Поскольку в городах доступ к канализации был лишь у малой части населения, вывоз мусора и экскрементов городам приходилось осуществлять по мере сил самим. Обычно это означало сбор мусора из дворовых мусорных контейнеров, открытых ям или выгребных ям и транспортировку на свалки и/или на поля орошения. Это не было ни в коем случае простой задачей. У многих зданий не было даже надворных уборных или выгребных ям; люди просто-напросто выбрасывали свой мусор и нечистоты на землю около дома или несли на близлежащую – зачастую неофициальную – свалку. Основная проблема заключалась в простой нехватке ресурсов: у муниципальных властей и промышленных предприятий не хватало транспортных средств, в том числе лошадей, или не было бензина, чтобы поддерживать города или рабочие поселения в чистоте. До начала 1950-х годов регулярный вывоз мусора и нечистот отсутствовал повсеместно, да и потом это было редкостью. Вместо этого власти городов полагались на массовые кампании по уборке, которые проводились два раза в год, весной и осенью. Но даже там, где эти кампании проходили успешно и жителям удавалось очистить город от накопившегося мусора, чистота держалась недолго. Через несколько месяцев города выглядели и пахли примерно так же, как и до уборки. На улицах было грязно, и там легко распространялись инфекции.
Наследие войны
Можно с полным основанием сказать о том, что война породила крупный кризис в области вывоза мусора и нечистот, который страна преодолевала долгие годы. Я уже акцентировал внимание на его причинах, по крайней мере, в тыловых районах. Городское население росло, быстро увеличивался объем мусора и нечистот, подлежащих вывозу, но в городах постоянно не хватало ресурсов для этого.
Казань, город на Волге, является особенно хорошо документированным примером. Исторически в городе всегда были плохие санитарные условия: доктора в конце XIX века описывали груды мусора высотой полтора метра, в 1889 и 1890 годах коэффициент смертности на 1000 человек фактически превысил коэффициент рождаемости. Какого бы успеха ни достигли власти в период после революции 1917 года, он был быстро нивелирован войной. В 1943 и 1944 годах городу удалось вывезти не более 10 % общего объема мусора и человеческих экскрементов. Для небольшого количества ассенизационных машин не было бензина, для лошадей – корма; отсутствовали квалифицированные кадры для обслуживания парка транспортных средств. Единственным способом было закапывать мусор, хотя ГСИ и пыталась, в основном неудачно, продвигать другие методы, например сжигать мусор и превращать экскременты в жидкую массу. Через три года просто не осталось места для закапывания мусора. Он скапливался во дворах зданий, а экскременты вытекали на улицы. Город организовывал массовые кампании по уборке, но ситуация едва ли изменилась. К 1944 году в городе находился примерно 1 млн куб. м неубранных отходов, из них 70 % экскрементов. Город своими силами вывез примерно 100 тыс. куб. м, весенняя кампания по уборке силами мобилизированных жителей осилила еще 100 тыс. куб. м, то есть едва 20 % общего объема. Таким образом, неубранными осталось ужасающе огромное количество – 800 тыс. куб. м (примерно 800 тыс. т), наводнявшие каждую часть города. Риски, которые возникали при этом для общественного здоровья, были очевидны. Особое беспокойство вызывали городские провольственные рынки. Поскольку отсутствовал автотранспорт для вывоза нечистот, было невозможно содержать туалеты на рынках, а, следовательно, и руки торговцев в чистоте. Это была бомба замедленного действия[83].
Такую картину можно было наблюдать практически в каждом городе. В Куйбышеве также не осталось территорий для закапывания мусора; из города все-таки удавалось вывозить мусор, но только примерно около 11 % процентов объема нечистот, не в последнюю очередь из-за того, что лошади и транспортные средства, предназначенные для вывозы мусора, были реквизированы для более важных задач, например, перевозки топлива в больницы, школы и бани[84]. В Челябинске один только тракторный завод имени Кирова генерировал 100 т мусора в день, из которых завод мог удалять только половину. По данным ГСИ, «с каждым месяцем скопления грязи в поселении увеличиваются, почва в поселении завода имени Кирова пропитана экскрементами, и в конце года, зимой, в поселении образованы наледи из помоев и фекалий»[85]. Даже в Свердловске и Москве, которые справлялись с задачей удаления мусора и нечистот намного лучше, чем перечисленные города, ситуация напоминала историю о собаке, которая гонялась за своим хвостом. В Свердловске все усилия вплоть до 1944 года были направлены на сбор мусора вокруг общественных зданий, но даже здесь основная работа проводилась во время весенних массовых мобилизаций. После их окончания мусор скапливался снова. Более того, нехватка ресурсов означала, что до 1944 года сбора мусора в частных домах не проводилось совсем: жители просто оставляли отходы и мусор на улицах[86]. Москва также не избежала последствий нехватки бензина, транспортных средств, в том числе лошадей, хотя по сравнению с другими городами она была относительно «чистым» городом. Летом 1943 года, после лишь отчасти успешной весенней уборки, «всего» 25 % московских дворов были заполнены экскрементами; и хотя во время следующей уборки в октябре бо́льшую часть из них убрали, зимой 1943/44 годов ситуация ухудшилась снова[87].
