– Ну что, слышал кто-нибудь хоть что-то? – поинтересовался Свэл, после того как мы вынули головы из воды.
И все дружно покачали головой: нет.
– Давайте еще разок, на всякий случай.
И снова ничего, ни единого звука. Самое интересное, что рыбешки плавали как в ни в чем не бывало, как будто на них совсем не действовал чудесный амулет Свэла. Признаться, меня даже сомнения взяли, что он работает вообще.
– Так и должно быть, – объяснил он, когда я высказал сомнения вслух. – Ну так что, начинаем?
Прыгать в воду я не торопился, дожидаясь того момента, когда он закончит перед погружением свой обычный ритуал. Мне приходилось видеть его в Готинге несколько раз. Сначала Свэл прочтет молитву, начинающуюся словами: «Богиня-Мать, святая и непогрешимая…»
Затем он на некоторое время подставит лицо солнцу, и уже в конце всего этого трижды шлепнет ладонью по воде. Мне и в голову не приходило улыбнуться, настолько серьезным и сосредоточенным было у него лицо. Он, кстати, утверждал, у Лиорана случилась та неприятность с ногой именно из-за того, что тот не выполнил обряд полностью, лишь прочитал молитву скороговоркой.
– Все, – в заключение сказал Свэл, – приступаем.
«Ну хоть с этим повезло! – мысленно ликовал я, осматривая седьмой, последний л’хасс: все они оказались целыми. – Они еще мне послужат!»
В легких начинало жечь, и все же мне не удалось удержаться от того, чтобы не открутить крепление одного из камней, не вынуть его из гнезда, и не прижать к груди. Свэл дожидался меня на палубе, у входа в трюм, держась за гафель, внимательно оглядываясь по сторонам. Завидев меня, он мотнул головой, мол, пора наверх.
И я согласно кивнул, пора, после чего резко оттолкнулся ногами от палубы.
Так мы и всплывали: сначала я, с крепко прижатым к груди л’хассом, и следом за мной он, постоянно кружась вокруг оси. Гнипельсы не акулы – их атаки молниеносны: казалось бы, он далеко в стороне, и вдруг совсем рядом.
– Не выдержал, – коротко пояснил я, положив камень в баркас, перед тем как самому перевалиться через борт. Лиоран только покачал головой.
Его реакция понятна: я вполне мог упустить л’хасс по дороге наверх, он зарылся бы в песок, или завалился бы между камней и кораллов. И ищи его тогда, скорей всего, безрезультатно.
На палубе «Небесного странника» уже лежала корзина, в которую и будут собирать вещи с погибшего корабля. Фал от нее тянется в баркас, так что достаточно было положить камень туда. Но мне почему-то захотелось поднять его самому. Наверное, потому, что загадал себе: если положу его в баркас сам, то все закончится удачно.
– Капитан! – заорал с берега Гвен.
– Ну что там еще? – буркнул я, видя, как от берега отваливает лодка с Аделардом за веслами.
Ждать пришлось недолго, Лард греб основательно, как и все, за что он принимается, и вскоре она ткнулась бортом в баркас.
– Что случилось, Лард?
– Господин Брендос с Жемчужного связь с нами установил.
Я взглянул на солнце – полдень. Затем посмотрел на гору, где был виден одни из людей Гавела. Все ясно: Рианелю пришло в голову то, чего мне почему-то не явилось – на Жемчужном гор полно, а сам остров в пределах видимости с Дюгони.
– И что он передает? У них там все в порядке?
– Как будто бы да, – пожал плечами Аделард. – По крайней мере, он ничего об этом не сказал. Господин навигатор интересуется: хотите с ним переговорить? Он будет ждать.
– Хочу, – здесь моя помощь больше не требуется, с л’хассами все в порядке, а остальное – это работа ныряльщиков, за которую они получат деньги.
– Греби к берегу, Лард. Да побыстрее, пока господину Брендосу ждать не надоело, – заявил я, перебравшись с баркаса в лодку. – Еще в гору необходимо забраться, а это тоже время.
– Дождется, – успокоил меня Лард. – Гвен! – окликнул он Джори, а голос у него зычный, как будто бы и не кричит, а уши закладывает.
– Передай на гору, что господин капитан сейчас будет.
– Что ему передать? – поинтересовался сигнальщик, к моему удивлению оказавшийся лекарем Марвином.
– Дай-ка мне гелиограф, сам передам.
Вид гелиографа меня не удивил, поскольку был уже о нем наслышан: до зеркального блеска начищенный медный таз с отверстием в центре дна.
Взяв таз, я недоуменно им покрутил: а как им вообще пользоваться? Обычный гелиограф размером с ладонь, и единственное, что роднит их, так это отверстие. Встаешь так, чтобы на него падали лучи солнца, смотришь через отверстие туда, куда тебе и нужно передать послание, и в определенной последовательности прикрываешь гелиограф. А таз чем мне прикрывать? Даже шляпы не хватит.
– Господин Сорингер, я все же сам, – и Марвин потянул таз из моих рук, видимо, выражение лица меня выдало. – Так что передать?
– Приветствую, как идут дела? – единственное, что пришло в голову.
И еще одна мысль: «Надеюсь, что сигнальщик он лучший, чем лекарь».
