– Если его убила женщина, с которой он был в предосудительных отношениях, то откуда она знала, что его нужно караулить в этом закутке? – спросила мисс Бетти. – О том, что он побежит по этой дуге, могли знать только те, с кем он предположительно стоял у форганга. Я назову их Иксом и Игреком, хотя, возможно, был и Зет. У Икса была своя причина лишить несчастного итальянца жизни. Какая – неважно, мы решаем задачу…
Я пришел в изумление – обычно дамы и девицы так не рассуждают. Да вы скажите слово «игрек» моей сестрице-растяпе! Вздумает, чего доброго, будто вы ее изругали.
– И вот путь убийцы. Он выбегает в дверь с другой стороны форганга – это четыре или пять. Он добегает до закутка и прячется – возможно, под деревянный прилавок, или просто прижимается к стене. Это восемь. Он ждет не более трех секунд, пропускает мимо себя Ваню и выскакивает ровно тогда, когда у закутка появляется Платон Васильевич. Конокрад видит его, но плохо понимает, что это за фигура отделилась от стены. Тринадцать – убийца наносит удар. Говорит, ножи при таких ударах имеют свойство застревать в теле. Четырнадцать – Платон Васильевич, повернувшись, видит распростертое тело и мое лицо.
– Ваше лицо?
– Да, потому что я вошла в цирк при семерке или восьмерке, при одиннадцати я, очевидно, вышла из сеней в коридор и, испугавшись, что гонятся за Васей или Николенькой, побежала налево, вот сюда… Диво, как я не наступила убийце на ногу! Теперь видите, как все совпало? А пока ваш конокрад таращился на меня и пока я смотрела на бедного Лучиано, убийца бесшумно исчез. Он убежал туда, откуда прибежал – вот в эту дверь, и потратил на бегство не более двух или трех секунд. Я даже знаю, отчего он двигался бесшумно. На нем были сапоги с мягкой подошвой – такие, какие носят наездники.
– Вы очень ловко доказали, что итальянца убил один из наездников, – сказал я. – Но почему же конокрад так яростно утверждает, что видел женщину?
– Этого я не знаю, – честно призналась мисс Бетти. – Но и этому есть какое-то объяснение. Нужно искать его и найти. Так я говорю детям, когда они не могут отыскать решения задачки, которая мне, взрослой, кажется очень простой.
– Что ж, осталось узнать, кто тогда стоял вот тут, возле форганга. Но мы должны иметь в виду – треклятые штукари могут попросту не выдать нам убийцу. Даже если вы покажете им свой чертеж – они будут отпираться до последнего. А через несколько дней они покинут Ригу – и мы никогда не узнаем правды.
Мисс Бетти задумалась.
– Но ведь Господь ее знает?
– Знает.
– И он нам ее раскроет.
Мы, моряки, народ верующий. Недаром и поговорка есть: кто в море не бывал – тот Богу не маливался. Я не думаю, что даже самая образованная и нравственная особа, исправно соблюдающая посты, ставящая в храме свечки ко всем образам, способна верить более, чем простой матрос. Однако лицо мисс Бетти было очень серьезно – она для себя разгадала эту загадку, а назвать имя злодея доверила господу Богу.
– Почему вы пришли сюда, а не в трактир? – спросил я.
– Сюда – ближе. И я знала, что здесь есть бумага и карандаш.
– Сейчас мы поедем в трактир. Попробуйте расспросить Ваню, кто стоял у форганга… – Я уставился на чертеж. – Вы одну вещь не указали, но вы про нее и не могли знать. Вот тут у стены – склад всякого штукарского имущества, ружья, гирлянды, шляпы. Стоя на конюшне, людей, которые за этим хозяйством, не увидишь. Сейчас я нарисую.
Я пристроил к стене прямоугольник, рассчитав его размеры – в натуре он был бы полутора сажен в длину и более аршина в ширину.
– Я многого там не пометила, потому что ни разу на конюшне не бывала, а только в манеже.
– Возьмем ваш чертеж с собой и поедем в трактир.
Она подчинилась с большой неохотой.
Озарение снизошло на меня, когда мы почти подъехали. Надо сказать, что по дороге мы с мисс Бетти почти не говорили, а каждый глядел в свою сторону.
– Мисс Бетти! – воскликнул я. – А, сдается, я знаю, откуда взялась женщина. Там, возле форганга, где ружья и прочая дрянь, непременно висело на стене платье трактирщицы!
– Какой трактирщицы?
– Пьяной трактирщицы, которую так смешно изображает Матиас. Где же еще хранить это платье? Он ночует, как почти все наездники, в какой-нибудь ложе, не потащит же он туда все эти кошмарные юбки и невозможный чепец. Он переодевается за пирамидой ружей, кто-то затягивает ему талию, нахлобучивает парик, привязывает веревочками…
– Вы хотите сказать, что убийца – Матиас?
– Нет, разумеется! Стой, стой! – закричал я извозчику. – Прошу вас…
Она сошла наземь, опершись о мою руку. Смею надеяться, что я извлек ее из экипажа галантно. И мы быстро прошли в нанятые Яшкой комнаты.
– Но для чего Матиасу или кому-то другому стоять в такое время у форганга одетым в женское платье? – спросила мисс Бетти. – Ведь в этот вечер не было представления. Или платье использовали для репетиции?
– Я видел всю репетицию, штукари были одеты очень просто – в портки, рубахи и мягкие сапожки. А Матиас… Стойте! Матиас неудачно соскочил с коня!.. Немедленно к Ване! Он все это видел!
