се-таки настаиваю, что наш долг — сражаться за то, что правильно. Что этот скверный человек сделал с тем несчастным парнем, чтобы заставить его принять участие в таком ужасном деянии? Зло повсюду вокруг нас. Когда мы ничего не делаем, доля вины лежит и на нас. Мы всегда можем найти убедительные доводы для того, чтобы сказать «нет». То ли это нас не касается, то ли тут обязано принять меры государство или что-нибудь там еще. Так вот, я верю в доктрину персональной ответственности, и ее я хочу на себя взять. Я говорю — убить его, потому что у нас нет никаких иных способов действовать. Поскольку я не думаю, что это было бы честно — ждать, что кто-то из вас пойдет против своей совести, я сделаю это сама. Тот человек, который погиб, всю свою жизнь рисковал, чтобы защитить нас, и в конечном счете он пошел на слишком большой риск, а мы будем стоять в сторонке и говорить: «Ну что же, за это ему и платили?» Нет, нет и нет.
Они сидели, ошеломленные.
— У меня нет пистолета или чего-нибудь такого, — сказала старая женщина почти комично, — и, по правде говоря, если бы и был, я бы не стала слишком доверять себе. В любом случае они не слишком удобны. Нужно подойти очень близко, и даже тогда существует риск попасть в невиновного человека, в лучшем случае — в дерево или в дом. К тому же человека, который это сделает, по всей вероятности, поймают. Не то чтобы меня это смущало. Это еще один довод — на всех на вас лежит ответственность перед кем-то. А вот я никому не нужна.
— Так что вы предлагаете? — проговорил Дэн со странной смиренной простотой.
А старушка все еще продолжала их изумлять.
— Я считаю, — сказала она абсолютно четко и решительно, — бомба. Я не имею в виду гранату. Они очень опасны и накрывают всех без разбору. Но, насколько я поняла, этот… я бы не стала называть его человеком — живет в квартире один. Бомбу можно было бы смастерить. Я бы этим занялась. Конечно, я не знаю, как она делается, но мне кажется, довольно просто. Эти паршивцы школьники всегда делают бомбы — и сами же на них подрываются, бедные деточки.
— Я знаю, как делать бомбы, — сказала Хилари, и даже Дэн посмотрел на нее с изумлением:
— Ты знаешь?
— Это нетрудно. Я большой специалист по части разных хитроумных штуковин, как ты любишь говорить, без конца работаю молотком. И неплохо разбираюсь в химикатах. Я пользуюсь некоторыми из них.
— И ты сделаешь бомбу? — проговорил Дэн. — Но, по-моему, ты говорила…
— Когда я встречаю человека, у которого есть мужество встать на какую-то точку зрения с такой честностью и действовать с такой храбростью, руководствуясь своими убеждениями, готового взять на себя всю ответственность за этот поступок, неужели я буду настолько малодушна, что скажу: о, я пальцем не пошевелю. Разве только чтобы вас удержать? Плохо ты меня знаешь, дружок.
— С этим решили, — сказала Бейтс с величайшим хладнокровием. — Кому чаю?
В пылу дискуссии все позабыли про Арлетт. Она спокойно встала и сказала:
— Мне не нужно. Все равно сейчас мы больше ничего не можем сделать. Вы не будете возражать, если я пойду немного прогуляюсь? Я ужасно себя чувствую. Хочу успокоиться и прийти в чувство, и совсем не хочу ужинать.
— Конечно, лапушка. Мы оставим на завтра эти чудесные почки, которые Вилли принес так любезно.
«И она еще может строить планы насчет того, что приготовить, — сказала себе Арлетт. — Я должна уйти отсюда».
Она чувствовала, что ее парализует ужас.
Ларри Сент был до известной степени подвержен раздражительности. Но ему вполне удавалось приводить ее к разумному знаменателю. Он держал себя под надежным контролем и все-таки не мог не досадовать на никчемность и некомпетентность тех, с кем работал. Люди невероятно глупы! И настолько нерадивы! Стоило ему только повернуться спиной, как они сразу же этим пользовались. Взять хотя бы эту квартиру — он платил этой женщине очень приличное жалованье и просил в обмен не так уж много. Чтобы квартира содержалась в безукоризненной чистоте, его одежда и белье выстираны, а необходимые вещи вроде цветов или напитков постоянно обновлялись. И вот на тебе — повсюду пыль, а он не выносил пыли.
И еще этот докучливый мальчишка! Довольно полезный малый, нельзя не признать, но опять же нельзя и требовать большего. Слово «совершенство» было одним из его любимых; он требовал совершенства от самого себя и от своих сделок, но слишком хорошо отдавал себе отчет в недостатках и слабостях людей, с которыми имел дело, чтобы ожидать какого-то еще результата, кроме как сносного.
Вообще-то жаловаться ему не приходилось — эта самая посредственность делала столь очевидным и его собственное совершенство. Теперь, когда Ларри начинал сколачивать кое-какой капиталец и учился направлять ветер в свои паруса, его успехи привлекали внимание некоторых действительно стоящих людей, имеющих вес и достаточно состоятельных. Они уяснили, что, если Ларри выставляет на продажу ящик, значит, товары первоклассные и доставят их точно, минута в минуту. Даже упаковка шикарная и необычно аккуратная. Никогда ни небрежного узелка, ни болтающейся ниточки, если к этому имел отношение Ларри. Так и должно быть. И они это оценили; они сами были такими и распознавали совершенство, когда его видели. Но человек сам должен располагать несколькими надежными слугами.