Трудности с уборкой, вызванные войной, возникли не только из-за нехватки транспортных средств. Туалеты и выгребные ямы в уборных, которыми приходилось пользоваться большинству людей, постепенно ветшали. Им требовалась не только регулярная очистка, но и постоянный ремонт, что было невозможно. Многие из них просто разрушались, а местное население растаскивало доски на растопку. В городах Московской области, которая ни в коем случае не была с точки зрения санитарных условий худшей в стране, после войны сохранилось менее половины туалетов и выгребных ям по сравнению с 1941 годом[88].
Нехватка транспорта и примитивность устройства туалетов сохранялись и в послевоенный период, фактически до смерти Сталина. Эти два фактора в совокупности создавали невыносимые для жизни условия. И все же информация о том, что бо́льшая часть населения использовала уборные во дворах и выгребные ямы, не дает полной картины того, как это выглядело. Во-первых, не во всех зданиях, даже многоэтажных домах, были дворовые уборные. В Горьком, как я уже отмечал, меньше чем в половине городских дворов были уборные, и менее чем в одном из восьми дворов – выгребная яма. Лишь примерно в одной трети дворов был мусорный контейнер[89]. Уже в 1954 году в центре Молотова все еще были улицы, где было лишь две выгребные ямы на каждые три жилых здания, одним мусорным контейнером пользовались жители от семи до тридцати зданий. Почти треть всех жилых зданий в Молотове все еще находились в частном владении, и в них не было даже туалетов, не говоря уж о выгребных ямах[90]. И все же город Молотов был роскошным местом проживания по сравнению с некоторыми шахтерскими городами вокруг него. В городе Половинка, находящемся на территории Кизельского угольного месторождения, проживало более 31 тыс. человек, и там нигде не было ни одной выгребной ямы; люди испражнялись в выдвижные ящики и выбрасывали содержимое где придется – тема, к которой я еще вернусь позже[91].
Состояние выгребных ям также оставляло желать лучшего. Они были очень похожи на выгребные ямы времен ранней Викторианской эпохи, описанные в начале этой главы: выгребные ямы были необшитыми и протекали, существовала постоянная угроза проникновения жидкости через их стенки в почву. В Горьком, Челябинске и Молотове большинство выгребных ям были такими, по крайней мере, до начала – середины 1950-х годов. В Молотове многие выгребные ямы состояли из деревянного корпуса без дна; все, что попадало внутрь, впитывалось в почву. И если в Москве в начале 1950-х годов наконец-то были предприняты согласованные усилия для того, чтобы обезопасить уборные, заасфальтировав территорию вокруг них и установив перегородки, чтобы не допускать мух к испражнениям, то в Молотове провести «капитальный ремонт» означало положить несколько деревянных досок вокруг туалетов[92].
Регулярная очистка могла бы минимизировать неудобства и риски использования подобных туалетов. Но именно этого в городах не могли делать. И здесь необходимо понять, как сильно пострадала материальная база городов во время войны, к тому же она никогда не была в удовлетворительном состоянии даже до 1941 года. Наиболее полные данные есть о Москве, они представлены в табл. 1.4. Они отражают и масштаб кризиса, и то, насколько столица находилась в привилегированном положении по скорости ее восстановления.
Парк транспортных средств в Москве был меньше довоенного уровня до 1947 или 1948 годов. Более того, в отличие от других городов, заводы Москвы мало участвовали в общей уборке. Таким образом, ресурсы, показанные в табл. 1.4, – это все ресурсы, которые были в распоряжении города. Однако в 1947 году парк подвергся модернизации, город прекратил использование гужевых повозок и перешел на специально построенные моторизованные мусорные грузовики (мусоровозы). Этим Москва отличалась от любого другого тылового города, рассматриваемого в этом исследовании. Этот шаг был частью общей кампании по санитарной реформе, которая принесла ощутимые результаты: в Москве быстро упал показатель детской смертности[93]. Но следует помнить, что был период в несколько лет, когда в Москве просто не хватало грузовкиов, повозок или тягловых животных, чтобы содержать город в чистоте.