Мы ворвались в комнату моего незадачливого племянника в самую неподходящую минуту – Свечкин помогал ему совершить туалет. Моя вина, каюсь – когда я чем-то увлечен, делаюсь горяч до чрезвычайности. Мисс Бетти, отступила с воплем «Ай!».
Даже если бы она не говорила мне, что окончила Екатерининский институт, одного этого «Ай!» было бы довольно – он заменял ей документ.
Ваня начал вспоминать, как в тот вечер стоял в манеже и приставал к Йозефу, чтобы ему тоже дали попробовать прыгнуть на спину бегущего коня. Йозеф гнал его прочь, объясняя, что учиться такому прыжку можно только в Вене – там под куполом есть блок, через который пропускается веревка с поясом на конце. И если новичок в таком поясе, стоя на конской спине, вдруг не удержит равновесия, товарищи, следящие за его подвигами, тут же вздернут его вверх. Рижский же цирк сколочен на скорую руку, и в нем многого нельзя сделать.
– Умный человек этот Йозеф, – сказал я сердито. – Тебе, дураку, дай волю – сгибнешь под конскими копытами. А теперь отвечай прямо: что у Матиаса было со спиной? Что старшие говорили об этой спине?
– Говорили, что ему бы отлежаться. А он – что господин директор его за такие отлеживания вон выгонит. Он выпить любит… – тут Ваня несколько сконфузился.
– Что, и тебе предлагал?
– Да я отказался! Мне рано еще! Я так ему и сказал!
Племянничку ненаглядному я не поверил – не может быть, чтобы из любопытства не попробовал. Но сейчас было не до нотаций.
– И что дальше?
– Казимир – он замечательный человек, вы, дядюшка таких зовете истинными джентльменами! – предложил, что кто-то заменит его на представлении. В дамском платье, когда на голове парик и чепец, не разобрать, кто там на лошади. Господин де Бах не догадается, а к следующему представлению Матиас придет в себя. Номер-то хороший, смешной, публика его любит, без него никак нельзя.
– Это понятно. Дальше что было?
– Они пошли к вешалке, где висело платье, чтобы Герберт и Казимир попробовали его надеть и посмотрели, что нужно поправить. Ушить или подшить, я не знаю…
– А ты видел, как они мерили это платье?
– Нет, я на конюшню пошел, к Аметисту.
– Что за Аметист?
– Конь, липпициан, я с ним дружу. Я его всегда подкармливаю. И потом я вышел в сад.
– Почему?
Ваня повесил голову.
– У тебя было условлено с этим сукиным сыном, что ты выйдешь?
– Да… и потом… ну, вы же все знаете…
– Стало быть, Казимир или Герберт… – пробормотал я. Все складывалось – сильный удар ножом в грудь женщина вряд ли нанесла бы, а переодетый мужчина, да еще атлет, – без затруднений.
Круг подозреваемых сузился до двух человек, и это радовало. Но нас ждали неприятности с петербуржской сыскной полицией, и это не радовало. А за ней маячило грозное Третье отделение.
Да еще Гаврюша угодил в плен… Хотя мы клялись и божились, что он к бунтовщикам не имеет отношения, однако поверил ли господин Штерн – неведомо.
Наступил вечер. Мисс Бетти велела принести ужин к себе в комнату, а я решил поесть в комнате Вани. Затем я пошел к себе в самом пасмурном настроении.
Около полуночи в мою дверь постучали.
– Чего тебе, брат Свечкин? – отозвался я.
– Алексей Дмитрич… Впустите, Бога ради…
Я сорвался с постели, одним прыжком оказался у двери, распахнул ее – и вскрикнул «Ай!».
Взвизг воспитанниц Екатерининского института оказался заразительным.
На пороге стояли Гаврюша – грязный, как будто лез через печную трубу, и Кларисса. Осознав свою оплошность, Гаврюша захлопнул дверь. А я устремился к стулу, на котором висели мои панталоны. Затем я впустил их.
– Что ты натворил? – спросил я строго. – Тебя что, силком гнали к цирку – в вороном парике, но с рыжей бородой?!
– Так бороду я сажей вычернил! – оправдался он.
Собственно, я должен был бы сказать спасибо этому авантюристу – если бы Яшка не придумал размен пленными, то мы никогда не узнали бы про украденные для польских бунтовщиков драгоценности. А ведь убийство итальянца наверняка было связано с ними.
– Садитесь, сударыня, – я предложил Клариссе стул. Она опустилась с такой грацией, что нашим барышням и не снилось. Сейчас она была не в короткой юбочке и не в импровизированных панталонах, а в благопристойном платье и шали поверх него, и локоны были убраны пристойно, и шляпка выглядела – словно только что из Парижа. Меня вновь поразила страсть балаганщиков к дорогой одежде и способность содержать ее в порядке, невзирая на походное житье.
Презабавная это была парочка – чумазый Гаврюша и девица, которую даже генерал-губернатор не постыдился бы назвать родственницей, так светски она была одета и вела себя. Гаврюша взирал на нее с восторгом.
Оказалось, что господин Штерн недавно открылся в своих замыслах господину де Баху. Тот не слишком обрадовался, но ссориться с властями не захотел и обещал молчание и содействие. Понять Штерна было несложно – близился срок завершения цирковых гастролей, и с каждым днем вероятность появления гонца из Польши увеличивалась.