Марвин поднял таз на уровень лица, взглянул через отверстие на далекий остров Жемчужный. Затем резко повернулся корпусом, потом еще, еще и еще. И вскоре на Жемчужном стали видны ответные вспышки.
– Все нормально. Приступили к работе. Обнаружено две первых.
– Спасибо, Марвин. Читать я и сам могу. Передайте лучше вот что: «Л’хассы все оказались целы. Один уже наверху».
Тут я еще хотел пошутить, спросив у Брендоса, что из его гардероба необходимо поднять в первую очередь, но передумал – шутка получалась не очень.
Шторм вблизи побережья Альвенды на мелководье – это, конечно, жалкое зрелище в сравнении с теми бурями, что разыгрываются в северной части Кораллового моря. Но хватило и его: «Небесный странник», находившийся на самом краю бездны, все же в нее угодил. Едва только шторм начал утихать, мы со Свэлом сразу же направили баркас туда, где на дне должен был покоиться мой корабль. Но увы, от него не осталось никаких следов. И все же Свэл со своими людьми успели поднять наверх очень много.
Л’хассы, личные вещи, диковины Древних, меч навигатора Брендоса, арбалет Аделарда, любимый нож Амбруаза Эмметта. Мою саблю – подарок капитана «Иоахима Габстела», которой я обрадовался как ребенок, поскольку уже успел распрощаться с ней навсегда.
Подняли и сундучок капитана «Мантельского удальца» Кеннета. На самом его дне я действительно обнаружил стихи Адеберта – две толстые, хорошей голубоватой бумаги тетради оказались исписаны ими полностью. Добраться до них морская вода не успела, и потому прочесть стихи можно было без труда.
Я не знаток и не ценитель стихов, и единственное, что о них знаю, со слов навигатора Рианеля Брендоса – в них должны быть чувства и ритм.
– Хотя, – заявлял он, – красивая мелодия может исправить самые бездарные стихи.
Из всего прочитанного мне запомнились всего несколько строк.
Блеск глаз твоих, вкус губ твоих,
Жар твоего тела,
Что было тайной для двоих —
Ночная мгла одела.
Лишь одинокая свеча
В роскошном канделябре
Давала повод помолчать,
Хотя душа кричала.
«Не знаю, нужна ли музыка стихам Адеберта Кеннета, или они и без нее неплохи, но я обязательно их издам. Сколько бы мне это ни стоило».
Радовалось прошедшему шторму только население острова Дюгонь: после него на берегу оказалось немало янтаря, и еще больше его плавало в воде вокруг острова.
– Давненько такого урожая не было, – довольно потирал руки Ганей Кавел. – Вы принесли нам удачу, капитан.
«Так всегда и бывает, – думал я, глядя на их радостные и оживленные лица. – Потери и находки ходят рядом, рука об руку. И когда кому-нибудь в дом заглядывает счастье, зачастую бывает так, что в соседнем плачут от горя».
Глава 18Театр варьете
Мы прокладывали безопасный путь к этому проклятому богами клочку суши почти пять месяцев вместо запланированных мною двух. Порой меня брало такое отчаяние, что я едва сдерживался, чтобы не заявить: «Все, хватит! Собираем вещи парни, это невозможно».
Вся сложность заключалась в том, что летучий корабль не морской – его сносит с курса значительно в большей степени, и для маневров ему необходимо много пространства. Потому безопасный коридор, необходимый для полета на остров, должен быть достаточно широк, и даже привод Аднера в этом смысле ничем помочь не смог бы.
За это время мы убедились: неправы те, кто утверждает, что кораллы не способны прорвать борта лодок паури. Еще как могут, но, вероятно, они и не созданы для того, чтобы их постоянно использовали среди острейших полипов.
Однажды мы едва не попали в жестокий ураган, едва успев добраться до берега. Мы успели, но ураган сорвал едва ли не треть буев, где каждый обозначал смертельную опасность для пролетающего над ним корабля. Я едва не взвыл, увидев, что натворил этот шторм.
Страдали и мы сами. У Энди Ансельма случился такой солнечный удар, что мы едва смогли привести его в чувство. Но и потом он не выходил из спасительной тени едва ли не неделю.
– Ну вот чего ему могло в голове так здорово напечь? – все удивлялся Гвен. – Ведь пусто же там совсем.
Когда Родриг на него неодобрительно покосился, он пожал плечами:
– Сколько раз ему твердили: Энди, не снимай шляпу, Энди не снимай шляпу.
Пострадал и Родриг: поскользнувшись, он уселся на один из острых кораллов, из-за которых нам то и дело приходилось ремонтировать лодки паури. Рана получилась обширная, и хуже того, кусочек коралла остался в ней. Стараниями Амбруаза его извлекли под комментарии Гвена о том, что с филейными частями нашему Пустынному льву иметь дело не привыкать, и лучшего специалиста, пожалуй, не отыскать не только на Островах, но и на всем свете.
Родриг уже начал привыкать спать на боку и есть стоя, когда рана загноилась. Пришлось отправить его на Дюгонь в сопровождении Аделарда, которого там очень уважали, к мальчишке-лекарю Марвину. Таким мы Рода и провожали: стоящим в лодке в полный рост и с грустью смотревшим на далекий остров.