– Сейчас проверим, – и мой решительный соратник ударил пленника по правому плечу. Тот заорал.
– А ведь бил не больно. Приласкал, можно сказать, а не ударил, – сообщил Яшка. – Алексей Дмитриевич, вот по этому плечику вы и стукнули своей тросточкой, этой самой, что у вас в руке. Гаврюша, глянь-ка – плечо у него не перевязано?
Гаврюша прокопался сквозь одеяло до самой рубашки пленника и заявил, что нашел тугую повязку. Пленник при этом дергался и называл нас неудобь сказуемыми словами, но хмурый мужик показал ему тряпицу – Платон Васильевич и замолчал, тараща на нас остервенелые глазища.
Он соответствовал и описанию Клариссы, и портрету мисс Бетти, и тому, что рассказал о нем Ваня. Здоровенный барин, с волосами поредевшими, но еще темными, с густыми бровями, толстощекий и, видимо, осанистый – когда выйдет во фраке и цилиндре, – таков он был, а на вид я дал бы ему лет пятьдесят с небольшим.
– Я твой должник, Яков Агафонович, – сказал я купчине. – А вам, Платон Васильевич, советую не запираться и отвечать на вопросы прямо. Для чего вы подбили моего племянника бежать с цирком господина де Баха?
– Никого я не подбивал, он сам в ногах валялся, чтобы я помог ему скрыться из дому, – отвечал пленник.
– И вы по доброте душевной снабдили его деньгами и сами привели к де Баху?
– Именно что по доброте. За нее и расплачиваюсь.
– Хорош гусь! – воскликнул Яшка. – Алексей Дмитриевич, вы зря время тратите. Вот как это делается.
Он встал перед пленником, подбочась, и держал такую речь:
– Тебе, сукин сын, бежать следовало сломя голову из Лифляндии, когда липпицианов из табуна увели. А ты, вишь, остался. Не иначе, выдумывал новую каверзу, как коней заполучить. Парнишку ты, подлец, приспособил, чтобы он тебе ворота отворил – стало быть, воровство свое ты еще в столице задумал…
– Не смей называть меня подлецом, я дворянин и майор! – отвечал на это пленник.
– Дворяне коней не крадут и наездников ножами не режут, – тут же парировал Яшка.
Тут меня осенило. Я понял Яшкин замысел – взвалить разом на Платона Васильевича все обвинения, чтобы он отрекся от самого страшного, признав то, которое, по сравнению с убийством, не столь значительно, – кражу липпицианов. Да заодно с перепугу рассказал о событиях той ночи, когда погиб итальянец.
– Уж если дворянин додумался красть цирковых коней, то тут и до убийства недалеко! – воскликнул я. – У преступников убийство свидетелей – обычное дело! Первым вашим свидетелем был Ваня, которого вы запугали. Он ведь не сразу согласился открыто ворота! Вы его выманивали из цирка, а он уже понял, что от вас надобно прятаться! Но вам наконец удалось уговорить его впустить вас на конюшню. И вместе с вами вошли ваши люди – или это были люди приятеля вашего Крюднера?
– Это были люди Крюднера, – подумав, отвечал конокрад. – Я приехал в Ригу один. Но я никого не убивал! Клянусь вам!
– Вранье, – вмешался Яшка. – Я не первый год в лавке и вранье от правды отличаю так, как сукно последнего разбора – от первоклассного английского!
– Вранье, – подтвердил я. – Вы погнались за Ваней по цирковому коридору. Но за вами бежал еще третий человек. Вы ударили Ваню и думали, что можете скрыться, но тот третий попытался вас задержать. И тогда вы ткнули его ножом!
– Нет, клянусь вам, нет! – громко и очень убедительно сказал Платон Васильевич. – Я знаю, кто убил того человека! Слово чести – я знаю это!
– И кто же? – едва ль не хором спросили мы с Яшкой.
– Женщина!
– Вы видели это своими глазами?
– Да!
Мы с Яшкой переглянулись.
– Ты своими глазами, что ли, это видел? – недоверчиво спросил Яшка.
– Своими глазами! Были бы руки свободны – перекрестился бы! – заявил Платон Васильевич. – Там горела какая-то лампада – лицо можно было разобрать, а если темная одежда – уже нет. Я ее видел! Она ударила его ножом в грудь! Он рухнул, тогда она кинулась на колени перед ним и закричала! Потом – бежать, я за ней… Я хотел одного – убраться подальше от проклятого цирка! Вдруг меня чем-то по плечу ударило, я от боли света Божьего не взвидел, куда меня пронесло – сам не понял, вдруг меня мой Фролка подхватил и через конюшню поволок…
Я хотел было вмешаться, но Яшка подал знак: молчи!
– И когда лошадей выводили, кто-то кричал про пожар. Тут люди повыскакивали, вещи какие-то потащили… Меня едва ль не в беспамятстве вывели, а на улице нас ждали… Мне помогли сесть в седло и повезли. Вот и все. А куда подевалась женщина – я не знаю.
– Стало быть, своих людей ты в Ригу все же взял, – сказал тогда Яшка. – Врун бесстыжий. Что будем делать, Алексей Дмитриевич?
Я развел руками – мысли мои были в смятении.
– Я знаю, что делать! – воскликнул Гаврюша. – На одну доску поставить его с фрейлен Клариссой! Она была тогда на конюшне, она помнит, кто куда побежал! Яков Агафонович! Дозвольте фрейлен Клариссу к вам доставить!