Таблица 1.4
Ресурсы для вывоза мусора и нечистот. Москва, 1941-1949 годы
* Строки с подписью «в эксплуатации» относятся к показателю «среднее количество транспортных средств парка, которые город мог вывести на дороги». Хотя здесь не указано, но данные по военным годам тоже завышены, поскольку в действительности использовалось примерно 75 % транспортных средств, как и в послевоенный период.
Источники: ГА РФ. Ф. A-482. Оп. 47. Д. 1420. Л. 16 об. (1942-1944); Д. 4941. Л. 124 об., 126 (1941, 1945-1946); Д. 6351. Л. 90 (1947); Д. 7669. Л. 90 (1948); Оп. 49. Д. 111. Л. 50 об. (1949).
Подобная нехватка оборудования и животных была повсеместной. В девяти крупных городах Московской области, например в начале военного периода, было в целом 49 ассенизационных машин и 170 лошадей – не так уж и много, учитывая численность городского населения, но это было настоящим богатством по сравнению со всего лишь 19 автомобилями и 80 лошадьми, которые находились в распоряжении властей в 1945 году[94]. Дзержинску в Горьковской области в 1947 году требовались 348 лошадей для уборки улиц, дворов и очистки выгребных ям, но у них было всего 8 лошадей. В целом девяти городам этой области (в том числе и Дзержинску) требовались 802 лошади, но у них было всего 30. Примечателен тот факт, что к 1954 году городские районы все еще обходились всего 35 лошадьми (то есть с 1947 года их количество увеличилось на пять голов) и 13 ассенизационными машинами[95]. То же верно и для Казани, где в 1954 году было всего 23 грузовика и гужевых транспортных средства и 35 лошадей[96]. И все же эти районы находились в лучшем положении по сравнению с некоторыми районами Урала и Западной Сибири. В Кузбассе только в трех крупных городах – Сталинске, Прокопьевске и Кемерове – был хоть какой-то транспорт для ассенизации, практически весь гужевой (было только четыре грузовика, предназначенные для регулярной уборки всей области). В других городах не было постоянного парка машин. Они полностью полагались на периодические выдачи машин местными промышленными предприятиями[97]. В Златоусте Челябинской области, крупнейшем городе после Магнитогорска, в 1950 году было вполовину меньше лошадей, чем требовалось, и лишь одна треть грузовиков от потребности, а в более мелких городах, например Уфалее, средства уборки и вывоза вообще отсутствовали[98].
Ситуация в Молотовской области была еще тяжелее. В распоряжении местных советов в 14 городах с общей численностью населения примерно 750 тыс. человек находилось всего 36 лошадей для мусорных телег. Десять из этих городов могли прибегать к помощи местных предприятий, но дело в том, что и обеспечение предприятий находилось не на надлежащем уровне: вместе они могли мобилизовать только два грузовика и 50 лошадей[99]. Но даже эти данные о ресурсах завышены по сравнению с тем, что тресты очистки могли фактически использовать в своей деятельности, поскольку везде без исключения транспортные средства зачастую перенаправлялись для выполнения других работ. В Горьком городской трест очистки использовал грузовики для грузовых перевозок, а телеги, запряженные лошадьми, отправлял на принадлежавшую ему ферму, чтобы помогать во время посевных и сбора урожая. В Горьковской области ассенизационные машины использовались для перевозки топлива, для вспомогательных работ на местных агропромышленных предприятиях и даже для перевозки хлеба. В Москве, по крайней мере в первые послевоенные годы, ассенизационные телеги использовались для перевозки овощей[100]. Оставляя в стороне последствия перевозки пищевых продуктов в мусоровозах и на ассенизационных транспортных средствах для здоровья населения, можно сделать вывод, что те исправные транспортные средства, которые не затронула нехватка топлива, нельзя было использовать все время для выполнения непосредственных задач.
Каковы последствия подобных обстоятельств? Некоторое представление можно получить из следующего сравнения. В Глазго в середине 1880-х годов было 175 лошадей и 600 железнодорожных вагонов для вывоза примерно 233 тыс. т мусора в год. В Куйбышеве в 1947 году требовалось вывезти 285 тыс. т фекалий и еще 110 тыс. мусора, для чего у властей в наличии было всего 45 лошадей, семь ассенизационных цистерн и 10 мусоровозов[101]. Куйбышев производил примерно на 70 % больше отходов, чем Глазго в Викторианскую эпоху, но в городе было менее трети лошадей по сравнению с Глазго и крошечная часть транспортных средств. Поэтому неудивительно, что в советских городах постоянно было так грязно.
