[29], и все это происходит в конце первого десятилетия XXI века. Так же легко забыть о том, что чистая вода и современные канализационные системы – это относительно недавние достижения даже на «Западе». К проведению первых этапов санитарной реформы в городах Британии, Германии и Франции приступили в середине XIX века, но к ее завершению приблизились лишь в первые десятилетия XX века. Быстрая индустриализация Европы в XIX веке привела к тому, что резко увеличилось городское население, в частности возросло число представителей городского рабочего класса, которые наводнили города и жили в тесных, мало освещенных, плохо вентилируемых и плохо отапливаемых домах при практически полном отсутствии санитарных удобств. В трущобах, где они жили, остро стояли проблемы сбора и утилизации мусора и нечистот. На решение этого вопроса ушли десятилетия, так как ситуация усугублялась огромным количеством фекалий животных, которые также надо было убирать с улиц, поэтому всем жителям городов, кроме самых зажиточных, приходилось мириться с действительно жуткими условиями их жизни. Без системы канализации единственное, что можно было сделать с нечистотами, это складировать их куда-то – в выгребные ямы или помойки, а затем организовывать их вывоз, как правило, за пределы города, где их можно было бы переработать каким-то образом или оставить разлагаться на удобрения на полях орошения. Неубранные нечистоты могли быть смыты дождями, они могли стекать по открытым каналам в ближайшие водоемы, и зачастую это была река, откуда люди брали питьевую воду. То есть дома, дворы и улицы были практически постоянно таким образом загрязнены, что угрожало всеми возможными заболеваниями.
Энтони Воль в своем великолепном исследовании санитарных условий и заболеваний в Великобритании в Викторианскую эпоху отмечает, что в Дарлингтоне в 1850 году одна надворная уборная обслуживала 40, 60 или даже более человек. Надворные уборные не очищались, они располагались прямо напротив домов, стены которых пропитывались экскрементами. Позднее можно было найти шахтерские деревни с населением до 600 семей, в которых вообще не было надворных уборных[30]. В Стокпорте в 1876 году дома железнодородных рабочих были «окружены болотами (а не просто лужами) с грязью, гнилью и другими нечистотами, которые образовывались из-за отсутствия канализации и уборных», так что «женщинам и детям приходилось прокладывать свой путь по доскам, брускам и старым дверям»[31]. Далее Воль пишет:
В Ипсуиче инспектор службы здравоохранения в буквальном и переносном смысле вскрыл огромные выгребные ямы в центре города, которые не вычищались и уже были переполнены накопившимися нечистотами за двадцать или тридцать лет использования. Пожалуй, это было неудивительно. Несмотря на то что население Ипсуича составляло 45 000 жителей, всего четыре человека вычищали грязь из выгребных ям. Даже когда ямы очищали, то выгребали только твердые отходы, а жидкие нечистоты оставались в яме и проникали в грунт, а затем просачивались в грунтовые воды. Инспектор службы здравоохранения Ипсуича, как и другие инспекторы службы здравоохранения, посчитал, что сначала нужно было очистить выгребные ямы и только потом перейти на альтернативные формы удаления экскрементов. За первые три года своей работы он реконструировал почти 2500 выгребных ям, накрыв их и сделав водонепроницаемыми. И все же в 1893 году Совет местного управления все еще жаловался, что администрация Ипсуича не уделяла должного внимания системе удаления нечистот и что они очищали выгребные ямы на нерегулярной основе и только тогда, когда те уже «были заполнены до краев»[32].
Даже в городе такого размера, как Бирмингем, местный инспектор службы здравоохранения мог следующим образом описать состояние уборных с выгребными ямами в середине 1880-х годов:
Яма необязательно глубокая и широкая, она не укрыта от дождя, она не водонепроницаема, иногда в ней нет дренажа, а если и есть, то сток забивается, накапливается большое количество застоявшейся жидкой грязи, воняющей из-за процессов разложения, она отравляет воздух вокруг на значительное расстояние, а также просачивается в землю, загрязняя ее в чрезвычайной степени, и затем попадает в колодцы, откуда жильцы берут воду для домашних нужд. Загрязняются не только воздух, почва и вода, но, ввиду ненадлежащего состояния ямы, жидкое содержимое попадает даже во внутренние помещения домов[33].
Еще хуже ситуация была в городе Брэдфорд, где санитарные условия, наверное, были худшими в масштабах Соединенного Королевства. Участник съезда Института санитарии, который проводился в Брэдфорде в 1903 году, отмечал:
Прогуливаясь по некоторым из многочисленных трущобных районов Брэдфорда в ту неделю, что мы там провели, я сначала чувствовал отвращение, когда видел детей, даже из приличных семей, которых поощряли справлять нужду прямо на улице, если не на кухонный пол. При ближайшем изучении имеющихся условий проживания я понял, что для этого были основания… Без особого энтузиазма я уже раньше наблюдал земляные уборные и помойки, где использовались ведра, но это было мое первое знакомство с действительно примитивной организацией, вошедшей в моду в Брэдфорде. В этих отвратительных местах размножались и роились мухи, которые толстым слоем облепливали глазки младенцев в этих несчастных маленьких домах, где входные двери открывались в нескольких метрах от этих антисанитарных удобств. Во время съезда кто-то пару раз отметил, что нет смысла предоставлять людям хорошее жилье, пока не научишь их содержать его в чистоте. И я хотел бы сказать, что я сомневаюсь, что люди могут стать цивилизованными, если их жилищные условия хуже, чем у дикарей[34].
Для Франции и Германии можно было составить такое же описание. Отмечая ситуацию в Париже в последние два десятилетия XIX века, после того как барон Жорж Осман навязал свой грандиозный план по модернизации города, который включал прокладку масштабной канализационной системы и перемещение более шумных и с гигиенической точки зрения менее благоприятных частей пролетариата Парижа на окраины города, Энн-Луиз Шапиро показывает картину, которую в равной степени можно было бы применить и к послевоенному Куйбышеву или промышленным городам Урала:
Исследователи подготовили материалы по районам рабочего класса на окраинах города, которые были действительно ужасными. Дю Мениль описывал пустыри, на которых были построены группы домов, похожие на настоящую канализацию. Подходы к домам не были снабжены дренажом, поэтому улицы превращались в вонючие болота, в ямах и рытвинах скапливалась разлагающаяся масса. Зачастую жидкие и твердые отходы из забитых выгребных ям просачивались на первые этажи в жилые помещения смежных домов, отходы из неукрытых переполненных уборных вытекали во дворы, а открытые сточные канавы пересекали пешеходные проходы[35].
Далее в этой главе мы увидим, что опыт Советского Союза не так сильно отличался от опыта западноевропейских стран с точки зрения фактического состояния городов, но отличался в плане промежутка времени, за который там наконец-то провели всеобщую санитарную реформу. Описанные условия жизни в Стокпорте в 1876, Бирмингеме в 1880-х или Брэдфорде в 1903 году стали, скорее, исключением к началу Первой мировой войны и такими и оставались в конкретных районах определенного города, но не всего города в целом[36]. К 1913 году в Германии расширили канализационную сеть для обслуживания более 90 % городских жителей[37]. А в Советском Союзе, наоборот, отсутствие базовой санитарнии сохранялось еще и в 1950-х годах и даже позже. Например, в Москве, единственном промышленном центре в этом исследовании, где бо́льшая часть населения имела доступ к канализационной системе, к концу 1940-х годов была такая же ситуация, как в Париже к 1903 году. Париж же был одним из последних городов, где сохранилось до этого времени такое положение, если сравнивать с городами Британии или Германии[38]. Даже в 1975 году всего две трети городского жилищного фонда, принадлежавшего государству, в европейской части России были оснащены водопроводом и канализацией, а если мы будем учитывать и частные дома, в которых, как правило, помимо электричества, было мало удобств, то эта цифра будет еще ниже[39].