Дик слишком нетерпелив, вне всякого сомнения. Парень обучался всего несколько месяцев, и, хотя получил несколько щелчков хлыстом, его объездка еще не закончена.
Ларри вздохнул. Он был сыт по горло этим паршивым городишкой, населенным самодовольными болванами. Увы, город по-прежнему был источником практически всех его постоянных доходов. С продажей картин все идет как по маслу; Луи стал совсем ручной, а парень — чудо какой податливый. Все идет хорошо и с маленьким магазинчиком «Яблоки». Мелочь, но славная, крепкая маленькая коровка. Молодежь хотела иметь простые потребности — и хорошо за них платила. Но это все мелочевка, а главное — съедало много времени. Его голова была набита проектами. Кое-какие начинали плодотворно вызревать. Однако нужно располагать свободным временем, освободить руки, избавиться от всей этой мелочной бумажной работы. Он снова вздохнул; на это уйдет еще несколько месяцев.
Славный паренек. Смышленый, расторопный, чудо какой старательный и даже ревностный. И изумительно жадный! Как он клюнул на элементарные земные блага… Но пугающе неустойчивый.
Уже не в первый раз Сент мысленно прошел по цепи, которую выковал, чтобы удерживать на ней парня. Это было смело и хорошо выполнено, но ему совсем не нравилось, что дело приняло довольно волнующий и мелодраматический оборот. Неизбежный, как он полагал. Не была ли она несколько излишне радикальной, изначальная концепция? Да, но в результате сложились некие схемы, и приходилось подстраиваться под них. Он надежно подстраховался. Важно было сделать так, чтобы утечка, созданная парнем, не просто была устранена, но таким образом, чтобы отсечь все мыслимые колебания, слабости или проколы, в которых парень мог быть повинен.
Как, например, этот случай. Возмутительно! Пусть себе парень развлекается с женщинами, никаких возражений. Чудесная, зрелая замужняя женщина приносит гораздо больше удовольствия, чем глупые маленькие девчонки. Замечательно, парню это нужно. К тому же она недурна собой, насколько он успел разглядеть. И все-таки, что это за истерика! А он-то думал, что парню сделана хорошая прививка от эмоциональных сдвигов, и Дейзи позаботилась об этом!
«Факт, — заключил мистер Сент, — что парень — неряха. Чтобы вот так лить шампанское на ковер!» Он ненавидел неряшливость; это все равно что пыль, несовместимая с его стремлением к совершенству, к тому, чтобы все упаковывалось без сучка без задоринки. Он щелкнет хлыстом!
Удовлетворенный тем, что он нашел свежий лимон (выходит, уборщице не совсем уж все трын-трава!), Сент достал бутылку кубинского рома, сделал себе «Дайкири»[91], уселся поудобнее и взял «Нью-Йорк таймс»: он должен совершенствовать свой английский.
Дик, в чистой одежде, с влажными волосами, зачесанными назад, со вменяемым выражением лица, спокойно зашел и, помявшись, двинулся к буфету в поисках виски.
— Я не хочу, чтобы ты пил, — мягко сказал Сент из-за своей газеты.
— Уже налито.
Как будто Ларри не знал!
— Ну ладно, тогда выпей. Но на этом — все. Ты мне нужен с ясной головой, в кои-то веки. А теперь иди сюда и садись.
Сент аккуратно сложил газету, отложил ее в сторону и смерил парня стеклянным взглядом:
— Думаю, ты обязан дать мне какое-то объяснение, а? Уже не говоря о твоем собственном поведении, которое было жалким, я разрешил тебе временно попользоваться этой квартирой не для того, чтобы ты портил мебель, поливая ее шампанским. Я не знаю, кто была эта женщина, и не желаю знать, но…
— Не знаешь? — выкрикнул парень. — Не знаешь? — повторил он яростно.
— Спокойно, Дик. Я дал тебе время. Очевидно, недостаточно. Ты перевозбудился. Вероятно, ты болен. Как насчет нескольких дней в клинике? Легкая наркотическая терапия.
— Я скажу тебе. — Дик отвечал уже спокойнее. — Тебе не мешает узнать. Так что я скажу тебе, кто она такая.
— Пиано, Дик, пиано. Все еще слишком горячишься. Если у тебя был какой-то интересный опыт, непременно расскажи мне, и, если он оправдает твое варварское поведение, тем лучше. Ты найдешь у меня понимание.
Дик взял большой стакан с виски и кубиками льда. Ложная зрелость придавала ему нарочито многоопытный и хладнокровный вид, комичное подражание сентовской манере держать стакан и пить из него.
— Она — жена комиссара Ван дер Валька. Или, точнее, вдова.
Сент сделал резкое движение. Он выбрался из кресла, подошел к окну, выглянул наружу, повозился со шторой, которая висела не вполне ровно, вернулся, взял свою выпивку, пригубил, присел на подлокотник кресла и сказал:
— Однако. Ты пригласил ее сюда?
— Она позвонила в дверь. И представь себе — спросила тебя.