Ни один город не был способен очистить улицы от мусора и экскрементов, которые он производил в течение года. В Москве были лучшие показатели, но все же в городе не удавалось добиться полного контроля над ситуацией вплоть до 1950 или 1951 года. В 1946 и 1947 годах вывозилось лишь около 75 % мусора и менее половины нечистот из городских дворов и с улиц. К 1949 году вывозилось уже более 90 % нечистот, но ГСИ предостерегала, что это была, вероятно, весьма оптимистичная оценка, поскольку критерии – фактически собранный мусор в сравнении с предполагаемым объемом, производимым городским населением, – не учитывали, что в Москве огромная часть населения проживала нелегально и/или была не зарегистрирована[102]. И все же есть другое свидетельство того, что санитарные условия в городе действительно стали намного лучше. В феврале 1948 года, когда в период зимы дворы и выгребные ямы было сложнее всего чистить, практически треть московских выгребных ям была переполнена. В феврале 1951 года количество переполненных выгребных ям и заполненных фекалиями дворов сократилось до 8 %, а потом в течение года снизилось до 4 %[103].
За пределами Москвы ситуация была менее терпимой. В Горьком в 1947 году общими усилиями городского треста очистки и промышленных предприятий было удалено только 70 % общего объема мусора и сточных вод, и эта цифра снизилась до 50 % в 1951 году[104]. Результаты в других крупных городах была еще меньше: наверное, около трети от общей потребности в Куйбышеве в 1951 году; не более одной четвертой – в Молотове (данные за 1951 и 1954 годы); в Иванове – от 20 до 25 % в 1946-1947 годах и чуть более 40 % в 19521954 годах[105]. Данные для областных городов – загадка, поскольку лишь немногие отчеты ГСИ по областям содержали какие-либо количественные оценки. Одним исключением была Горьковская область, где показатель вывоза мусора в 1947 году составил не более 5 %[106]. Фактически почти во всех перечисленных городах власти знали, что при отсутствии ресурсов у них нет возможностей убрать весь мусор из городов. Они сопоставляли результаты своей деятельности с планами, а не потребностями. И в большинстве случаев эти планы были маленькой частью фактических потребностей. План на 1947 год в Горьковской области, например, предусматривал, что местные тресты очистки вывезут лишь около 6 % мусора и экскрементов, но даже эта довольно скромная цель не была достигнута, как я только что отметил[107]. Во многих отношениях даже эти цифры рисуют чересчур радужную картину. Они основывались на доле мусора, который накопился в данном календарном году и который вывезли тресты очистки (иногда с помощью промышленных предприятий). Они не включают остаток мусора, не убранного с прошлого года. Предположим, что в городе производилось 100 тыс. куб. м мусора и экскрементов в год, но убирать удавалось лишь 50 тыс.; 50 тыс. куб. м оставались в городе. Некоторая часть из них сгнивала, что-то смывалось дождем или исчезало с растаявшем снегом, но то, что оставалось лежать на улицах и дворах города, просто добавлялось к объему новых нечистот, которые этот город производил в следующем году.
В начале 1950-х годов правительство предприняло попытку внедрить новаторскую идею регулярного сбора мусора и нечистот. В теории мусор следовало собирать каждые 8-10 дней летом и каждые 12-15 дней зимой; выгребные ямы следовало опустошать и чистить один раз в неделю летом и один раз в 10-14 дней зимой. За исключением Москвы, эти нормы не получалось выполнить нигде. В Горьком в 1954 году могли собирать мусор только каждые 18-20 дней летом и один раз в месяц зимой; нечистоты вывозили раз в один-два месяца летом и раз в два-три месяца зимой[108]. Однако сам город Горький был чем-то вроде исключения. Такие города, как Казань, Молотов, Иваново и Ярославль, ощущали столь острую нехватку ресурсов и финансирования, что они не могли даже рассматривать возможность применить какую-либо регулярную систему вывоза мусора и нечистот[109].