Канализационная система
Задача содержания городов в чистоте зависит от четырех взаимосвязанных факторов: водоснабжения, наличия канализационных коллекторов, очистительных сооружений и удаления всех тех нечистот, которые не попали в коллекторы. Водоснабжение – это палка о двух концах. Эффективная канализационная система заключается в наличии смывных туалетов, которые опустошаются в канализационные коллекторы, а затем в откачке канализационных стоков в места сброса отходов, находящиеся вдоль водных объектов, и (в идеале) в очистные сооружения. Для этого необходимо адекватное водоснабжение. Нехватка воды и нерегулярное водоснабжение были бичом некоторых систем Викторианской эпохи, потому что это означало, что в туалетах нельзя было смывать испражнения, что делало их иногда хуже уборных и выгребных ям[40]. Основная проблема, однако, заключалась в обратном: в городах систему водоснабжения начали создавать намного раньше того, как устанавливали или расширяли систему канализационных коллекторов. Объем сточных вод, с которыми должны были справиться коллекторы, превышал их возможности с точки зрения и длины, и диаметра трубы. Поэтому либо коллекторы переполнялись и отходы скапливались на улицах и тротуарах, либо излишек при экстренных сбросах необработанных отходов попадал напрямую в местные водные объекты. Как писал Йорг Фегеле, в 1849 году из лондонских коллекторов в Темзу в Лондоне было сброшено более 250 тыс. куб. м нечистот. Поскольку сначала водопроводная вода появилась в зажиточных частях Лондона (и других крупных городах), новообретенная роскошь высшего и среднего классов создавала невероятные санитарные проблемы бедному населению, потому что им приходилось брать воду прямо из все более и более загрязняющейся реки[41]. Таким образом, третий фактор имел решающее значение: тщательная обработка сточных вод в целях их обезвреживания. Здесь также рост объемов водоснабжения создавал проблемы, поскольку очистным сооружениям, как и самим канализационным трубам, все сложнее было справляться с растущим объемом сточных вод. Необходимо помнить о том, что индустриализация создавала новые источники загрязнения помимо домохозяйств. Заводам приходилось заниматься удалением и нечистот своих работников, и токсических побочных продуктов производства. Одинаково опасными были нечистоты из общественных зданий, например вокзалов, школ, но самыми опасными являлись отходы из больниц. Все нечистоты необходимо было куда-то отправлять, и, если не в коллекторы, то, как правило, они попадали напрямую в местные каналы, пруды и реки. Поэтому в более крупных британских городах начали строить очистные сооружения в 1880-х годах, чтобы прогонять нечистоты через отстойники и фильтрующие слои[42]. Если, как например, в Гамбурге объем сточных вод превосходил емкость фильтрационных баков, власти пытались решить ситуацию путем сокращения времени фильтрации. В Гамбурге время фильтрации настолько сократили, что после этого процесса питьевая вода биологически не отличалась от воды в местной загрязненной реке Эльбе. Важно отметить следующее: до тех пор пока нечистоты не обеззараживались до того, как их сбрасывали, и пока системы водоснабжения не обрабатывали воду из загрязненных рек в целях уничтожения патогенных организмов, системы водоснабжения и канализации не являлись субъектами санитарных улучшений, а становились идеальными трубопроводами для распространения таких заболеваний, как тиф и холера. Жители Гамбурга смогли в этом убедиться во время небезызвестной вспышки холеры в 1892 году[43].
Что же происходило с теми нечистотами, которые не попали в коллектор? Это могли быть еда и другие твердые отходы (мусор), экскременты из домозяйств и районов, в которых все еще использовали выгребные ямы и надворные уборные, а также экскременты животных, которые были повсеместным явлением в городах до того, как автомобили и грузовики заменили гужевой транспорт, а местные положения об охране здоровья ограничили права городских жителей содержать домашний скот в пределах города. Поэтому был необходим организованный вывоз нечистот. Группы уборщиков убирали навоз и мусор, вычищали выгребные ямы. То, что не смывалось в коллекторы, нужно было вывозить на свалки, на очистные сооружения или на сельскохозяйственные поля орошения. В этой главе мы увидим, что именно от успеха или неудач в организации этих процессов в огромной степени зависело то, останутся ли российские города терпимым местом проживания и возможно ли минимизировать риск эпидемий.
Большинство крупных российских городов имели небольшие канализационные системы в своих центральных районах, некоторые из них были построены еще до революции 1917 года. В них смывались нечистоты и дождевая вода, но все остальное приходилось вывозить либо городским властям, либо жителям города самостоятельно. Впервые нагрузка на эти системы появилась в результате сталинской индустриализации в 1930-е годы, когда в город началась массовая миграция крестьян из деревни в поисках работы. Население более старых городов увеличилось буквально в одночасье, но в развитие жилищного фонда для его расселения и инфраструктуры для обработки отходов почти не вкладывалось никаких средств. Росли новые промышленные регионы, но опять же не проводилась планировка жилищного фонда и инфраструктуры, чтобы справиться с внезапным ростом населения. Люди жили во «временных» бараках и импровизированных общежитиях либо теснились в коммунальных квартирах или подвалах, что порождало санитарный кошмар. До 1931 года в СССР даже не производилось никакого специализированного оборудования для удаления нечистот и очистки улиц. Все осуществлялось с помощью гужевых повозок, иногда кое-где также использовалась случайно попавшая в страну импортная техника. К 1939 году появилось 13 заводов, которые производили транспорт и приспособления для вывоза мусора, человеческих экскрементов и снега, но к 1940 году они произвели в общей сложности 3682 единицы оборудования различного типа на весь СССР, которое необходимо было распределить между более чем 2500 муниципальными органами власти. Однако непосредственно в предвоенный период были сделаны первые попытки организовать регулярную и плановую очистку небольшой части городов, только два из которых – Москва и Ленинград – находились в РСФСР[44]. Крупные или активно разрастающиеся промышленные центры индустриальной части России, в том числе Свердловск, Челябинск, Молотов и Горький, должны были справляться сами.
