Идея «пробуждения» с Данте в качестве примера очень интересует Гвен. Она задается вопросом, много ли пациентов в Бродмуре были в своеобразной «форме сна». Затем наступает момент, когда они пробуждаются и понимают, что сделали, и возвращаются к реальности того, что совершили и что теперь они мертвы для общества. Они никогда, никогда не смогут вернуться к своей прежней идентичности, они покончили с собой. Эта идентичность не вернется: «Единственное, что предлагается, – это быть человеком, который убил свою сестру или совершил нечто чудовищное. И кто хочет быть таким человеком? Что нужно, чтобы стать таким человеком?»
Осознание реальности не только совершенного ими преступления, но и того влияния, которое оно оказывает на их личность и место в обществе, – это глубокий и чрезвычайно травмирующий процесс. При разговоре с Данте казалось, что он все еще работал с этой концепцией, говоря: «Я, вероятно, никогда на самом деле не говорил вслух, что сделал, никогда по-настоящему не признавался в этом. У меня все еще бывают флешбэки. В основном это чувство вины – я до сих пор не могу вспомнить его, оно просто расплывается у меня в голове. Я сделал такую ужасную вещь. Одна из вещей, с которой мне в конце концов придется смириться, – это то, что я сделал это, это случилось и это останется со мной навсегда».
Данте сказал, что ему «повезло», что он никогда не жил в отделении со строгим надзором, а сразу попал в реабилитационное. Он, как и подавляющее большинство его товарищей по реабилитации, принимал лекарства и проходил психологическую терапию.
Экстраординарной частью дела Данте была постоянная поддержка его семьи. Несмотря на характер его преступления, они продолжали поддерживать контакт. Он сказал: «Семья – моя спасительная благодать, честно говоря, родные очень поддерживают меня. […] Что многие люди видят, так это то, что как только кто-то совершил преступление против члена своей семьи, то родственники отрекается от него. Но они сказали мне, что останутся со мной, и остались».
Существенной частью активной реабилитации является относительная свобода, которую предоставляют пациентам. Пациентам, находящимся на активной реабилитации, часто разрешают ходить по магазинам под наблюдением и работать во внутренних столярных и декоративно-прикладных мастерских, за что им платят один фунт в час. Они также имеют больше свободы для занятия своими увлечениями и интересами. Музыкальная терапия – это еще один способ для пациентов, находящихся на активной реабилитации, отдохнуть, обрести уверенность и дистанцироваться от изнурительных программ лечения.
Данте тоже смог развить собственные особые навыки. В молодости он увлекался видеоиграми. В детстве собирал и рисовал фигурки из Warhammer, и отец пытался заинтересовать его стрельбой по мишеням. Он также, конечно, занимался художественным творчеством. В то время как на суде Данте все эти увлечения упоминались как факторы, подвергавшие его остракизму в школе, в отделении Кентербери они давали ему свободу самовыражения. Стены его комнаты были увешаны картинами, многие из которых были навеяны Warhammer. Он показал нам свои нарисованные графитом и углем портреты знаменитостей и, что особенно тревожно, автопортрет с татуировкой «XIV» на шее, указывающей на возраст, в котором он совершил преступление.
СЕМЬЯ НЕ ОТРЕКЛАСЬ ОТ НЕГО, ПОСТОЯННО ПОДДЕРЖИВАЛА С НИМ КОНТАКТ НЕСМОТРЯ НА ТО, ЧТО ОН СОВЕРШИЛ.
О важности этого Данте сказал: «Все всегда соглашались, что у меня синдром Аспергера. Одна из моих проблем заключается в том, что я не очень хорошо понимаю эмоции или чувствую что-то, но не всегда понимаю, что именно. Но если я смогу нарисовать это, то смогу избавиться от гнева или разочарования от того, что меня заперли, или от чувства вины или раскаяния и от всех этих негативных эмоций, которые я могу направить в творческое произведение».
Конец жизни Данте, увы, нельзя назвать счастливым. Первого апреля 2015 года он покончил с собой. Не в силах справиться с чувством вины за совершенное преступление, он принял слишком большую дозу антипсихотического лекарства, к тому времени отбыв 11 лет 15-летнего приговора.
Последняя запись в дневнике Данте гласила:
«Я знаю, что буду делать. Это будет нелегко для тех, кому не все равно.
Пожалуйста, позаботьтесь о моей семье, они не поймут. Нет смысла тянуть дальше, меня ждут адские челюсти. Смерть – это благоговение».
По факту смерти Данте было проведено расследование, в результате которого установили, что он намеренно принял достаточно лекарств, чтобы покончить с собой. Присутствовали родители Данте, Дональд и Барбара. Мисс Рувенко Сакупванья, старшая медсестра Данте, рассказала присяжным, как за несколько дней до смерти пациент дважды обращался к больничному капеллану и что по мере приближения годовщины смерти сестры он стал страдать бессонницей, у него усилилось чувство тревоги и обострилась депрессия, к тому же он лечился от эпилепсии и биполярного расстройства.
Несколько сотрудников, работавших в тесном контакте с Данте, подчеркивали в разговоре с нами тот момент глубокой уязвимости, когда с помощью лекарств и терапии, постепенно выздоравливая, пациент начинает полностью осознавать свое преступление, которое привело его в больницу. Это точка крайней хрупкости стала моментом смерти в случае с Данте.
НЕ В СИЛАХ СПРАВИТЬСЯ С ЧУВСТВОМ ВИНЫ ЗА СОВЕРШЕННОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ, ОН ПРИНЯЛ СЛИШКОМ БОЛЬШУЮ ДОЗУ АНТИПСИХОТИЧЕСКОГО ЛЕКАРСТВА, К ТОМУ ВРЕМЕНИ ОТБЫВ 11 ЛЕТ 15-ЛЕТНЕГО ПРИГОВОРА.