При более пристальном изучении оказывается, что неудача при внедрении регулярной уборки произошла не только из-за нехватки транспортных средств, лошадей или бензина. Легко упустить из виду тот факт, что сталинская командная экономика в значительной степени использовала рыночные механизмы и так называемый учет прибыли и убытков (хозрасчет, известный в английском языке как «учет расходов»). В послевоенные годы режим ввел (или попытался ввести) строгие бюджетные ограничения в различных областях экономики. Когда в декабре 1947 года была отменена система карточного распределения, ряд заводских столовых закрылся из-за того, что они не могли больше получать достаточно прибыли для покрытия расходов. В начале 1948 года прошли широкомасштабные стихийные забастовки работников железной дороги, которые протестовали против несвоевременной выплаты заработной платы. Эта ситуация возникла из-за того, что правительство решило прекратить покрытие огромных убытков железной дороги[110]. В начале 1950-х годов уборка города также была поставлена на хозрасчетную основу. У нас есть наглядный пример того, как это работало в Куйбышеве. Городское управление очистки работало на базе контрактов, подписанных с местными управлениями жилищного хозяйства центральных районов города. Трест должен был производить регулярную уборку, за которую управления жилищного хозяйства должны были платить аванс, чего они никогда не делали, но они не платили и после того, как трест очистки уже проделал всю работу. Из-за того, что трест очистки работал по хозрасчетной системе, дефицит доходов создавал серьезную проблему. Трест очистки не мог платить работникам зарплату и оплачивать счета и в ответ прекращал убирать те территории, которые не оплачивали его услуги. В отдаленных районах города проблема была иного характера. Трест очистки их не обслуживал, но и никакая другая организация тоже, даже промышленные предприятия, чьи рабочие жили в этих районах. Они просто оставались грязными. Таким образом, дисфункциональная финансовая система и административные конфликты сильно усугубили трудности, вызванные нехваткой ресурсов[111]. И все это возникло не на пустом месте. В последнем примере проблема была обусловлена нежеланием центральных политических и экономических органов в Москве рассматривать санитарные вопросы как приоритетные. Через некоторое время местные советы и/или их тресты очистки опять-таки столкнулись с непреодолимым препятствием – нехваткой средств. В Молотове, например, по различным оценкам, стоимость внедрения регулярной уборки и вывоза мусора и нечистот стоила бы 3 млн рублей в год. Что же получал город при централизованном распределении? 900 тыс. рублей, то есть всего 30 % от требуемого объема финансирования[112].
Можно легко представить, как это влияло на повседневную жизнь городских жителей. Бо́льшую часть года города были грязными. И проблема была не только в сбоях при вывозе мусора и нечистот. Туалеты и выгребные ямы были плохо построены и их плохо обслуживали. Самое ужасное время года была зима. Поскольку большинство туалетов не отапливались, выгребные ямы замерзали, что усложняло и делало практически невозможной их очистку. Из-за этого и также из-за того, что во многих из них не было света, люди отказывались ими пользоваться, особенно ночью, потому что боялись испачкаться[113]. В большинстве случаев люди пользовались ночными горшками и выносили их содержимое в выгребную яму, но, поскольку туалеты и выгребные ямы находились в весьма плачевном состоянии, обычно люди просто выливали все на землю либо опорожнялись на улице прямо на землю. В любом случае состояние территории вокруг уборных и выгребных ям ухудшалось. Промышленные районы Челябинска, где за уборку несли ответственность крупные промышленные предприятия, а не городской очистительный трест, находились в отвратительном состоянии. Вокруг туалетов были кучи фекалий, горы неубранного мусора скапливались около мусорных ящиков, контейнеры, куда можно было выносить ночные горшки, были полуразрушены. В некоторых частях «социалистического города» тракторного завода – самого престижного предприятия в Челябинске – не было даже таких контейнеров. Людям было некуда выливать помои. Как и во многих городах, в Челябинске было мало общественных туалетов. Если люди долго ходили по магазинам или ждали автобуса, они просто ныряли в близлежащий двор и испражнялись на землю[114]. В бараках в поселениях Магнитогорска, где в уборных не было отопления и света, жители придумали, как они сами называли их, «сибирские дыры» – это зоны вокруг туалетов, где они испражнялись или выливали горшки зимой, потому что к туалетам было невозможно подойти[115]. Но еще хуже ситуация была в городах Кемеровской области. Комментируя так называемую весьма опасную традицию выливать горшки и помои в примитивные «зимние грязевые дыры или снежные бункеры», инспектор здравоохранения отметил, что «люди все выбрасывали в них: отходы, помои с кухни, шлак, отбросы и содержимое ночных горшков. В течение долгой сибирской зимы эти помойки превращались в огромные замерзшие лепешки, внутри которых были все вышеперечисленные отходы человеческого проживания. Каждую весну огромные силы были кинуты на то, чтобы разрубить эти лепешки, а огромное количество транспортных средств – на то, чтобы вывезти сколотые куски. Зачастую эти лепешки просто оставляют таять там, где они лежат[116]. Даже в Москве уже в 1951 году СЭС заявила, что бо́льшая часть из 27 тыс. выгребных и помойных ям в городе, которые обслуживали примерно 1,5 млн человек, не соответствовали даже базовым санитарным нормам и представляли серьезную угрозу здоровью населения. К 1953 году ситуация заметно улучшилась: ям стало меньше (около 24 тыс.), по крайней мере, весной и летом их более менее регулярно чистили; но зимой уровень чистоты оставлял желать лучшего[117].