Если такой была ситуация на пороге войны, то начавшаяся война превратила санитарный кошмар в санитарную катастрофу. Больше всего пострадали крупные промышленные центры в тыловой части страны, где население увеличилось в диапозоне от 50 до 100 % из-за наплыва эвакуированных и новых рабочих, которые были мобилизованы для работы в военных отраслях промышленности. И без того маломощные, местные канализационные системы и очистные сооружения подверглись колоссальной нагрузке. Городам и заводам ничего не оставалось, кроме как сливать отходы напрямую в местные водотоки, загрязняя их до такой степени, что вода стала небезопасна для использования даже в промышленных целях, не говоря уже о ее применении в быту и в качестве питьевой. Поскольку только небольшая часть местного населения в каждом населенном пункте имела непосредственный доступ к канализационной системе, бо́льшая часть нечистот скапливалась в выгребных ямах и самодельных навозных ямах. В городах же теперь было меньше ресурсов, чтобы справиться с грязью и нечистотами. Как мы увидим далее, количество лошадей для перевозки мусорных фургонов и цистерн упало практически до нуля частично из-за того, что их изымали для использования в военных целях, частично из-за того, что для них не было корма. Военная мобилизация стала причиной снижения количества доступной рабочей силы (водителей, уборщиков, механиков), нехватка топлива и отсутствие запасных частей остановили работу немногочисленных транспортных средств, которые еще не изъяли. Результатом всего этого стал кризис, требовавший принятия срочных мер. Поскольку лишь малую часть растущего количества мусора и экскрементов можно было переместить в безопасное место за пределами границ города, местная ГСИ утвердила другие меры: сжигать мусор, закапывать экскременты во дворах домов[45] и смывать все, что возможно, в коллекторы. Ни одна из этих мер не являлась удовлетворительным решением. Сжигание мусора приводило к серьезному загрязнению. Для захоронения экскрементов территория была ограниченной, и существовал риск заражения нижних слоев грунта и грунтовых вод, что являлось важным моментом, поскольку люди использовали дворы и свободную территорию для выращивания продуктов питания. Слив отходов в канализацию увеличивал загрязненность рек и подвергал риску безопасность питьевой воды. Во время войны также применяли еще одну меру, которая стала неотъемлемой частью послевоенной городской жизни: массовые мобилизации местного населения весной и осенью для сбора и утилизации огромных залежей отходов, скопившихся за зимние и летние месяцы. Однако на самом деле в конце войны ни одна из этих мер, в том числе и сезонные кампании по уборке, не помогла справиться с растущим количеством мусора и экскрементов. Неубранные горы мусора увеличивались с каждым годом и представляли огромную угрозу здоровью не только непосредственно, но и из-за того, что они стали благоприятной средой для размножения мух и грызунов[46].
Такова была ситуация в российских городах в мае 1945 года. Это общая картина, но мы увидим, что за исключением Москвы именно такое описание подходит к большинству крупных городов, небольших промышленных городов и их областей. По крайней мере, до начала 1950-х годов, а в некоторых случаях и позднее бо́льшая часть населения этих городов жила в зданиях без канализации. Хотя в некоторых городах протяженность канализационной системы была увеличена, это было сделано, как правило, только для того, чтобы она соответствовала быстрым темпам роста населения, а для опережения темпов роста стали строить только после смерти Сталина. Еще одной важной чертой стало то, что в небольшом количестве городов происходила обработка отходов перед их сливом в открытые водоемы.
В табл. 1.1 показаны типы и размеры канализационных систем в тех крупных промышленных метрополисах, для которых у нас имеются данные; в трех случаях – по Москве, Куйбышеву, Молотову – у нас имеются данные и на ранний, и на поздний послевоенные периоды, поэтому мы можем оценить масштаб изменений.
Среди тыловых городов только в Москве бо́льшая часть населения жила в домах, подключенных к канализации. В других городах таких домов было максимум чуть больше трети, во многих же практически не было вовсе. Объясним, что это означает. В Иванове в 1947 году население составляло около четверти миллиона человек. В Прокопьевске и Кемерове (в Кузбассе, в Западной Сибири) население составляло 170 тыс. и 160 тыс. человек соответственно[47].
Таблица 1.1
Канализационные системы в отдельных промышленных центрах, 1945-1954 годы
Примечание: Доля населения, у которого был доступ к канализации, иногда показывается непосредственно в отчетах ГСИ; в иных случаях я рассчитывал эти цифры, оценивая количество местного населения по косвенным показателям, например по показателям заболеваемости или объемам отходов. В последнем случае ГСИ использовала стандартную формулу для вычисления того, сколько мусора производил в год каждый городской житель; зная оценку общего годового объема отходов и мусора, которые производил каждый город, можно примерно вычислить количество населения.
* Данные по Ярославлю и Иваново показывают долю жилых зданий с канализационными системами, а не процент от количества населения. Процент от количества населения был бы выше, потому что в большом количестве современных зданий, подключенных к канализации, была более высокая плотность населения.
Источники:
Москва: ГА РФ. Ф. A-482. Оп. 47. Д. 4941. Л. 11, 120 (1946); Оп. 49. Д. 7373. Л. 136, 147, 147 об. (1953).
Ярославль: ГА РФ. Ф. A-482. Оп. 47. Д. 7685. Л. 105.
Иваново: ГА РФ. Ф. A-482. Оп. 47. Д. 4925. Л. 181, 221.
Горький: ГА РФ. Ф. 9226. Оп. 1. Д. 798. Л. 45 об. (1947); Д. 895. Л. 94-95; Ф. A-374. Оп. 34. Д. 1540. Л. 81 об. (1948).
Казань: ГА РФ. Ф. A-482. Оп. 47. Д. 6178. Л. 7.
Куйбышев: ГА РФ. Ф. A-482. Оп. 52s. Д. 224. Л. 84 (1947); Оп. 49. Д. 3243. Л. 13 (1951).
Молотов: ГА РФ. Ф. A-482. Оп. 47. Д. 3431. Л. 19 (1945); Оп. 49. Д. 3250. Л. 21 (1951); Оп. 49, Д. 8862. Л. 39. (1954).
Челябинск: ГА РФ. Ф. A-482. Оп. 47. Д. 4960. Л. 39-40, 43-44 (1946); Оп. 49. Д. 3261. Л. 15 (1951).
Сталинск, Прокопьевск, Кемерово: ГА РФ. Ф. 9226. Оп. 1. Д. 932. Л. 41-5 (1947); Ф. A-482. Оп. 47. Д. 7659. Л. 46-9 (1948).
Ограниченность городских канализационных систем влияла на две отдельные проблемы.
Первая – это обеспечение комфорта, безопасности и здоровья населения. Те, кто жил в зданиях с канализацией, особенно если у них были смывные туалеты внутри жилых помещений, а не уборные на улице, имели более высокое качество жизни, чем люди, живущие в домах с уборными на улице и выгребными ямами.
Вторая проблема – это загрязнение воды. Слив необработанных нечистот и из домохозяйств, и из промышленных производств в реки, озера, пруды создавал массовую проблему загрязнения, которая ставила под угрозу снабжение водой жилых домов и во многих случаях превращала большие части водоемов в биологически мертвые или умираюшие. Эту проблему я рассмотрю подробно в главе 2 настоящего издания.
Еще одной чертой канализационной системы является то, что ее наличие было тесно связано с общим качеством городского жилого фонда. Практически в каждом городе, в том числе и в Москве, большая часть жилого фонда состояла из маленьких, в основном деревянных, частных домов с частичными удобствами или совсем без удобств. В Иванове бо́льшая часть жилого фонда была именно такого рода, что еще больше осложняло задачу расширения и без того ограниченной канализационной системы[48]. Также мы увидим, что, тем не менее, в городах продолжали строить новые дома без канализации, зачастую вопреки протестам государственных органов здравоохранения.
Я могу лучше проиллюстрировать эти процессы, рассмотрев несколько конкретных примеров. Во-первых, я рассмотрю несколько крупных промышленных городов в разных районах страны: Москва, Ярославль и Горький – в Центральной России, Челябинск – на Урале. Затем я сравню их опыт с тем, как обстояли дела в небольших промышленных городах, расположенных в их областях.
Крупные города
Москва. Из всех городов в этом исследовании Москва, столица, естественно, находилась в самом привилегированном положении. За возможным исключением (Ленинград) в Москве до июня 1941 года была самая развитая инфраструктура. В период реконструкции Москве было уделено больше всего внимания. Если вкратце, то проблемы Москвы были во многом уникальны и для самого города, они отличались от проблем, типичных для других промышленных центров. При всем этом на примере Москвы можно показать, что даже в столице невозможно оценить состояние городской санитарии без анализа структуры и состояния жилого фонда.
