— Преступление пресекли?
— Нет, не успел.
— Почему? Вы же там, судя по следам, стояли некоторое время.
— Я стоял, пока они просто ссорились. Когда раздались выстрелы, я сразу вмешался.
— Но потерпевшая уже была убита?
— Да.
— Расписывайтесь, Жемчужный. Пока свободны.
Раскачиваясь на обветшалых рельсах в такт со старым вагоном, весь длинный путь до моего, забытого Богом, милицейского отделения, периодически стукаясь виском о прохладное остекление трамвая, я пытался загасить в горящем мозгу накатывающие валы подступающей паники, которая не давала мне трезво оценить ситуацию. Весь вопрос был в том, что это — антипатия ко мне индивидуального следователя прокуратуры или осознанная позиция надзирающего ведомства. Если это инициатива следователя, то шансы выйти сухим из воды у меня хорошие. А вот все порешали на верху, то мои тысяча аргументов будет гласом вопиющего. У нас не «Семнадцать мгновений весны», а сказки пострашнее. Если решили, что тебе надо «присесть», то твои рассказы о чемодане, которые ты помогал вынести из развален никакого папашу Мюллера не растрогают. Так ничего не придумав я ввалился в свой кабинет, чтобы тут же наткнуться на протянутую мне телефонную трубку.
— Тебя! — сосед по кабинету, не отрываясь от журнала с цветными иллюстрациями, нетерпеливо тряс кистью с «трубой» перед моим лицом:
— Уже третий раз звонит, заколебал уже.
— Дядя Коля, это Леха — голос, сильно искаженный помехами на линии я узнал с трудом: — Нам бы пересечься.
— Через час, на Парашютной. Нормально?
— Да, норм.
— Мою машину помнишь?
— Помню. Давай, я от гаражей поеду, с включенными фарами, чтобы ты не перепутал.
Через час я притормозил у, одетой по моде местной «гопоты», сутулой фигуры, сгорбившись, бредущей вдоль проезжей части. Парень с сухой бледной кожей на худом лице, оглянувшись по сторонам, как в плохом шпионском фильме, влез на переднее сидение, рядом со мной и пригнулся пониже, к самой торпедо. Задние двери машины я заранее блокировал, даже самых безобидных представителей криминала я за спину не садил.
— Здорово. Че-как? — парню, пытавшемуся сжаться на соседнем сидении, я руку протягивать не стал — заразишься еще какой-нибудь дрянью. Мы уже проехали квартал, а мой спутник продолжал молчать, уставившись бездумным взглядом в лобовое стекло. — Алексей, ты что? Что случилось? Кумаришь, что ли? Я тебя на иглу не подсаживал. Пока ты ведешь себя нормально, я тоже к тебе по-человечески отношусь. Но как только ты крутить со мной начнешь, то наши с тобой отношения закончатся. Так что случилось?
Леша был первым моим агентом на новой «земле». На дежурстве я, для профилактики, «выдергивал» из камеры задержанных за всякое разное. Алексея доставили ППСники за подозрительный внешний вид (а какой он может быть у наркомана). Пообщавшись со мной около часу, Леша высказал осознанное желание делиться со мной наболевшим и потребовал аванс, на что был послан в грубой форме и выброшен пинком из отдела. Через день мой неоформленный агент, с раннего утра, «бил копытом» у порога моего кабинета, желая проучить вкусного и запретного. Как и все наркоманы, он считал себя очень хитрым и талантливым. Но, если широко раскрытые глаза и трагические жесты действуют на несчастных мам, верящих, что их беспутные дети образумятся и слезут с иглы, то я всякую ерунду слушать отказался и выгнал доходягу вон, мысленно поставив на этой личности крест.
Глава 12Жизнь, как зебра (продолжение)
Через два дня, к своему немалому удивлению, я обнаружил несостоявшегося негласного сотрудника спящим на стульчике у двери моего кабинета в восемь часов утра. Разбуженный легким пинком в щиколотку, Алексей, видно решивший начать наши отношения с чистого листа, давясь от переполняющего его праведного гнева, поведал мне о творящемся на микрорайоне форменном беспределе. Его малознакомый, носящий говорящую за себя кличку «Чмоня», с которым Алексей познакомился в местном клубе любителей расслабляющих веществ, вчера, в порыве откровения, вызванного качественным «приходом», поведал о надежном и стабильном заработке.
С недавних пор Чмоня стал встречать бабулек у местного отделения МинСвязи, провожать их, следуя в отдалении, а в укромном месте, с применением грубой физической силы, открыто похищать личное имущество. Так как встречал своих жертв Чмоня в дни выдачи пенсии, то обычно, полученных неправедно денежных средств, грабителю хватало на неделю, после чего по негодяй выходил на новую охоту. Эта информация мне сразу показалась перспективной, но, как и все оперативные материалы, требовала проверки. Игнорируя жалостливый взгляд получившего второй шанс Алексея и его заверения, что сегодня «все в цвет, отвечаю», я выгнал парня из «офиса», пригласив за заслуженной наградой на «после обеда». Через два часа, побегав по этажам, между следственным отделом, дежуркой и оператором ЭВМ, я со вздохом полез отдирать уголок плинтуса за шторой, где у меня хранилось то, что жаждал Алексей.