– Какую еще фрейлен? – спросил озадаченный пылкой речью приказчика Яшка.
– Это он цирковую наездницу похищать собрался, – объяснил я.
Гаврюша отчаянно, как это бывает с рыжеволосыми, покраснел.
– Наездницу похищать? – переспросил догадливый Яшка. – А я-то диву даюсь, какого лешего мой постник в цирк просится!
– Нет, нет! – вскричал я. – Она нам тут не нужна!
Ясно было, как Божий день, что Кларисса поддержит конокрада Платона Васильевича, и оба в один голос назовут убийцей итальянца мисс Бетти.
– До поры не нужна, – весомо сказал Яшка. – Ну что, вороватый барин, скажешь ты еще в свое оправдание?
– Да чего тут говорить, бес попутал. Увидел липпицианов – и жизнь без них стала не мила, – понуро отвечал Платон Васильевич. – А только никого я не убивал!
– Всего лишь моего племянника чуть на тот свет не отправил, – вмешался я.
– Конный завод держишь? – продолжал допрос неумолимый Яшка.
– Держу, под Псковом. Говорю ж – бес попутал! Их многие купить хотели, а венец цену заломил немыслимую! Откуда у меня такие деньги? А я сплю и вижу – каких маток им подведу, в уме уж теплую конюшню им на зиму строю… Это же такие кони! Там и испанская, и арабская кровь! В России их до сих пор не было! Липпицианы – это, это… Царская порода это, королевская! Самые сильные и самые грациозные в мире кони! Как они проделывают пиаффэ! Пассаж! Пируэт на галопе! Жеребятки рождаются вороные, на третьем году жизни белеют! Растят их только в Кладрубе и Липице. А они не только для цирка – они для кавалерии наилучшие! Какой бы у меня был табун, если бы подпустить этих красавцев к моим маткам!
Мне доводилось видывать всяких безумцев. Рассказывали мне про человека, который на овцах помешался – в дом их заводил и книги им вслух читал, но на особый лад – дворня ничего понять не могла. Кончил он плохо – собралась родня, призвали врачей, взяли его имение в опеку. Человека, который тронулся умом из-за породистых лошадей, я видел впервые. Но я – моряк, от всех этих конских дел далек, а Яшка, судя по тому, как он качал головой, таких молодцов знавал.
– Стало быть, женщина убила итальянца? – спросил он. – Ты, сударь, загнал в угол парнишку и ударил его, а в это время откуда-то взялась женщина…
– Она вошла в цирк через парадный вход, – твердо отвечал конокрад.
– Я на представления ходил, я цирковое устройство знаю. Когда я бежал за мальчиком, то миновал двери, что ведут в сени, и оказался в маленьком тупичке. А за мной бежал человек – тот наездник, итальянец. Потом мальчик упал, я повернулся – а тут и она, из сеней, как нечистая сила… и встречь ему… А он – к ней, и наземь! Так что я не убивал итальянца, Христом-Богом клянусь, не убивал!
– Либо ты, либо она, – пробормотал Яшка. – Более там никого не было. Алексей Дмитриевич, что говорит Ваня?
– А то и говорит, что ударился головой то ли об стену, то ли о столб какой-то, упал, потом был в беспамятстве. И, очнувшись, прочь пополз. Там полк солдат могли расстрелять – он бы не заметил.
– Решайте – будем ли сдавать этого голубчика в управу благочиния. Кони вернулись к хозяину, итальянца не воскресить. Он за свою дурь порядочно наказан – долго еще правой рукой толком пошевелить не сможет. Что скажете? – спросил Яшка.
Я задумался. Гаврюша смотрел на меня с надеждой – а вдруг все же решусь устроить общий допрос Платона Васильевича и ненаглядной Клариссы.
– Не верю я ему, – сказал я. – Что-то тут не так. Недостает одного человека…
– Какого человека? – полюбопытствовал Яшка.
– Того, что вынул нож из тела и потом убил этим ножом конюха Карла. Или же убил каким-то иным ножом. Не знаю… Дело запутанное…
– Вы не хотите признавать мисс Бетти убийцей.
– Похоже, так – именно, что не хочу…
– Значит, убийца – конокрад? – Яшка был суров и неотступен.
– Да побойтесь Бога! – вскричал конокрад. – У меня и ножа-то не было! Разве ж я знал, что нож понадобится?
– Знал! – закричал в ответ и я. – Шел на воровство со своими людьми, знал, что можешь встретиться с конюхами! Непременно оружие имел! И людей своих вооружил!
– Тоже весьма логично, – согласился Яшка.
– Никого я не вооружал! – заорал в ответ Платон Васильевич.
– Врет, – кратко определил Яшка. – А вопить будет – пасть заткнем.
Такого рода беседа продолжалась довольно долго. Я находил все новые доводы вины конокрада, он отбивался, как умел. Не скажу, что кровь у меня горяча, как у гишпанского гидальго, однако я был близок к бешенству. Я доказал, что итальянец был свидетелем его попыток увести коней еще в столице, и потому должен был быть умертвлен. Затем я доказал, что итальянец непременно знал его настоящее имя – не можем же мы поверить, что он и впрямь Платон Васильевич. Конокрад согласился с тем, что имя вымышленное, но парировал мой выпад – он бы вовеки не стал пытаться подкупить родственника де Баха. Тогда только мы узнали в подробностях, как старший брат Лучиано Гверра, блестящий наездник Александр Гверра, женился на засидевшейся в девках дочке де Баха – Лауре.