Подавляющая часть водоснабжения и канализационной системы в Москве пришла в аварийное состояние во время войны; несмотря на очевидные сконцентрированные усилия, направленные на их восстановление, их общее состояние было настолько плохим, что в большинстве частей центра города восстановить их оказалось невозможным. Около 6 тыс. зданий в центре города не были подключены к канализационной системе, по официальным планам для их подключения потребовалось бы пять лет. В действительности первые результаты были плохими: из 200 зданий, которые планировалось подключить в 1946 году, работы были завершены лишь в 14[49].
В долгосрочной перспективе строительство новых домов едва успевало за темпами роста населения. Если в 1946 году у 3,8 млн жителей Москвы было в среднем 4,4 кв. м жилой площади на человека, то к 1953 году, когда население составляло примерно 4,8 млн человек, среднее количество квадратных метров жилой площади на человека было примерно таким же[50]. Характер жилого фонда также не очень изменился за это время. В декабре 1949 года доля низких деревянных строений без удобств оставалась такой же, как и в декабре 1946-го. С 1946 по 1953 год количество жителей, у которых не было доступа к канализации, фактически выросло с 1,2 млн до 1,5 млн человек, хотя их доля от общего количества населения постепенно сокращалась с примерно 31 до 29 %. Независимо от строительства новых домов и стабильного увеличения количества зданий, подключенных к центральной системе канализации, одной из причин неизменности этих данных был тот факт, что, как и в других промышленных городах, новое жилье, как правило, располагалось в окраинных районах, вдали от центра – там, где канализационные линии еще не были проложены[51]. Еще одним препятствием, по крайней мере в ранние послевоенные годы, стало то, что во многих зданиях, которые планировалось подключить к канализационной системе, не было достаточно места для установки туалетов. Но вместе с этими структурными трудностями существовала еще третья: жилищные органы считали, что установка и подключение к канализации – это неприоритетные задачи[52].
Хотя Москва находилась в более выгодном пложении по сравнению с другими городами, в ней также присутствовали все факторы, способствовавшие вспышке масштабной эпидемии: отсутствие у большой доли населения надлежащих санитарных условий; наличие людей, живущих в тесноте в полуразрушенных зданиях; канализационная система находилась в плохом состоянии и нуждалась в ремонте; город испытывал сложности с переработкой нечистот. В послевоенное время некоторые из канализационных коллекторов были фактически разрушены, другие же часто работали со сбоями, потому что системы – и коллекторы, и насосные станции – были перегружены и работали на пределе возможностей. Внутренняя строительная организация, отвечавшая за ремонт, принадлежала Управлению водопроводно-канализационного хозяйства. Эта небольшая организация могла устранять повреждения и поломки только с продолжительным запозданием. В отличие от многих других городов, которые мы будем рассматривать, Москва отправляла практически все свои жидкие отходы – более 90 % – на обработку, но и здесь проходимость системы была слишком низка, чтобы справиться с феноменальными объемами нечистот (291 млн куб. м в год), которые приходилось обрабатывать этим заводам. В результате обработка была частичной и неудовлетворительной. В 1946 году в городе произошло резкое увеличение случаев дизентерии по сравнению с 1945-м, хотя количество заболевших на 10 тыс. человек оставалось на уровне в два раза ниже, чем в 1940 году[53]. Это – грубые оценки показателей заболеваемости, они могут ввести в заблуждение. Из-за того, что дизентерия в основном отмечалась у малышей (коэффициент заражения на 10 тыс. детей в возрасте от одного до двух лет был в девять раз больше, чем средний показатель по городу для всего населения[54]), это очевидное увеличение могло стать результатом простого роста детского населения, а не ухудшения санитарных условий. Однако есть причины в этом сомневаться. Показатель детской смертности от дизентерии, который отражает заболевание только среди детей в возрасте до одного года, с 1945 по 1946 год увеличился в Москве в два раза. Этот показатель должен был снова увеличиться в два раза во время голода 1947 года[55]. В меньшей степени подвергается сомнению зависимость между дизентерией и доступом к канализации. ГСИ создала эпидемиологическую «карту» на 1946 год, где сравнивается коэффициент заболевамости дизентерией на 10 тыс. человек населения в каждом районе в домах с подключением к канализации и без подключения (табл. 1.2).
В рамках одного и того же района вероятность заразиться дизентерией у людей, живущих без канализации, была в 1,5-3 раза выше, чем у людей, у которых был доступ к канализации. Хотя взаимосвязь между наличием канализации и риском заболеть дизентерией однозначна, эта зависимость могла быть более сложной, чем показывают эти данные. Распространению дизентерии способствовали и другие факторы, главным образом недостаточные знания в области личной гигиены и большое количество хронических больных, которые легко передавали заболевание другим людям. Конечно, отсутствие канализации затрудняло соблюдение личной гигиены, дворы и улицы были постоянно заполнены инфицированными человеческими экскрементами. Хотя не существует данных, которые помогли бы нам проверить эту гипотезу, очень вероятно, что этот комплекс факторов был напрямую связан с принадлежностью к тому или иному социальному классу: весьма вероятно, члены семей рабочих меньше знали базовые правила личной гигиены, также у них были самые плохие жилищные условия, где риск заболеть дизентерией был самым высоким.
Таблица 1.2
Случаи заболевания дизентерией в домах с канализацией и без канализации, крупные районы Москвы, 1946 год (на 10 тыс. человек)
Источники: ГА РФ. Ф. A-482. Оп. 47. Д. 4941. Л. 25.
С 1948 года разница между объемами производимых сточных вод и перерабатывающими мощностями очистных сооружений увеличивалась с угрожающей скоростью. В 1948 году система принимала нечистот примерно на 50 % больше, чем она могла безопасно перерабатывать. Город пытался решить эту проблему, увеличивая объемы аварийных сбросов необработанных нечистот и сокращая период переработки оставшихся нечистот. Иловые площадки в основных очистных сооружениях города в Люблине были настолько переполнены, что непереработанные нечистоты выливались из них в каналы, по которым находились уже переработанные отходы, таким образом заново загрязняя и их, и Москву-реку28. Ситуация оставалась неизменной по крайней мере до 1953 года. В табл. 1.3 показано увеличение совокупного ежедневного общего количества сбросов необработанных бытовых стоков и необработанных стоков промышленных предприятий Москвы.
Таблица 1.3
Сброс необработанных отходов, Москва, 1949-1953 годы (куб. м в день)
Источники: ГА РФ. Ф. A-482. Оп. 49. Д. 111. Л. 49 (1949); Д. 3249. Л. 28 (1951); Д. 7373. Л. 136 об. – 137, 140 (1952 и 1953).
Ни одно очистное сооружение не было способно провести полный цикл обработки, в том числе седиментацию, фильтрацию и финальную обработку с помощью хлора. В практическом смысле это означало, что с их помощью невозможно было удалить из сточных вод все потенциально опасные бактерии или все личинки перед сливом в Москву-реку или другие водоемы. В том месте, где Москва-река входит в границы города, ее именовали «условно чистая река», то есть качество воды было пограничным. И уже внутри города не было мест, где можно было бы безопасно купаться[56].
Центральная Россия: Ярославль и Горький. В Центральной России есть ряд старых городов, некоторые из них были основаны еще в среднековой Руси и быстро выросли в период сталинской индустриализации. Проблемы городской санитарии отражали наследие этих двух фаз развития: модель жилого фонда и его месторасположения, которая очень усложняла создание инфраструктуры, и практически полное игнорирование сталинским режимом благосостояния его граждан.
