И вот, на третью неделю, случился прорыв. Я, разомлев от полуденной жары, потеряла сосредоточенность, зрение мое поплыло, голова моталась туда-сюда, с трудом удерживаемая вертикально, я засыпала сидя. Вдруг, откуда-то сбоку, я почувствовала бормотание: «Убери это, убери». Я вздрогнула, наваждение исчезло. Я с замиранием сердца попробовала опять расфокусировать взгляд и расслабиться, и о чудо, вновь услышала панический призыв сбоку.
Я осторожно поползла в ту сторону, уперлась в растущий у забора куст смородины. Внимательно рассмотрев его, я обнаружила на крайних ветках скрюченные листья, несколько муравьев сновали по кусту вверх-вниз. Оторвав поврежденные листья, в которых пряталась принесенная муравьями из-за забора тля, я намазала ветви смородины раствором мыла, засыпала муравьиную тропу золой и вновь уселась перед кустом, расслабившись, я почувствовала исходящую от куста волну благодарности и теплоты. Я попыталась передать растению, какое оно красивое, как оно мне нравится, но чтобы стать еще красивей, ему надо немножко изменить форму своих веток. Я долго сидела на краю огорода. Вечером баба Аня спросила у меня как дела, услышав мой тяжелый вздох, лишь грустно махнула рукой.
Утром после завтрака я позвала прабабушку к вчерашнему кусту.
— Что ты хотела мне показать? — сурово спросила баба Аня.
— Бабуля, я и все растения на этом огороде так любим тебя, что решили тебе это наглядно показать, смотри внимательно — я ткнула пальцем в сплетение ветвей. Прабабушка недоуменно уставилась на куст. Вдруг она всхлипнула, прижав ладонь к губам, на глазах выступили слезы. Я тоже не могла сдержаться, крепко обняв старушку сзади. Среди зеленых листьев четко просматривалось чуть кривоватое, но безошибочно узнаваемое, образуемое несколькими ветками силуэт сердца.
Дальнейшая учеба пошла гораздо легче. Я научилась вызывать или притормаживать рост растений, ментально добиваться изменения их формы, убивать сорняки, не касаясь их руками или огородным инструментом, разбирать семена, отличая здоровые от мертвых или больных, а больные семена лечить, давая им шанс превратится в росток.
Вечером, под светом электрической лампочки я погружалась в записи старой амбарной книги в коленкоровой обложке (типография КООПторга, одна тысяча девятьсот сорок шестой год). Слова наговоров и рецепты лекарственных сборов запоминались удивительно легко, а посещение курсов скорописи в межшкольном учебном комбинате позволяли быстро переносить их уже в мою тетрадку.
— Баба Аня, баба! — я с криком ворвалась в дом.
Прабабушка выскочила из спальни:
— Что случилось?
Я покраснела, застыдившись своей заполошности, напугавшей прабабушку.
— Баба Аня, извини, я просто очень нужный обряд нашла, помоги мне с ним.
Бабуля уставилась в записи.
— У тебя, что зрение плохое? Почему молчала?
Я опустила голову.
— Зрение сильно упало в пятом классе, без очков мне в школе очень сложно, даже с первой парты я плохо вижу. В школе дразнят. Я сама стесняюсь, поэтому ношу очки только на уроках. Все врачи говорили, что зрение восстановить не возможно, только операция, а ее лучше делать в зрелом возрасте, а еще лучше не делать. А тут я вижу у тебя обряд «Око сокола».
— Люда, тут одна сложность. Зелье я сварю, ничего сложного нет. Но дальше все зависит от тебя. Я тебе не смогу помочь, Ты должна сама приложить усилие, чтобы форма твоих глазных яблок приняли первоначальное значение. Понимаешь?
— Нет.
— Зелье поможет расслабить глаз, как бы размягчить его, а придать глазному яблоку снова округлую форму должна ты сама, внутренней силой.
— Все равно, не поняла…
— Это немного похоже на состояние, в которое ты входишь для контакта с растениями. Уходишь в себя, в астрал, расфокусируешь зрение, не знаю, как объяснить, но ты сможешь слегка воздействовать на свой организм, если сможешь приложить силу к своим глазам, то все получится.
На этом этапе учебы баба Аня на меня не ругалась, с вечера варила мне новую порцию зелья, бормоча нужные фразы, с утра я брала емкость с темно-бурым раствором, натягивала старые футболку и шорты, и брела в уголок участка, где старые кусты жимолости переплели свои ветви в подобие шалаша. Там я капала в глаза содержимое бутылька, откинувшись головой на кусок брезента, и стараясь не моргать, чтобы раствор не вытек из глазниц, пыталась уйти в себя. Вечером, вся в подтеках бурой жидкости я, понурив голову, возвращалась к бабе Ане, удрученно мотала головой и шла стирать свой учебный наряд, а прабабушка молча начинала варить новую порцию раствора.
Ночами я не могла уснуть, казалось, что все бесполезно, я не смогу изменить сама себя. Но вспомнив радостные лица одноклассников, выкрикивающих мне в лицо обидные слова, соревнующихся между собой школьных острословов, мою боль, обиду, слезы, которые невозможно спрятать, и которые подстегивали «милых» деток к еще более изощренным издевательствам. Не забыла и боль от стертой тяжелой роговой оправой кожи на ушах и переносице. Нет, если есть хоть какая-то возможность избавиться от необходимости носить этот оптический инструмент, то я должна заставить свой организм избавится от очков.