В течение этого периода власти постоянно жаловались на низкий уровень общественной осведомленности о личной гигиене, а «некультурные» привычки людей только осложняли поддержание подобающего уровня санитарии. Несомненно, в этом есть правда, так же как подобным образом обвиняли британский рабочий класс, живший в многоквартирных домах в Викторианскую эпоху. Как в XIX веке в Британии и Германии, так же и в поздние сталинские годы в СССР, плохая бытовая гигиена была главным фактором, способствовашим высокому уровню детской смертности[118]. Приведенные описания человеческого поведения помогают понять, почему фабричные газеты, например, постоянно организовывали образовательнные кампании по базовым вопросам правильной личной гигиены. Так, в статье от 1946 года о предотвращении дизентерии и тифа были перечислены следующие шаги, чтобы обеспечить безопасное питание.
• Мойте руки с мылом перед каждым приемом пищи, после посещения туалета, после работы. [В статье не упоминалось о том, что знали все, – мыло было страшно дефицитно.]
• Соблюдайте чистоту дома и на рабочем месте.
• Пользуйтесь туалетом «цивилизованным» образом. Не загрязняйте двор или территорию завода.
• Кипятите молоко и питьевую воду.
• Перед едой мойте сырые овощи в кипяченой воде или полейте их обильно кипяченой водой.
• Если вы готовите из продуктов, купленных с рук, их необходимо варить, жарить или печь.
• Перед входом в любые помещения вытирайте ноги, чтобы стереть грязь, которая могла прилипнуть к обуви, и особенно нечистоты[119].
Следует отметить, что газета четко инструктирует людей не испражняться на землю; газета также говорит, что важно не приносить фекалии внутрь помещений на подошвах ботинок, и такое предупреждение говорит о том, что подобное было распространенным явлением. И все же, если люди существенно загрязняли свои жилища, по большей части это было причиной того, что у них было мало времени и сил или даже возможностей поступать иначе. Следует помнить, что в тот период у людей не только не было доступа к удобствам (у большинства не было дома водопровода, даже холодной воды). За пределами Москвы у относительно небольшого количества людей был газ и центральное отопление, люди топили печи дровами или углем, то есть подогреть воду для мытья или уборки являлось непростой задачей. Мыло практически невозможно было найти. Даже если бы санитарное просвещение достигло более высокого уровня и люди хотели прилагать сознательные усилия, чтобы жить в чистоте, для них все равно это было бы сложнейшей задачей ввиду наличия такого количества препятствий.
Эта ситуация также помогает нам понять еще одну черту городской жизни: стихийное образование незаконных свалок. Хотя люди и жили в окружении мусора и грязи, но они, несомненно, изо всех сил пытались убрать его с территории вокруг своих домов. Если муниципалитет или предприятия не вывозили мусор, то теоретически у людей был доступ к городским свалкам. Фактически в городах применялись различные способы избавления от мусора и нечистот. Часть экскрементов отправляли на поля орошения или в колхозы для использования в качестве удобрения; в колхозах также могли найти применение гниющему мусору. Это само по себе могло стать угрозой здоровью, потому что в случае неправильного компостирования человеческие экскременты при использовании в качестве удобрения могут стать переносчиками дизентерии или других желудочно-кишечных заболеваний, в том числе довольно серьезных паразитарных инфекций. Такие инфекции стали на удивление частым явлением в послевоенное время в Советском Союзе, и не только в сельских районах или Центральной Азии, где теплый климат и медленный темп модернизации создавали идеальные условия для распространения кишечных паразитов. Уровень заболеваемости также был высоким в городских районах РСФСР, где сочетание всех факторов способствовало повторяющимся циклам инфекций. Отсутствие систем канализации, переполненные выгребные ямы, общая загрязненность почвы человеческими экскрементами стали одним фактором распространения заболеваний, использование плохо прокомпостированных человеческих экскрементов в качестве удобрения – другим. На Урале, особенно в горнодобывающих районах (например, в Молотовской и Челябинской областях – и без того уязвимых территориях из-за отсутствия канализации) огромное число рабочих имели свои участки земли, где ими использовались зараженные удобрения для выращивания овощей и картошки. Когда они ели то, что они вырастили (например, огурцы), то инфекция передавалась еще не зараженным членам их семей или происходило перезаражение тех, кто уже был инфицирован[120].