Ярославль был ярким примером плохой планировки города. Вступив в послевоенный период с населением чуть более 300 тыс. человек, он стоял на месте слияния двух рек, Волги и Которосли. Волга протекала через город с северо-запада на юго-восток, разделяя его на небольшую восточную часть, расположенную вдоль восточного берега Волги, и более крупную западную часть вдоль западного берега Волги. Которосль впадала в Волгу с запада, пересекая ее перпендикулярно, тем самым разделяя западную часть на северную и южную секции. Центральные районы были расположены на клинообразной территории, сформирванной северным берегом Которосли и западным берегом Волги. Такая география имеет значение, поскольку она определяла модели жилой застройки города.
В целом в городе дело с удобствами обстояло плохо. Только треть улиц и дорог была заасфальтирована, оставшаяся часть была вымощена булыжником. В городе практически отсутствовали парки и зеленые насаждения, также не было достаточно места для городских кладбищ, что являлось потенциальной серьезной угрозой здоровью. Жилой фонд в центральном районе (Кировский) был довольно приличный и практически полностью состоял из кирпичных или каменных зданий в два или два с половиной этажа; 80 % жилых зданий в этом районе были подключены к канализационной системе. На территории чуть к северу от центра размещалась бо́льшая часть крупных промышленных предприятий города: завод по производству автомобильных шин, автомобильный завод, завод лакокрасочных материалов, сажевый завод, фабрика по производству подошв для обуви. У жилья в этом районе были две отрицательные черты. Во-первых, качество постройки было хуже, поскольку преобладали деревянные дома и дома из смешанных материалов, 55 % такого жилья не было подключено к канализации. Во-вторых, жилые здания располагались вперемешку с заводствими зданиями, что создавало существенную угрозу здоровью населения. Дальше на север и запад от этой части города ситуация еще больше ухудшалась. На самом севере находилась текстильная фабрика «Красный Перевал», расположенная на болотистой местности, где были хорошие условия для размножения комаров рода Anopheles – переносчиков малярии. Жилье было плохим, бо́льшая часть района походила на деревню, удобств было мало. Возможно, именно из-за болотистого характера местности лишь в 1948 году район был подключен к городской системе канализации. На западе города вдоль правого (южного) берега Которосли располагались предприятия тяжелой промышленности: прядильно-ткацкая фабрика «Красный Перекоп», завод по производству тормозов, кожевенный завод, железнодорожная станция и самый опасный из всех – Ярославский нефтеперерабатывающий завод. Его влияние на общественное здоровье и окружающую среду я рассмотрю в главе 2, которая посвящена водоснабжению. Бо́льшая часть жилого фонда была деревянной. И наконец, на западе города, на левом (северном) берегу Которосли опять же была болотистая местность, «захваченная» комарами, где преобладало частное жилье сельского типа. В целом в городе чуть меньше 27 % жилых зданий имели подключение к канализации. При условии, что в центре в 80 % зданий была канализация, а на территории к северу от центра только 45 % строений имели ее, то можно сделать вывод, что практически во всех жилых помещениях в остальных частях города канализация отсутствовала совсем. Важным моментом является то, что даже когда в 1948 году территория вокруг «Красного Перевала» вошла в состав города, общая доля жилья с канализацией не изменилась. Еще одной чертой канализационной системы помимо ограниченного охвата было то, что нечистоты в ней собирались, но не обрабатывались. Необработанные сточные воды с нечистотами текли в Волгу и Которосль. Поэтому, хотя мы и получили некоторое представление о том, с какими трудностями сталкивалось большинство жителей, по-настоящему Ярославль примечателен тем ущербом, какой город наносил рекам и населению, живущему вдоль них, в том числе и в его пределах[57].
Ярославль – это старый индустриальный центр, исторические корни которого – в легкой промышленности (преимущественно текстильной); но этот, как и близлежащий город Иваново, важнейший в стране текстильный центр в период индустриализации значительно расширился, его промышленность подверглась некоторой диверсификации. Горький же, наоборот, являлся центром тяжелой промышленности, родиной ряда крупных машиностроительных предприятий («Красное Сормово», предприятие с более чем 100-летней историей; завод фрезерных станков; завод по производству дизельных двигателей), нескольких металлургических предприятий, гигантского автомобильного завода имени В. М. Молотова (построенного в 1930-е годы) и ряда крупных оборонных предприятий, построенных во время войны. В Горьком – городе, находившемся на месте слияния двух крупных рек – Оки и Волги, – находились судостроительный завод и крупный речной порт. Жилой фонд города отражал разные этапы его развития. В ранние послевоенные годы примерно две трети жилого фонда находилось в частном владении. Более 80 % зданий были деревянными, практически ни в одном из них не было водопровода или канализации. Новые заводы в период с 1930 по 1940 год возвели целый ряд более современных зданий с высокой плотностью заселения, так что общее обепечение коммунальными удобствами было несколько лучше, чем представляется из такого описания. Вероятно, лишь примерно 10 % всех зданий были подключены к канализации, но к 1948 году количество подключенных зданий составляло чуть больше трети от всех жилых помещений, в которых проживало около 30 % процентов населения города[58].
Получается, что все еще 70 % людей жили в чрезвычайно примитивных условиях. Менее чем в половине дворов города были уборные, и только в одном дворе из восьми – выгребная яма. Только в четверти дворов имелись устройства для сбора мусора. В остальных местах мусор и экскременты попадали в «примитивные ямы», которые не соответствовали даже самым базовым санитарным требованиям. Что еще хуже, 90 % надворных уборных были построены из дерева, почти половина из них находилась в аварийном состоянии. Как и в большинстве российских городов, имелось несколько общественных туалетов, которые люди могли использовать в качестве альтернативы, но в двух самых крупных рабочих районах Горького общественных туалетов не было вообще[59].
Городская канализационная система не удовлетворяла потребности населения со всех точек зрения. Хотя она и охватывала намного больше населения, чем в Ярославле или Иванове, но отличалась несовершенством. В ней были коллекторы и насосные станции для переправки сточных вод в различные места сброса, но даже в 1954 году в ней отсутстсвовали очистные сооружения, их строительство еще даже не начали проектировать. В ранние послевоенные годы эти проблемы усугубились плохим физическим состоянием канализационной системы, ей требовался немедленный ремонт. Город оказался в порочном круге. Ограниченные возможности канализационной системы означали, что предприятия города продолжали сливать огромное количество необработанных промышленных отходов и фекалий в Оку и Волгу. Одно только предприятие «Красное Сормово» сливало в день больше отходов, чем могла вместить крупнейшая из двух канализационных систем города. Органы здравоохранения считали, что подключение промышленных предприятий к городской системе – это неотложный вопрос, но для этого требовалось построить очистные сооружения. Горький в то время, как практически любой другой город и область, являлся жертвой приоритетов центрального бюджета и не мог получить финансирование даже на проектные работы, не говоря уж о строительстве сооружений[60].
Для Горького была характерна еще одна черта, которая часто прослеживалась в тот период. Возможно, в связи с медленным прогрессом в плане расширения и улучшения канализационной сети или из-за халатности, проявлявшейся предприятиями и строительными организациями, или по этим причинам в совокупности практически половина новых жилых зданий, построенных после войны, не имела подключения к канализации. В период между 1946 и 1954 годами прирост жилого фонда составил 6322 жилых здания; прирост жилых помещений с подключением к канализации составил только 2742, или 43,4 %. Если считать, что в течение этих восьми лет некоторые очень старые и наиболее ветхие здания без водопровода и канализации были снесены, то можно предположить, что количество новых домов, построенных без каких-либо санитарных условий, вероятно, превысило 60 %[61].