Сунув в мокрую от пота ладонь агента пару блестящих «чеков», я, по-дружески похлопывая его по плечу, проводил на выход, пригласив заходить на днях, как будет что-то еще. Судя по материалам Книги учета преступлений и разговоров с потерпевшими, телефоны которых я получил у барышень, в чьем производстве находились эти уголовные дела, Чмоня ограбил семь человек. Так как нападения происходили на значительном удалении от здания почты, на разных оперативных участках, да и были вполне банальны, никто из руководства не бил копытом и не требовал «раскрыть эту серию».
Фабула преступления была типичной для восьмидесяти процентов уличных грабежей — удар сзади, вырвана сумка, примет преступника нет. Бабульки, по причине преклонного возраста, описать, напавшего сзади и мгновенно вырвавшего сумочку, грабителя не могли, от слова «ничего не видела». Поэтому брать этого санитара леса месте, в момент совершения криминального акта или по горячим следам, с обязательным изъятием вещественных доказательств. И раскрывать эти грабежи надо было очень срочно. В это время в дверь кабинета, после короткого стука, втиснулся приснопамятный Алексей, который после поощрительного кивка, втиснулся в кабинет и боязливо присел на краешек стула.
— Дядя Коля, надо бы еще мне дать. Там меня Чмоня ждет, я у него еще чего узнаю…
Мой подопечный выглядел откровенно плохо и был готов сейчас обещать мне все, чего бы я ни пожелал, лишь бы получить вожделенное.
— Алексей, ты если о чем то в Чмоней договорился, то идешь к нему, говоришь, что пустой, а потом аккуратно сливаешься. И ни о чем спрашивать его не надо. Ты уже все сказал. Если понял — кивни.
Дождавшись утвердительного кивка, я протянул ему «чек»:
— А вот это ты примешь один, без Чмони. Ты меня понял?
Передо мной тут же появилась сложенная ковшиком ладонь. При этом Алексей умудрялся кивать, выражая полнейшее согласие со мной, не только головой, но и всеми частями своего тела. Чмоня мне нужен был сейчас пустой и голодный, чтобы сегодня, если не найдет порцию запретного, он всю ночь мечтал о том, как завтра выйдет на новую «охоту» за очередной беззащитной жертвой.
— А может? — спрятав «чек», Алексей сделал еще одну попытке получить дополнительный ресурс на углубление разработки злодея, под предлогом необходимости сближения с Чмоней, была мной отметена. «Пустой» Чмоня, в миру Силкин Илья Константинович, быстрее выйдет на охоту за новой бабушкой. Жертву, конечно, жалко, но существующая судебная практика требовала вещественных доказательств, постулат Вышинского, что королева доказательств — признание преступника сейчас был признан глубого ошибочным. Предшествующих восемь уголовных дел можно будет привязать без вещдоков, но по одному все должно быть безукоризненно. А какие по старым делам могут быть вещественные доказательства? Деньги потрачены на наркотики, сумки с пенсионным удостоверением, ключами от дама и жизненно необходимыми лекарствами выброшены в ближайшей подворотне. Сидеть целыми днями у отделения связи, в засаде, мне никто не позволит, итак начальник глядит на разводах как не родной, намекая, что новая земля — это конечно аргумент, но «целому капитану» пора бы уже, раскрывать преступления на вверенной ему территории, а не в других районах Города или заброшенных складах, обслуживаемых конкурирующим с нами отделением.
Вот такие у нас были взаимоотношения с парнем, вызвавшим меня на встречу в семь утра сообщением на пейджер.
— Алексей, ты что такой загруженный? Что случилось, кумаришь?
— Дядя Коля, слышали, что наши мрут?
— Наши — это наркоманы?
— Ну, наркоманы, нарки, обдолбыши, мы что, не люди что ли?! — Леша от злости забыл о маскировке, выпрямившись в кресле и зло глядя на меня.
— Ты, Леша, успокойся, не хрен на меня орать. Я тебя на иглу не подсаживал. Пока ты ведешь себя нормально, я тоже к тебе по-человечески отношусь. Но как только ты крутить со мной начнешь, то наши с тобой отношения тут же закончатся. Итак, что случилось? — согласно инструкции, надо проявлять внимание к нуждам агента.
Парень молчал. Я отъехал на обочину и заглушил двигатель. Времени на развода оставалось мало, сидеть с молчащим Алексеем я не мог.
— Ладно, Леха. Рассказывай, что и как, и почему народ мрет.
Из сбивчивого рассказа Алексея следовало, что последние две недели он стал ускоренными темпами терять «боевых» друзей. Если раньше рис с изюмом и блины на поминках он ел раз в месяц, то теперь парней находили холодными, с вонючей пеной на губах, по три раза в неделю. Наркоманы отправлялись на отчет к апостолу Петру из самых разных мест. Квартиры, подъезды, подвалы, в одиночку и группами, но никакого следа криминала не было. Выслушав эту очень грустную повесть, я вновь завел движок.
— Алексей, я тебя услышал и понял твою нужду. Все разузнаю и постараюсь порешать. На, это тебе — квадратик из фольги исчез в влажной ладони наркомана: — Давай, звони если что.