Не считая этого риска, одной из трудностей первых послевоенных лет, тем не менее, было то, что во время войны территории свалок и полей орошения вспахивали для выращивания продуктов питания; пока эти территории не стали вновь использоваться по их прямому назначению, жителям города некуда было сваливать мусор[121]. Мусорные свалки, как правило, находились в неудовлетворительном состоянии, к тому же до них было тяжело добраться. Некоторые располагались около жилых зон или на территориях, подверженных наводнениям, что создавало риск общественному здоровью и много неприятностей для местных жителей[122]. На тех свалках, где были и твердые отходы (мусор), и экскременты, в теории, экскременты необходимо было растворить и подвергнуть обеззараживанию хлором. Но зачастую их обычно просто зарывали в землю. Подъездные дороги были в таком плохом состоянии, что зимой и весной к свалкам просто нельзя было подъехать. Поэтому частой практикой было то, что мусор с грузовиков и машин просто сбрасывали по дороге, не доезжая до свалки[123].
Если такие проблемы были у местных советов при утилизации организованно собранного мусора, то с чем же сталкивались частные лица? Они искали собственные пути решения проблемы, то есть создавали незаконные свалки. Модель была одинаковой везде. В каждом населенном пункте у жителей был ряд «любимых» точек, где можно было выбросить мусор: обочины дорог, берега рек, овраги, карьеры или заброшенные шахты, а зимой лед замерзших рек. Хоть свалки и были незаконными, местная милиция ничего не предпринимала, чтобы предотвратить их появление или помешать людям выбрасывать на них мусор. Свалки стали главным объектом работ во время ежегодных весенних уборочных кампаний (см. с. 85-86), но после того, как эти территории расчищались, свалки возникали на них снова, практически в одночасье и как будто бы из ниоткуда. Таким образом, это была постоянная проблема. Свалки воняли, загрязняли окружающую землю гниющим мусором и экскрементами, становились благодатной средой для размножения мух, а если к тому же располагались около водотоков, то становились и прямой угрозой местному водоснабжению. Если какой-то мусор или экскременты были заражены инфекцией, например дизентерией или тифом, то они становились переносчиками заболеваний или даже причиной возникновения местных эпидемий[124].
Единственным способом, который помог бы городам не утонуть буквально в собственных нечистотах, являлись сезонные массовые уборочные кампании. В большинстве населенных пунктов их проводили два раза в год. Самое важное время было весной, когда так называемые зимние скопления замерзших экскрементов начинали таять; если же их быстро не удаляли, они делали жизнь в городах невыносимой и создавали серьезную опасность общественному здоровью. Вторую кампанию проводили осенью, чтобы избавиться от летних залежей мусора разного рода до того, как придут морозы. По всей видимости, такая практика возникла вследствие чрезвычайной санитарной ситуации, созданной войной, когда местным властям приходилось проводить массовую мобилизацию, чтобы избавить город от огромного количества нечистот, скапливавшихся в границах города[125]. В конце концов, они стали регулярными мероприятиями и регламентировались республиканским законодательством[126]. Обычно эти кампании длились месяц, либо с середины марта до середины апреля, либо весь апрель, но точное время варьировалось в зависимости от климата, в исключительных случаях они могли длиться дольше. В Свердловске в 1945 году, например, «весенняя» кампания продолжалась с января до мая[127]. В большинстве случаев они были очень тщательно организованы. Планирование начиналось еще в январе или феврале и сопровождалось предварительным обучением общественности в форме лекций, радиопередач, статей в местных и фабричных газетах[128]. В Свердловске издавалась специальная газета «За благоустройство». В городе акцент был сделан на серии воскресников, во время которых мобилизировались все возможные ресурсы местных советов и промышленных предприятий, в том числе примерно 8 тыс. «конодней», 35 тыс. «машинодней» и 126 тыс. человекодней[129]. Во время весенней кампании в Иванове в 1946 году было мобилизовано 82500 человекодней. Вспомнив, что в большинстве городов имелось лишь небольшое число грузовиков и лошадей для проведения регулярной уборки, а в Иванове было лишь 7500 человекодней для вывоза нечистот в оставшиеся 11 месяцев в году, можно понять, насколько масштабной была эта мобилизация[130].
