ер Вальк.
— Которые поливают ромом, а потом поджигают?
— И кофе. И сок «Наполеон», который наливают в бутылку.
— Если только вместо сока в бутылке не окажется моча официанта. Хотя мне все равно понравится, — благодушно заметил мистер Флинн.
— По-моему, все эти люди какие-то придурковатые, и Эдди Фланаган тоже.
— Раз он женился на такой женщине, что ему еще остается?
— Эти психи что-нибудь для нас значат?
— Ну разве что подтверждают версию о психе, который ударил вас по голове.
— Но ведь от Дублина до Брея живет огромное множество леворуких людей.
— О да, в суд с этим не пойдешь. Джим Коллинз сидел в баре, и двадцать свидетелей могут это подтвердить. Он и близко не подходил к Сипойнт-авеню.
— Откуда вы знаете?
— Дублин небольшой город, — скрытничал Флинн. — Кстати, эти ваши барышни тоже довольно странные особы. — Он немного смешался, словно пожалел о своей откровенности. Ван дер Вальк предположил, что ему не хочется при датчанине говорить нелицеприятные вещи о его согражданах. «Ему, наверное, не понравилось бы, если бы я подшучивал над ИРА», — подумал Ван дер Вальк. — Я имею в виду тот факт, что они живут все вместе одной колонией.
— Судя по тому, что мне известно об их отце, меня это не удивляет. Почему его убили таким способом? Потому что он принадлежит к тому типу людей, с которыми вечно происходят всякие странности.
— А, — сказал Флинн.
— Вы что-нибудь знаете об этих женщинах?
— Нет… или совсем немного. Говорят — не знаю, правда это или нет, — что они играют в «киску в углу»[22].
— Что это значит?
— По всей видимости, они меняются мужьями, если вы меня понимаете. Мне рассказывали, что несколько лет назад…
— Кто рассказывал?
— Люди. Белгрейв-сквер — это рассадник сплетен и слухов. Так вот, мне рассказывали, что у самой младшей — Анастасии, кажется, был бурный роман с Джимом Коллинзом.
«Если бы он не съел все эти оладьи, — думал Ван дер Вальк, — он бы ни за что не стал откровенничать». Расходы себя оправдывали.
— Малахи, — продолжал мистер Флинн, перевернув кофейную чашку вверх дном, — закрутил роман с высокой сестрой. Я не знаю, женился ли он на ней, то есть я просто не помню. Но их дороги все время пересекаются.
«Он пытается таким образом отплатить мне, — подумал Ван дер Вальк. — Меня ударили по голове, и он воспринял это как личное оскорбление. Но оказалось, что он не может ничего узнать, кроме сплетен. Поэтому и рассказывает мне все эти слухи и из деликатности делает вид, что расслабился после вкусного ужина и его потянуло на разговоры».
— Сплошные скандалы, — заметил Флинн. — Ирландцы обожают скандалы.
— Забавные женщины?
— Забавные.
— Не могу дождаться, когда окажусь в постели со всеми тремя сразу.
Бывают дни, когда все идет наперекосяк, как бы подавая сигналы об опасности. Их не всегда принимаешь во внимание: плохая координация и чувство, что ты куда-то опоздал. Почему не прозвенел будильник, почему ты опрокинул чашку с кофе, уронил мармелад на чистую рубашку и порвал шнурок именно в тот момент, когда и так опаздывал? Ван дер Вальк завтракал в постели. Грейпфрут брызнул ему прямо в глаз, точно осьминог, подвергшийся нападению, а потом он умудрился залить яйцом свою пижаму. Он решил отнестись к этому терпимо и вспомнил, что накануне выпил слишком много. Плечо ныло и саднило, он с отвращением смотрел на перевязь: на ней остались следы обильного ужина, выпивки и сигарет, с утра это вызывало тошноту. Он брезгливо отбросил ее в угол, налил себе полную горячую ванну, мечтая распариться до красноты и разогреть измученные кости, и только погрузился в нее с криками и стонами от блаженства и боли, как зазвонил телефон.
Слава богу, его поселили в дорогую гостиницу, и в ванной тоже висел телефон. Он с трудом выбрался из воды, умостил свою усталую задницу на краю ванны и набросил на плечи полотенце. Когда он потянулся к телефону, полотенце соскользнуло, он неудачно повернулся, пытаясь схватить его, и полотенце упало в ванну, а его ключицу пронзила жгучая боль.
— О черт, — буркнул он в трубку.
— Неплохое начало, — раздался голос Флинна. — Как самочувствие?
— Отвратительно.
— Да. Похоже, вчера мы немного перебрали.
— Судя по сегодняшнему утру, это точно.
— Да. Я вел себя довольно несдержанно, ха… по отношению к ИРА?
— Возможно.
— Дело в том, что доказать будет очень сложно.
— Так всегда и бывает.
— Сегодня новости тоже не очень хорошие. Только что прилетел сенатор Линч. Говорят, один.
— Ага.
— Вид у него не слишком довольный. В аэропорту к нему подскочил какой-то репортер, и он велел ему убираться далеко не в парламентских выражениях. Прошу прощения.
— Ну что ж, я увижу его сегодня вечером.
— Как же, как же — званый ужин! Значит, пока ты не собираешься будить спящую собаку?
— Моя собственная собака еще не до конца проснулась. А меня уже донимает целая стая сук.
На другом конце провода раздался смешок.
