обогретом жилье и при плохо работающем общественном транспорте.