Прорыв произошел на третий день. Понимая, в каком направлении действовать, какой-то опыт уже появился, я, легко открыв внутреннее зрение, пыталась своей внутренней силой надавить на глаза. Вдруг мне показалось, что мои глазные яблоки лопнули, раствор, заполняющий глазницы потек куда-то внутрь глаз, я почувствовала резь в зрачках, ладони, инстинктивно поднесенные к лицу, необычно расплылись. Однозначно, что с моим зрением что-то произошло, я стала плохо видеть даже близко поднесенные к лицу предметы. Я осторожно встала, зажмурив глаза и вытянув руки вперед, чтобы не располосовать лицо о ветки, я медленно пошла в сторону дома. Возле крыльца меня сзади подхватила баба Аня, которая работая в огороде, увидела мою раскоряченную фигуру и побежала на помощь.
— Сейчас Люда, глаза промоем, и давай, прекращай себя изводить, потом еще попробуешь, если захочешь.
— Нет, бабуля, мне кажется, что у меня получилось, не надо глаза промывать, наоборот, помоги дойти до кровати, я полежу, чтоб раствор не вытекал.
Я лежала в постели, зажмурившись, и улыбалась. Несмотря на резь в глазах, я чувствовала, что у меня все хорошо. Так я и заснула. Проснувшись от какой-то промелькнувшей мысли, я подняла голову и вздрогнула от испуга, вокруг была темнота. Но через секунду, окончательно очнувшись, я поняла, что проспала до ночи. В доме стояла тишина, я выскользнула испод простыни и с надеждой скользнула к окну.
Наверное, очень немногие люди смогут понять переполняющий меня восторг. Несколько лет прожить в пелене, воспринимая знакомых людей с десяти метров как цветные пятна. Я стояла и с восторгом смотрела в усыпанное миллиардами звезд ночное небо. Я видела пятна на луне, провода, тянущиеся к домам на соседней улице, в лунной дорожке на реке я видела отдельные волны. Я стояла, пока не замерзла, Господи, у меня получилось!
Глава четвертаяСрываю свидание
Незаметно пролетело лето.
Утром одного из августовских дней я вхожу в бор за околицей деревни. Могучие корабельные сосны тянутся к небу, подлеска нет, только толстый слой хвои и шишек ковром покрывает все пространство. С поклоном кладу на пенек пакет с сухарями с изюмом и несколькими кусками колотого сахара для Лесного Хозяина. Прошла метров пятьсот от края бора и поняла, что грибы пошли через каждые пару шагов, открытые поляны густо краснели ягодами земляники. Съев горсть запашистых ягод, с сожалением пошла дальше, мне предстояло пройти километров десять до места, где можно найти жабьей травы и белой лапчатки, может быть, на обратном пути соберу грибов на суп и жареху. В полупустом рюкзаке хлопает короткая лопатка, и несколько туесков из бересты для редких травок.
Когда добралась до места, уже пришло время обеда, солнце стояло в зените, но нужные мне растения любят влагу и тенек. Еще час ползаю на корточках во влажных зарослях, осторожные перемещаясь между порослью хвоща и ростков брусники, осторожные раздвигаю густые сплетения, чтобы не затоптать и не пропустить редкую травку. Какой-то час, и мои старания и страдания были вознаграждены. В пять туесков осторожно, чтобы не рассыпался грунт и не повредить корни, перемещены растения, туески проложены тряпками, я готова в обратный путь.
Дорога домой была гораздо тяжелей, место открытое, солнце припекает, матерые оводы, хотя не садятся на меня и не жалят, но вьются перед самыми глазами, что не добавляет настроения. Шея под косынкой вся взмокла, чувствую, что скоро пот начнет разъедать нежную кожу. Но любая дорога когда-нибудь заканчивается.
Тропинка привела меня к заросшему кустами и невысокими деревьями овражку, оставалось пройти еще километров пять, около километра по этому, манящему своей тенью оврагу, затем через бор и я считай дома. Вдруг резкий спазм сжал желудок, меня скрутило от страха и отвращения, от ощущения злого и липкого взгляда, брошенного из сумрака оврага, в котором скрывалась тропинка. Я поняла, что мне не стоит продолжать путь этом направлении, хотя чувство чужого взгляда так же внезапно исчезло. Я быстро пошла по полю влево, периодически бросая тревожные взгляды вокруг. Минут через десять пройдя поле насквозь, я дошла до смешанного леса, который отделял меня от дома, оставалось пройти буквально несколько минут. Ноги, забыв об усталости, сами ускорились, открылось второе дыхание.
Внезапно, я почувствовала какую-то неправильность у ствола березы, до которой мне оставалось пройти метров тридцать. Из-за светлой коры, чуть-чуть, буквально на сантиметр, выступала какая-то темная нога или лапа. Я застыла и вдруг разглядела на стволе березы грязно-серый мазок, напомнивший мне пятно на входной двери нашей квартиры, которое я видела несколько лет назад, и не смогу забыть уже никогда. Я справилась с приступом паники, стала усиленно хлопать себя по карманам джинсов, изображая, что что-то потеряла, медленно и неохотно повернулась назад и неторопливо пошла, поводя головой из стороны в сторону, усердно изображая, что ищу что-то на земле. Отойдя в таком темпе на порядочное расстояние, я радостно всплеснула руками, дотронулась ладонью до земли, имитируя, что нашла пропажу, затем пошла, забирая еще левее, в обход леса, стараясь незаметно бросать короткие взгляды в бок и назад.