[15]. Чтобы понять, лучше или хуже жили люди, необходимо изучить, какую пищу они фактически потребляли, сколько метров ткани они могли купить в год, сколько времени требовалось на приобретение обуви, сколько пар нижнего белья или носков у них было или сколько грамм мыла они покупали каждый месяц. Объем продаж непродовольственных товаров был ужасающе мал и не всегда по причине высокой стоимости (хотя в большинстве случаев именно поэтому), а из-за того, что в стране их просто не производили. Мыло отсутствовало в семьях, последствия чего для общественного здоровья и гигиены я рассматриваю в главе 3, не из-за того, что оно было дорогим, а из-за того, что мыла нигде не было в продаже, хотя в 1947 г. в стране боролись с массовой вспышкой тифа.
Вслед за историками, которые занимались вопросом западноевропейской индустриализации, в этой книге я расширяю границы их анализа и включаю в него другие аспекты потребления, прежде всего жилищные условия, доступ к канализационным системам и к безопасному водоснабжению. Также я рассматриваю такие вопросы, как уборка улиц от мусора и экскрементов, возможности населения мыться и соблюдать базовый уровень личной гигиены. Это – вопросы не просто личного комфорта, хоть они и играли очень важную роль в определении, был ли уровень жизни в городах удовлетворительным. Это – ключевые факторы, определяющие вероятность заболевания туберкулезом, дизентерией или пневмонией, продолжительность жизни людей и выживание детей в первый год жизни. Они также влияли на полноценность рациона. Люди, которые живут в убогих условиях, с недостаточным доступом к водоснабжению, когда осуществление базовых гигиенических и бытовых процедур требует значительных трудозатрат, в целом будут тратить больше энергии в течение дня, чем те, кто живет в современных домах с канализацией, водопроводом, туалетом и ванной. Если рацион питания содержит мало калорий, то расчет потребления энергии, необходимой для выполнения этих повседневных гигиенических процедур, определяет, страдают ли люди от недоедания, особенно в таком обществе, как послевоенный СССР, когда работа заключалась, как правило, в выполнении тяжелого физического труда в течение долгого времени.
Мой анализ этих вопросов показывает, что картина послевоенного СССР сильно отличалась от представлений большинства западных обозревателей и даже специалистов по советской истории. Практически ни в одном советском городе не было современной санитарной инфраструктуры. Даже в самых продвинутых городах были только небольшие канализационные системы, совершенно не отвечающие нормам. У большинства людей не было туалетов в домах, и они довольствовались уличными туалетами и примитивными выгребными ямами. Если в городах было центральное водоснабжение, то доступ к воде обеспечивался только посредством уличных колонок; мало у кого был водопровод в доме, а если и был, то в водоснабжении случались частые перебои. Почти у всех отсутствовали ванны дома. Чтобы соблюдать гигиену, людям приходилось ходить в бани, но их недостаточная пропускная способность после войны позволяла большинству людей мыться только раз или два в месяц. Также мы увидим, что в период позднего сталинизма обнаруживается парадокс. Режим предпринимал нерешительные шаги для модернизации городской инфраструктуры. Условия жизни в городах, особенно в областных промышленных, оставались неудовлетворительными, если не откровенно опасными, до смерти Иосифа Сталина в 1953 году и еще несколько лет после. Но все же именно в этот период показатели детской и взрослой смертности начали снижаться.
Возможно, в этом отношении СССР был уникальной страной среди промышленно развивающихся обществ. В Западной Европе и США так называемая санитарная реформа, которая заключалась в прокладке канализации, постройке очистных сооружений, организации централизованного водоснабжения безопасной для питья водой, а также решении проблемы перенаселенности, была непременным условием для того, чтобы в конце XIX – начале XX века показатели детской и взрослой смертности снизились, чему способствовали также и другие факторы. Не последнюю роль сыграли переход на более качественное питание и падение рождаемости. Но без санитарной реформы существенные улучшения в сфере общественного здравоохранения были бы невозможны. К примеру, по оценке экономиста Вернера Трёскена, 20 % совокупного снижения смертности в США в период между 1900 и 1940 годами были достигнуты только благодаря строительству коммунальных систем водоснабжения и канализации[16]. Советский Союз не пошел по этому пути. После Второй мировой войны смертность снизилась, хотя и не было отмечено существенных улучшений в городской санитарии, водоснабжении, не были решены вопросы перенаселенности и обеспечения населения средствами личной гигиены. Этот кажущийся парадокс можно сформулировать в плане отставания во времени. Санитарная инфраструктура в Советском Союзе была похожа на инфраструктуру стран Западной Европы примерно сорока – восемьюдесятью годами ранее. Перед Второй мировой войной данные по детской смертности в Союзе показывали такое же временное отставание по сравнению с данными в Западной Европе. После войны временное отставание в создании санитарной инфраструктуры немного сократилось, но с точки зрения показателей детской смертности Советскому Союзу удалось существенно сократить этот разрыв. В некоторой степени это произошло за счет способности Советского Союза перенимать опыт в медицине и общественном здравоохранении у стран Западной Европы, но, как мы увидим, в этом случае возникает следующая политическая проблема: руководство страны вместо того, чтобы инвестировать средства в строительство приличного жилья, развитие санитарных условий и водоснабжения, пыталось решить эти вопросы посредством мероприятий в области общественного здравоохранения.