Урал: Молотов и Челябинск. Из трех промышленных центров на Урале в этом сравнительном исследовании Челябинск находится где-то посередине между Свердловском, старым общепризнанным центром тяжелой промышленности, где развитие инфраструктуры находилось на уровне выше среднего, и Молотовым, который очень быстро вырос в 1930-х годах и затем еще во время войны и в котором инфраструктура была абсолютно неразвитой, в чем нам еще представится возможность убедиться в этой книге. Из-за своей значимости Свердловск был бы лучшим вариантом для иллюстрации аргументов данного раздела, но отчеты ГСИ содержат на удивление мало информации о канализационной системе города.
Для начала рассмотрим город Молотов. Пермь (это первоначальное название города, которое было возвращено ему при Хрущеве) и ряд разрозненных и разбросанных далеко друго от друга районов на западе первоначально входили в Свердловскую область. В 1938 году они были выделены из нее и образовали новую область, в которой Пермь стала центром. В марте 1940 года Пермь и Пермская область были переименованы в честь сторонника Сталина Вячеслава Молотова. Согласно Олегу Лейбовичу, автору работ по недавней политической и социальной истории города в период позднего сталинизма, мотивирующим фактором для создания новой области стало, вероятно, желание руководства партии Свердловской области избавиться от ответственности за неэффективную работу Кизеловских угольных месторождений. Вместе с городами Лысьва, Березники, Кизел и Чусовой был образован промышленный центр нового района. В середине 1930-х годов политическое руководство Свердловска посчитало, что Пермь – это захолустный город, в который относительно добросовестный, способный и непьющий партийный работник вряд ли бы поехал в качестве главы городского партийного комитета (по словам Лейбовича, им пришлось давать взятку человеку, которому они хотели предложить эту должность, в виде нового «Бьюика»).
Таким образом, пока Пермь была частью Свердловской области, город игнорировали в том числе и с точки зрения развития удобств, которые в городе практически отсутствовали. Условия признавались ужасно скверными, такими, что МВД считало город (и областные города) подходящим местом для размещения там заключенных, беженцев и поселенцев. На большинстве улиц и дорог отстутствовал асфальт и тротуары. В период промышленного развития города в 1930-е годы и в дальнейшем, в послевоенное время, для улучшения его инфраструктуры было сделано очень мало. К концу войны Молотов действительно стал крупным промышленным центром, родиной 40 крупных предприятий, многие из которых имели первостепенное значение для оборонной промышленности. И все же обеспечение жильем и развитие инфраструктуры никогда не шли в ногу с ростом его промышленности. Город рос как «массивный агломерат рабочих поселений», собравшихся вокруг крупных промышленных предприятий, со слаборазвитой сетью дорог и линий общественного транспорта, которые их соединяли. Планы по превращению этих рабочих поселений в модель «социалистических городов» никогда не материализовались. Большинство людей жили либо в своих собственных примитивных деревянных домах, где у них, по крайней мере, был свой собственный участок, чтобы обеспечивать себя едой, либо в бараках, где не было никаких удобств, и им ничего не оставалось, кроме как выпивать. В табл. 1.1 показано, что лишь небольшая доля населения имела доступ к канализации. Канализационная система была построена еще во времена Первой мировой войны и к 1946 году, всего лишь через 30 лет, считалась полностью разрушенной, а объем сточных вод, который в нее попадал, превышал ее возможности в 2,5 раза. Аварии были частым явлением, центральные улицы города зачастую заливало человеческими экскрементами. Ужас этой ситуации усугублялся плохим состоянием транспортной системы города Молотова, которая была настолько неразвитой, что многие люди, ожидавшие трамвай на остановке, просто шли пешком, несмотря на то, в каком состоянии находились улицы[62].
Челябинск, как и Молотов, был детищем сталинской индустриализации. Но в рамках своей истории и развития, вероятно, имел больше общего со Свердловском. Самое известное предприятие в Челябинске – Челябинский тракторный завод (переименованный в Кировский тракторный завод во время войны) – появился именно
в этот период, как и ряд крупных промышленных предприятий, прежде всего цинковый завод, ферросплавный завод и электростанция. В результате своего быстрого роста город был исключен из территории, которая тогда именовалась Уральской областью, и стал центром новой области, названной по имени города. Челябинская область, которую у нас еще будут причины рассмотреть в различных контекстах в этой книге, стала родиной некоторых самых важных в СССР металлургических городов, прежде всего Магнитогорска и Златоуста. Область являлась также угледобывающим районом, а самый значимый шахтерский город Копейск находился всего в 14 км от Челябинска.
С самого начала город страдал практически от полного отсутствия планировки. Как почти везде в 1930-е годы, основное внимание уделялось возведению заводов и их комплектации рабочими кадрами; жилью уделялось минимальное внимание, практически игнорировались инфраструктура и благоуствойство города (создание парков, площадей, развитие территории и т. п.). Накануне войны город был уже сильно перенаселен и страдал от серьезного загрязнения воздуха. Во время Второй мировой войны он подвергся еще более радикальному расширению. В дополнение к «нескольким десяткам» заводов, эвакуированных в Челябинск с запада СССР, в городе построили новые машиностроительный, металлургический и трубопрокатный заводы, а также вторую электростанцию. Для этих предприятий, конечно же, требовались рабочие, поэтому население города выросло на несколько сотен тысяч человек, и всех их необходимо было разместить в существовавшем и уже перенаселенном жилом фонде, они должны были пользоваться услугами старой маломощной транспортной системы и неразвитой санитарной инфраструктурой. Заводы быстро построили новые жилые здания, некоторые из них были прочными и достаточно хорошо оснащенными, но бо́льшая часть была плохого качества, и, по сути, эти жилища можно было считать временными бараками (но в большинстве случаев ставшими постоянным местом для проживания многих людей). Они строились рядом с маленькими частными домами, абсолютно разными по качеству. Планировки тоже были плохими. При строительстве многих зданий не учитывалось их расположение на местности. В некоторых отсутстовал доступ дневного света, или дома располагались на пути арктических ветров. Другие были построены рядом с заводами, и поэтому, например, в одном районе уровень загрязнения воздуха был настолько высок, что через него не проходил солнечный свет[63] .
После войны ситуация с жильем оставалась критической: новые рабочие продолжали прибывать, а нового жилья для их размещения строилось очень мало. В одном из случаев в конце 1946 года на работу на Кировский тракторный завод прибыли 3 тыс. рабочих с семьями, хотя у завода для них отсутствовал жилой фонд. В результате их согнали в общежития с одноместным расселением так, что в одной комнате ютились от четырех до шести семей. То же самое произошло снова в конце 1947 года, но на этот раз некоторым пришлось разместиться в бане при заводе без кроватей и каких-либо постельных принадлежностей[64]. Для данного исследования очень важным является то, что практически в каждом районе Челябинска в домах были либо минимальные санитарные условия, либо не было вовсе никаких. В планах города стояло создание двух отдельных канализационных систем: одна – для бытовых отходов, другая – для отходов с заводов, но в этом направлении на протяжении конца 1940-х годов было сделано очень мало. Система для бытовых отходов была рудиментарной, но она обслуживала несколько зданий и то небольшое количество нечистот, которое проходило через нее, без обработки выбрасывалось в местную реку Миасс. Более того, практически ничего не было сделано для расширения системы во время масштабного притока населения в 1946 и 1947 годах. В 1947 году в городе было построено всего 28 зданий. Ни на одном предприятии не было канализации: ни в зданиях завода, ни в рабочих поселениях, где жильцы все еще зависели от маломощной городской системы. Более того, даже охват существовавшей канализационной системы был очень неравномерным: основная часть людей из рабочих поселений, которые жили в зданиях без канализации, работали на тракторном заводе, чей жилой фонд находился в плохом состоянии. За неимением промышленной канализационной системы все сточные воды с завода попадали напрямую в Миасс, вода в которой в 1946 году была уже настолько грязной, что люди, живущие на берегах реки, не могли даже в ней купаться, не говоря уж о том, чтобы использовать эту воду для питья. Во всех районах заводы продолжали возводить новые жилые единицы без канализации[65]. Таким образом, хотя мы и не знаем точно долю населения Челябинска без доступа к канализации, с уверенностью можно говорить о том, что она была маленькой и, вероятно, сокращалась.