Основной целью кампаний являлась уборка нечистот и мусора из дворов и с улиц, вывоз их из города на муниципальные свалки, поля орошения, в колхозы, очистные сооружения или на поля с компостом. Одновременно «ликвидировались» незаконные свалки. Однако это не было их единственной целью. Во время кампаний также проводился массовый ремонт уборных, туалетов, выгребных ям, мусорных контейнеров, а также строительство новых. И это тоже было приоритетной целью, учитывая состояние большинства из них. Органы здравоохранения в Куйбышеве заявили, что они отремонтировали более 650 туалетов, примерно 500 мусорных контейнеров и 2185 помойных ям во время весенней кампании 1947 года. Также было построено почти 300 новых туалетов и сделано 525 новых контейнеров[131]. В Горьком в 1951 году было отремонтировано более 900 туалетов и построено 174 новых; отремонтировано 860 выгребных ям и построено еще 115; отремонтировано 475 мусорных контейнеров. Кажется, что это много, но общее число ремонтных работ было весьма скромным, если учитывать, что в городе функционировало более 8800 уборных и более 5000 выгребных ям. Далее, если осознать тот факт, что для населения из удобств был один туалет или выгребная яма на примерно каждые четыре жилых здания, то объем строительства новых объектов выглядит смехотворно[132]. К тому же таких результатов добились не во всех городах, особенно если говорить об областных городах в первые послевоенные годы. В Щербакове, втором по величине городе в Ярославской области, было отремонтировано лишь 5 % туалетов, 2 % контейнеров и менее 1 % выгребных ям во время весенней уборки в 1946 году; объем нового строительства был незначительным[133]. За этими скучными цифрами скрывается важный факт. По большому счету, работы по ремонту, замене и строительству новых уборных, выгребных ям, мусорных ям и контейнеров протекали очень медленно и не без изъянов, и даже в лучших городах результаты нельзя сопоставлять с реальными потребностями. Если в конечном счете решением проблемы уборки мусора и нечистот являлось снижение их объема посредством внедрения комплексной системы канализации и дренажа, то самым эффективным мероприятием в краткосрочной перспективе было радикальное улучшение качества надворных уборных. Но этого в городах сделать не удалось.
Что касается основной цели уборки мусора, то насколько же эффективными были сезонные кампании? Ответ весьма затруднителен. В большинстве случаев весенние кампании, казалось бы, достигали поставленной цели и вычищали груды скопившегося мусора и грязи, но результаты проведения этих кампаний были неравномерные и недолговечные. Осенние кампании редко были успешными, возможно, из-за того, что на работы по сбору урожая в это время требовалось направить слишком много транспорта. Некоторые трудности понятны сразу в послевоенные годы, когда инфраструктура была чрезвычайно неразвитой и задача послевоенной уборки все еще была сложной. В Ивановской области кампании 1946 года столкнулись с совокупностью таких факторов, как плохая погода и огромная нехватка ресурсов. Властям пришлось ограничить сферу работ общественными зданиями и проигнорировать частные дома, хотя они составляли большую часть городского жилого фонда. Даже внутри общественного сектора акцент был сделан на уборке улиц и площадей в ущерб вывоза мусора из домов и дворов. Таким образом, «уборка» отсутствовала там, где были самые большие объемы экскрементов[134]. Еще одна проблема (и не только в первые послевоенные годы) заключалась в том, что, когда санитарные работники очищали выгребные ямы, они удаляли только самый верхний слой экскрементов, а не вычищали их полностью, поэтому ямы в скором времени снова переполнялись[135]. Очевидно, что самой главной проблемой было то, что неважно, насколько удачно проходили весенние кампании: в течение очень короткого времени города возвращались в то состояние, в котором они были несколько месяцев назад. ГСИ в Казани, например, оценила, что вскоре после завершения весенней уборочной кампании 1948 года целый квартал жилых зданий по-прежнему находится в антисанитарном состоянии[136]. Фактически даже в начале 1950-х годов все тыловые городские зоны, кроме Москвы, пока еще зависели от проведения этих кампаний. Других результатов и не могло быть, поскольку в городах не было возможности очищать дворы и вывозить мусор регулярно и на постоянной основе. Как мы уже видели, это было невозможно осуществить.
С другой стороны, учитывая эти проблемы, кампании все же выполняли свою основную миссию. Они помогали держать объемы мусора и грязи ниже той отметки, когда невзгоды повседневной жизни могли бы усугубиться вспышками массовых эпидемий. Другими словами, важно было предотвратить возникновение условий военного времени, для чего и проводились кампании по уборке городов.