— Они, наверное, агрессивно настроены?
— Сегодня утром я должен явиться в посольство.
— Да, приятного мало.
— А днем должен зайти в больницу и показать руку. Я собирался заглянуть к ним. Надеюсь только, что мне не сломают вторую руку. Они, должно быть, уже рвутся в бой.
В ответ он снова услышал грубоватое «хо-хо».
— Не позволяй им войти в раж. Ну, пока.
— Увидимся завтра в зависимости от того, что скажет мне Большой Терри.
Он снова опустился в ванну, еще больше убежденный, что день обещает быть отвратительным.
Он раскраснелся, как лосось в бульоне, и почувствовал себя лучше. Успел надеть майку, когда телефон зазвонил снова. Почему эта чертова гостиница позволяет беспокоить своих постояльцев? Сейчас у него не было настроения общаться даже с аппетитной Лиз.
— Портье, сэр. Вас спрашивает дама.
— У дамы есть имя?
— Мисс Мартинес.
Вот это да! Ван дер Вальк потер подбородок, как Хамфри Богарт в задумчивости. Все происходит слишком быстро.
— Попросите ее подняться ко мне.
— Да, сэр.
Не совсем удачная идея.
— Одну минутку. Мне нужно привести комнату в порядок. Попросите, пожалуйста, даму подождать минут пять.
— Да, сэр.
Он быстро оделся, забросил грязную одежду в ванную и закрыл туда дверь. Протер лицо одеколоном и придал ему выражение профессиональной важности. Эдди Фланаган передал его сообщение, и она тотчас отреагировала. Момент выбран неудачный, но сегодня ничто не может быть удачным; придется с этим смириться. Он повесил на дверь табличку «Не беспокоить», причесался и закрыл окно. На улице было ясно и солнечно. Может, лучше спуститься в холл? Нет, он хотел встретиться с ней в неофициальной обстановке, разговорить ее, заставить расслабиться. Беседа «без пиджака» подойдет как нельзя лучше. В любом случае он не в силах завязать галстук. И наплевать, что подумает портье.
Тихий осторожный стук. Он открыл дверь; перед ним стояла Стаси. Она принарядилась, благоухая ароматом «Ланвина».
— Входите, — дружелюбно пригласил он.
Выглядела она превосходно. Что творится в этой умной изящной головке?
Строгие кожаные перчатки и сумочка, волосы тщательно уложены, шелковый костюм, хорошие туфли, подобранные в цвет чулки. Он впервые видел ее вне роли домохозяйки, и такой она ему тоже нравилась. Бедра немного тяжеловаты, но при этом очень стройные ноги.
— Извините за беспокойство. Я понимаю, что пришла слишком рано: Эдди подвез меня до города.
— Никакого беспокойства.
Его волновала неубранная постель — в гостиничных спальнях почти все пространство занято постелью. Может, он неправильно выбрал территорию? Она устроилась в кресле, прижав к себе сумочку, и выглядела слишком застенчиво для человека, который придумал, как убрать его с дороги.
— Я решила назваться другим именем, — пробормотала она. — Ситуация довольно неловкая.
Точно: именно она должна чувствовать себя неловко. А у него сильная позиция.
— Я попросил вас прийти сюда, потому что хотел поговорить на нейтральной территории. — Хотя он уже достаточно красочно изъяснялся на английском, ему доставило удовольствие вновь перейти на голландский. — Здесь вы можете говорить свободно, не беспокоясь о том, какое впечатление ваши слова произведут на мужа, так сказать. Видите ли, ситуация сложилась двусмысленная. Сенатор Линч, — он предложил ей сигарету, закурил сам и поставил между ними пепельницу, — сенатор Линч думает так же, как и я: лучший способ прояснить ситуацию — это выслушать историю Дэниса. В конце концов, он единственный известный свидетель последних часов жизни вашего отца. Мистер Линч улетел в Рим. Он привезет с собой Дэниса.
Увы, Дэнис не прилетел, но Стаси не обязательно об этом знать. Она смотрела на него недоуменным честным взглядом, словно с трудом понимала голландский.
— Видите ли, мы разговариваем неофициально. Я без пиджака — в буквальном смысле. Никакого протокола. Вы ведь даже не свидетель. Вы не в суде и никогда там не будете. Вы можете молчать и дальше, но это несправедливо по отношению к Дэнису, который оказался в трудном положении. Возможно, он боится нарушить кодекс чести. Ваше молчание — ошибка. Я или суд не имеем правд рассматривать ваше молчание как свидетельство вины или даже сокрытие каких-либо фактов. Но мы живые люди. Мы можем предположить, что вы молчите потому, что вы что-то знаете.
— Но почему я вообще должна что-то знать? — с болью в голосе спросила Стаси.
— Давайте посмотрим на это с другой стороны. В разговоре с Дэнисом мне следует учесть все возможности. Полицейский должен быть чрезвычайно щепетильным, но не настолько, чтобы закрывать глаза на очевидное.
— Но что очевидно?
— Каким бы невероятным это ни казалось, но Дэнис может быть автором смерти вашего отца.
«Почему бы не высказать все начистоту? Почему бы не сказать прямо: „Вы замешаны, и я это знаю. Все это знают. Даже Джим Коллинз. Иначе он не ударил бы меня по голове“? Осторожно, дружище: помни, что сказали в посольстве. Кроме того, у тебя нет доказательств».