За последующие несколько лет город действительно расширил свою канализационную систему, но это расширение не успевало за строительством новых домов, поэтому все больше жилых зданий строилось без канализации. К тому времени в системе канализации возникли новые трудности. Ее трубы были очень старыми, имели слишком маленький диаметр и не могли справиться даже с ограниченным объемом сточных вод и нечистот, попадавших в канализацию. Поэтому часто случались поломки. Городская система продолжала извергать необработанные сточные воды в Миасс. Это создало специфические проблемы металлургическому предприятию, которое находилось вниз по течению от места выброса сточных вод. К 1951 году некоторые заводы начали строить свои собственные канализационные системы, но лишь одна из них – на металлургическом заводе – была близка к завершению в январе 1952 года[66].
Областные города
Какими бы ни были жилье и санитария в крупных городах, в маленьких промышленных городах они были намного хуже. Только изучая условия проживания в этих городах, мы можем оценить, насколько плохо жили огромные группы рабочего класса в России после войны.
Неудивительно, что самая хорошая инфраструктура была, вероятно, в Московской области. Но даже там мы видим огромное неравенство между инфраструктурами области и Москвы. Московская область является также показательным примером, поскольку ее описание иллюстрирует многие из базовых структурных проблем, сдерживавших развитие канализационной системы и остальной санитарной инфраструктуры в стране в целом. Область была промышленно развитой, крупные машиностроительные заводы располагались в Коломне, Мытищах и Подольске, совсем рядом с Москвой; в Электростали находился металлургический завод с одноименным названием; крупные химические предприятия располагались в Сталиногорске, Воскресенске, Щелкове и Клину; старейшие текстильные фабрики – в Орехово-Зуеве, Серпухове, Егорьевске, Ногинске и Раменском; здесь же была часть одного из крупнейших в стране угольных месторождений.
В первые послевоенные годы происходил лихорадочный рост городского населения и в городах, и в рабочих поселениях при заводах, расположенных за пределами городов. Этот факт в сильной мере усугубил и без того глубокую проблему нехватки жилья, поскольку жилой фонд был сильно поврежден во время войны. В 1947 году примерно половина всех горожан области жила в частных домах, ни в одном из которых не было водопровода и, как следствие, канализации[67]. У тех, кто жил в помещениях, принадлежавших заводам, ситуация была чуть лучше. Текстильные фабрики селили людей в производственных цехах, складских помещениях, подвалах и кухнях. Других размещали в наспех сколоченных «пигмейских» общежитиях, где были либо минимальные санитарные удобства, либо они отсутствовали вообще. Хуже всего приходилось, однако, рабочим, отправленным в «общежития», организованные в частных квартирах. Даже в 1949 году существовали общежития, принадлежавшие заводам, где в одной большой комнате жило до 120 человек, включая рабочих с семьями. Ситуация стала настолько серьезной, что в 1949 году ГСИ (безуспешно) попыталась остановить приток новых рабочих на предприятия в Орехово-Зуеве. Похожие условия сложились и в городах, где находились химический и металлургический заводы[68]. Какими бы ужасными ни были условия проживания в фабрично-заводской промышленности, самые большие лишения испытывали шахтеры. В 1947 году у шахтеров с семьями было по 3,7 кв. м жилой площади на человека, у холостых шахтеров – всего по 2,7 кв. м. Многие жили в ветхих, едва отапливаемых бараках, в большинстве из которых отсутствовали кухни, комнаты для хранения личных вещей, прачечные и изоляторы для заболевших инфекционными заболеваниями[69].
Что касается канализационной системы, в 80 % городов она была ограниченной, но практически 2/3 рабочих поселений при заводах (73 из 117) канализационной системы не имели вовсе. Всего около 40 % жилых единиц Московской области были подключены к канализационной системе. Эти показатели практически не менялись с 1945 по 1949 год – последний год, по которому у нас есть информация[70]. До войны Московская область приступила к реализации масштабного проекта по установке канализационных систем там, где их никогда не было, а также по подключению и централизации многочисленных малых и разрозненных местных канализационных систем. Конечно, война остановила всю работу. Некоторые системы остались построенными наполовину; другие не прошли этапа проектировки. Когда война закончилась, уже было невозможно возобновить остановленные работы, так как многие ранее наполовину построенные объекты были разрушены. Более того, как и во всей стране, работающие системы были заброшены. В зданиях, в которых канализация была до войны, теперь, конечно же, отсутствовала, потому что системы пришли в негодность, во многих случаях настолько, что их даже невозможно было восстановить. Иногда было невозможно даже установить уборные во дворах. В некоторых городах осталось меньше половины довоенного количества туалетов или даже выгребных ям. Масштабной задачей теперь была также очистка водотоков от всех отходов, которые в них поступали в этот период[71].
В послевоенные годы канализационные системы в Московской области имели три основные проблемы. Первая (унаследована с предвоенного периода) заключалась в том, что прокладка канализационных трубопроводов существенно опережала строительство очистных сооружений. В 1947 году, по оценке ГСИ, лишь 10 % бытовых и промышленных отходов проходили какую-либо обработку, и в большинстве случаев этого было недостаточно, лишь незначительное число областных городов могли провести полный цикл обработки своих отходов, к тому же в 1949 году в большинстве городов очистных сооружений не было вообще. Это означает, что бо́льшая часть нечистот без обработки попадала напрямую в реки, вода из которых стала непригодна и для бытового, и для промышленного использования[72].
Вторая проблема состоит в абсолютном отсутствии прогресса даже там, где предприятия планировали инвестировать средства в новые канализационные системы и/или очистные сооружения, но центральные органы власти отказывались финансировать их строительство. И третья – к концу 1940-х годов оказалось невозможно достичь взаимодействия и согласованности между разными промышленными министерствами и местными Советами в городах, где располагались их заводы. Это была специфическая советская проблема, которая была распространена в стране повсеместно вплоть до распада СССР. Как уже было отмечено, многие заводы не были напрямую подключены к муниципальным канализационным системам, они имели свои сети для собственного пользования и, вероятно, для их рабочих поселений. Для того чтобы создать централизованную общегородскую систему, было необходимо наладить сотрудничество между всеми заинтересованными министерствами и заводами в каждом городе, а также между ними и городскими властями и не в последнюю очередь достичь договоренностей по вопросу того, кто будет финансировать и выполнять работы по строительству. За координацию этого процесса отвечала ГСИ, но фактически эта работа находилась вне ее полномочий и возможностей[73].