Если пациенты хорошо справляются в отделении со строгим надзором, то могут перейти в более свободное реабилитационное отделение. У них есть ключи от своих палат в этих отделениях. Когда мы познакомились с Адамом при работе над телепрограммой, он жил в Кентербери последние четыре года. До этого он девять лет провел в отделении со строгим надзором.
Адам показал нам свою палату. Он жаловался нам, что комната маленькая, примерно один на два метра. Однако она была больше. Он решительно возражал и против соседнего туалета. Он жалобно заметил: «Единственная проблема с туалетом в том, что у нас там также расположен гардероб».
Осужденный за поджог Адам отбывал пожизненный срок в тюрьме. В тюрьме проблема с самоповреждением встала настолько остро, что его перевели в Бродмур. Описание жестокого обращения с ним в детстве и последующих случаев самоповреждения, из-за которых его перевели в Бродмур, не что иное, как кошмар.
«У меня была долгая история самоповреждений, и, когда я сидел в тюрьме, состояние обострилось до такой степени, что я ежедневно подвергал свою жизнь риску. Я резал сухожилия. Моя рука лежит ладонью вверх, так как у меня здесь рана, где я перерезал все сухожилия и все такое. У меня было очень тяжелое детство. Родители не любили меня так, как должны были. Я подвергся сексуальному насилию со стороны нескольких людей вне семьи и из-за сексуального насилия стал причинять себе вред с восьми лет. Я начал с того, что ободрал ногти на ногах и поджег их. Я вырос, ненавидя всех, ненавидя общество и ненавидя жизнь. Самоповреждение было для меня способом уйти от всего этого».
Бродмурское путешествие Адама было долгим, со множественными неудачами, но конец его был уже близок. Вскоре его перевели в учреждение среднего уровня безопасности, расположенное в 50 километрах отсюда.
Активная реабилитация, к сожалению, также привела к некоторым печально известным самоубийствам. Мы уже видели смерть Данте. Мохаммед Омар последовал его примеру. В 2005 году он был найден повешенным за галстук на решетке своего окна в отделении Фолкстон со связанными за спиной руками. Он использовал кровать, чтобы закрыть люк в свою комнату. Заподозрив возможное умышленное убийство, поскольку персонал гадал, не связал ли Омару руки за спиной другой пациент, сотрудники вызвали полицию.
ЕСЛИ ПАЦИЕНТЫ ХОРОШО СПРАВЛЯЮТСЯ В ОТДЕЛЕНИИ СО СТРОГИМ НАДЗОРОМ, ТО МОГУТ ПЕРЕЙТИ В БОЛЕЕ СВОБОДНОЕ РЕАБИЛИТАЦИОННОЕ ОТДЕЛЕНИЕ. ТАМ У НИХ ДАЖЕ ЕСТЬ КЛЮЧИ ОТ СВОИХ ПАЛАТ.
Омар отбывал пожизненное заключение за убийство в 1991 году. Пациент был параноидальным шизофреником, который думал, что он – Бог. Омар, сомалийский беженец, прибыл в Бродмур в июле 1992 года после убийства в Стоквелле, на юге Лондона. Начав с очень высокого уровня безопасности, он постепенно перешел из отделения со строгим надзором в отделение более низкого риска – Фолкстон. Больной отказывался принимать лекарства. Неопасных пациентов тоже регулярно проверяли раз в час, отчасти для того, чтобы снизить риск самоубийства. Однако Омар находился в старой части больницы, что делало проверки так называемых точек перевязки не такими эффективными. Точка перевязки – это любой предмет в больнице, который может быть использован для изготовления удушающего устройства, обычно в виде петли, создающей риск самоубийства для пациентов. К сожалению, учитывая изобретательность многих пациентов в области самоповреждения, точки перевязки обнаружить трудно, по крайней мере до такой степени, чтобы полностью их исключить.
ОДНОЙ ИЗ САМЫХ БОЛЬШИХ ПРОБЛЕМ БРОДМУРА СТАЛИ ТАК НАЗЫВАЕМЫЕ ТОЧКИ ПЕРЕВЯЗКИ – ЭТО ЛЮБОЙ ПРЕДМЕТ, КОТОРЫЙ МОЖЕТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАН ДЛЯ ИЗГОТОВЛЕНИЯ УДУШАЮЩЕГО УСТРОЙСТВА, ОТ ГАЛСТУКА ДО ОКОННОЙ РЕШЕТКИ.
В отделении с меньшим риском у пациента был доступ к вещам, которых бы у него никогда не было, будь он в отделении более высокой безопасности: ремням, шнуркам и, конечно, галстукам. Эксперт по узлам Джеффри Бадворт провел расследование и сделал заявление, зачитанное на дознании. В нем говорилось, что одно запястье было очень туго перевязано, а другое почти свободно, что наводило на мысль, что Омар пытался связать руки сам. Это сыграло важную роль в том, что полиция пришла к выводу, что никто другой не причастен к его смерти, и закрыла расследование.
Были процитированы слова директора больничной службы Мэгги Герднер об этих точках перевязки: «Это постоянная проблема в старых зданиях больницы. Они викторианские, с решетками на окнах. Решетки и ранее считались факторами риска. В отделениях со строгим надзором была проделана большая работа по удалению точек перевязки. В старых викторианских зданиях это сделать, очевидно, труднее. Это вопрос финансирования. Мы предложили правительству новую политику, но это все равно постоянная проблема».