Санитарная реформа в Западной Европе проводилась в определенном политическом контексте. Как мы могли убедиться, быстрый рост городов с развитием промышленного капитализма привел к заметному повышению смертности, которое обозреватели связывали с совершенно очевидной деградацией городской среды – появлением трущоб, огромных скоплений человеческих и животных отходов, загрязнением воды. Все это произошло до того, как стала известна и нашла всеобщее признание микробная теория инфекционных заболеваний[17]. По большей части прогресс в этой области был достигнут благодаря неустанным усилиям и агитации множества реформаторов. Но все же помимо стремления к социальным реформам и улучшению общего благосостояния были и другие идеологические истоки движения за чистоту в городах. Наиболее важным из них была боязнь буржуазии растущего городского рабочего класса, в котором она видела прямую угрозу установлению политического и общественного порядка. Средний класс видел прямую связь между грязью, беспорядком и политической непокорностью. Ричард Эванс в 1892 году в ставшей классической работе о политике в период эпидемии холеры в немецком городе Гамбурге посвятил много страниц подробному обсуждению работы Уильяма Лендли, английского инженера, который сделал карьеру в Гамбурге, продвигая идею строительства общественных бань и прачечных. Представляя свой план старейшинам Гамбурга, он использовал следующий аргумент:
Нечистое тело ведет к отсутствию самоуважения, грубости и пороку. Опыт показывет, что те, у кого грязная одежда, не ходят в приличные места и, следовательно, предпочитают проводить время в общественных местах самого низкого уровня. Если эти люди могут потратить час или около того своего свободного времени на то, чтобы принять ванну, то в большинстве случаев это отобьет у них желание пойти в паб… Не соблюдающее гигиену население отмечается довольно высокими показателями заболеваний и смерти, а поскольку бедное население города полагается на государственное финансирование для покрытия расходов во всех подобных случаях, это налоговое бремя по бо́льшей части соотносится с тем, насколько население соблюдает гигиену. Нечистое население дегенерирует и, следовательно, чаще нарушает закон, таким образом стимулируя постоянную необходимость в расширении дорогостоящих тюрем. Из-за низкого уровня чистоты население более восприимчиво к губительным эпидемиям таким, как холера, оспа, лихорадка и так далее. и способствует тому, что болезни становятся эндемическими или ими снова начинают заражаться. Как показывает опыт, когда эти эндемические заболевания достигают определенного уровня, они также добираются и до домов обеспеченных людей[18].
Другими словами, строительство бань не имело ничего общего с общественным здоровьем (что вообще не содержалось в аргументах Линдли, помимо того факта, что рабочие могли распространять свои заболевания на буржуазные районы городов), а, скорее, относилось к вопросу сохранения общественного порядка и экономии средств гамбургской буржуазии. Эванс считал неслучайным то, что Линдли разработал эти суждения на заре повсеместных европейских революционных потрясений 1848 года. «Проблема заключалась не в том, что отсутствие гигиены могло привести к революции, – заключил Эванс, – скорее, отсутствие гигиены было просто-напросто физическим выражением внутреннего отрицания буржуазных норм и, таким образом, буржуазного общества»[19].
Историки наблюдали похожую ситуацию во Франции в XIX веке. Энн-Луиз Шапиро в исследовании парижской жилищной реформы во второй половине XIX века писала:
Исследователи буржуазного общества понимали, что жуткие условия, в которых жили рабочие, были причиной моральной слабости и антиправительственных мятежей, а также слабого здоровья и заболеваний. В основе всех обсуждений конкретных проблем, связанных с быстрым, незапланированным городским ростом, лежит сильный, зачастую явный, страх перед последствиями географической сепарации классов. Обозреватели предостерегали об опасности, которая могла возникнуть, если бы вокруг Парижа в пригородах стали заселяться обнищавшие люди, создавая анклавы, враждебно настроенные к общественному порядку. Точно так же их тревожила перспектива того, что рабочие, лишенные примера буржуазных нравов, могут перенять модель поведения преступников. Гигиенист дю Меснил рассказывал о хроническом чувстве тревоги, которое испытывали его современники, нужно было обладать нечеловеческим героизмом, чтобы не начать испытывать ненависть к обществу, находясь в условиях, в которых жили бедняки в своих лачугах