Несмотря на огромную разницу с Москвой, ситуация в Московской области, вероятно, являлась нетипичной по сравнению с другими тыловыми регионами. Чтобы осознать это, необходимо рассмотреть два различных типа районов: Горьковскую область и Урал. Горьковская область была в основном сельскохозяйственной. Но, как мы уже видели, в ней находились город Дзержинск – крупный промышленный центр – и ряд маленьких промышленных городов, прежде всего Балахна – родина крупного бумажного комбината, чей вклад в загрязнение Волги я рассматриваю в главе 2. И жилой фонд, и инфраструктура области серьезно пострадали во время войны. Частичным исключением был Дзержинск, в котором находился новый «социалистический город» с его кирпичными, многоэтажными жилыми домами, стоящими вдоль старых районов. В остальных местах жилой фонд был изначально деревянным или из «смешанных материалов», и более 90 % домов состояли всего из одного или двух этажей. Даже жилье, принадлежавшее заводам, вписывалось в эту модель. Совокупность возраста и запустения в военный период означала, что бо́льшая часть жилого фонда нуждалась в масштабном ремонте. И все же темпы строительных работ в 1947 году были столь медленными, что просто привести жилой фонд в довоенное состояние заняло бы, по крайней мере, шесть или семь лет; а сроки для строительства новых домов едва можно было измерить. То же самое касалось и санитарной инфраструктуры. Ни в одном городе, в том числе и Дзержинске, не было нормальной канализационной системы. Были «элементы» систем в Дзержинске, Павлове, Богородске, Выксе и Кулебаках, но больше нигде[74]. Кулебаки был, вероятно, типичен тем, что до войны нечистоты в городе направлялись к местам выброса по закрытым сточным канавам, но к концу войны канавы разрушились настолько, что превратились в овраги, а отходы, в том числе и необработанные нечистоты из местной больницы и поликлиники, вытекали на землю, превращая местность в грязное болото. ГСИ понимала это буквально: бо́льшая часть города была построена на болотистой местности, а протечки из канав и отходы главного завода способствовали дальнейшей деградации земельных ресурсов и ландшафтов. Еще сильнее портил жизнь жителям города тот факт, что в городе отсутствовали асфальтированные тротуары. Чтобы куда-то пройти, нужно было пробираться по грязи. Примечательно, что эта ситуация мало менялась с 1944 и до конца 1948 года, когда нечистоты все еще текли по открытым канавам, хотя в 1948-м местные власти все же приступили к плану по мелиорации земель, чтобы попытаться высушить болота[75].
Эта информация дает нам представление о том, что означало отсутствие канализации в жизни людей в этих городах. Другой проблемой, конечно, было то, что нигде, даже в Дзержинске, не было очистных сооружений. При условии, что основное производство в Дзержинске относилось к химической промышленности, это вызывало серьезные экологические проблемы. Все отходы без обработки попадали в местные водоемы. В Дзержинске имелась маленькая и неэффективная установка для хлорирования, но она мало что могла сделать, чтобы снизить уровень бактериального заражения вод, текущих в Оку. Попытки исправить ситуацию в одном районе или заводском поселении шли за счет ухудшения санитарных условий на всей территории в целом. В 1947 году завод имени Свердлова начал работы по подключению маленькой местной канализационной системы своего жилого поселения к городской системе; на самом деле это бы улучшило быт людей, которые жили вокруг завода, но, поскольку в Дзержинске не было очистных сооружений и их строительство не планировалось, дополнительные сточные воды просто увеличили объем загрязнений, поступающих в Оку, и далее вниз по течению в Горький. Другие заводы в Дзержинске фактически начали работы по строительству предприятия по обработке отходов. Но строительство было приостановлено в 1947 году, а затем законсервировано[76]. В следующем, 1948 году, областные города, в том числе и Дзержинск, снова столкнулись с уже известным препятствием. Обещания выделить средства ряду заводов (целлюлозно-бумажному комбинату в Балахне, металлургическому заводу в Выксе) – крупных источников загрязнения окружающей среды, данные в 1947 году, ни к чему не привели, поскольку головные министерства отказались финансировать строительство[77]. С этого момента и до 1954 года удалось добиться лишь незначительного прогресса. К тому времени несколько крупных заводов были, по крайней мере, уже на этапе проектирования строительства очистных сооружений, но примечательно то, что ни один из них фактически не начал строительство. Вероятно, более наглядным примером будет описание состояния областных больниц. Из 67 городских больниц только в 16 была канализация, и ни одна больница или медицинское учреждение нигде в области, включая и те, где лечили туберкулезных больных, не проводили обработку или хлорирование отходов перед их сбрасыванием[78].
Еще более удручающая ситуация наблюдалась на Урале. Даже в больших городах условия были очень плохие. В Нижнем Тагиле, крупнейшем городе Свердловской области, начали строительство городской канализационной системы в 1937 году, но во время войны строительство приостановили. По окончании войны в городе был ряд маленьких, локальных неполноценных систем, которые обслуживали очень маленькую часть населения. И лишь в 1953 году в городе появилась общегородская канализационная система, но из-за того, что ее очень долго строили, ко времени ее открытия она уже устарела, ее мощность была недостаточной, и она не могла справляться со всем объемом отходов города. Возможно, более важным является тот факт, что в течение всего последующего периода у населения города практически не было доступа к санитарным услугам, в то время как канализационная система сама по себе стала крупным источником загрязнения реки Тагил[79]. В Магнитогорске, крупнейшем городе Челябинской области, вырисовывалась еще более мрачная картина. Канализационная система города принадлежала металлургическому комбинату. Ее строительство в 1930-х годах было сопряжено с огромными трудностями, но к началу Второй мировой войны ее охват увеличился и около 25 % населения имело доступ к канализации. С 1942 по начало 1951 года (последний год, по которому у меня есть информация) практически ничего не изменилось. Бо́льшая часть города оставалась без обеспечения элементарными санитарными условиями – даже проекты городской системы не были одобрены. В некоторых районах были местные системы, но они лишь направляли сточные воды с нечистотами в открытые овраги, по которым они затем без обработки стекали в местную реку Урал[80].
Однако настоящий кошмар творился в маленьких городах, в большинстве которых вообще отсутствовали какие-либо санитарные
условия. В Свердловской области только в шести городах, помимо Нижнего Тагила, была хоть какая-то канализация, и из них только Каменск-Уральский мог похвастаться более-менее нормальным уровнем охвата населения города – около 50 %. Даже там, где канализация была, в ней не проводилось практически никакой обработки, и в этом отношении канализационные системы в том виде, в котором они существовали, стали вносить свою большую долю в загрязнение уральских рек. Некоторые города, такие как Ревда, в конце концов смогли установить системы к 1953 году, но в большинстве случаев планы по строительству канализационных сооружений не дошли до стадии строительства[81]. В Молотовской области наблюдалась аналогичная картина. Единственным городом с нормальной канализационной системой являлись Березники. В ряде других городов (в особенности в Краснокамске, Лысьве и Чусовом) были ограниченные системы, находившиеся на балансе предприятий, но практически везде в остальных городах канализации не было вообще. Такие ограниченные системы больше создавали населению проблемы, чем их решали. В таких местах, как Ревда, или в шахтерских городах Молотовской области системы были построены беспорядочно, и непонятно почему, но чаще всего трубы забивались и неочищенные сточные воды с фекалиями выливались на улицы. Следует помнить, что в этих шахтерских городах, даже в таком городе, как Кизел с населением в 80 тыс. человек, отсутствовал асфальт на улицах и тротуарах. Люди вынуждены были пробираться по грязи, которая часто была смешана с человеческими экскрементами[82].