— Ты ведь знаешь, что мы здесь насовсем, не так ли?
— Не понял?
— Не слушай того, что мои родители говорят о переезде. Мы никуда не собираемся. Знаешь, — продолжил он, — в том доме в Бретани мы застряли на целых два года. Хотя просто приехали туда в отпуск.
Он замолчал и выгнул бровь. Он явно ждал моего ответа, но я утратил дар речи. Я еще никогда не стоял так близко к столь прекрасному созданию. Его дыхание пахло мятой.
Он смотрел на меня, и я увидел, как по его лицу промелькнуло разочарование или даже не разочарование, а скорее досада, как будто я просто подтвердил то, что он уже подозревал: что я был скучным и тупым и не заслуживал его внимания.
— Почему у вас нет своего дома? — наконец спросил я.
Он пожал плечами.
— Потому что мой папаша слишком скуп, чтобы платить за него.
— И у вас никогда не было своего дома?
— Был. Однажды. Но он продал его, чтобы мы могли отправиться путешествовать.
— А как же школа?
— Какая школа?
— Когда ты ходишь в школу?
— Я не был в школе с шести лет. Меня учит мать.
— Ничего себе, — сказал я. — А как же друзья?
Он косо посмотрел на меня.
— Разве тебе не скучно без друзей?
Он прищурился.
— Нет, — честно ответил он. — Даже нисколько.
У него был такой вид, словно он собрался уйти. Я не хотел, чтобы он ушел. Я хотел и дальше ощущать его мятное дыхание и узнать о нем больше. Мой взгляд упал на книгу в его руке.
— Что ты читаешь? — спросил я.
Он опустил взгляд и перевернул книгу заголовком вверх. Это был «Игрок в кости» Люка Рейнхарта, роман, о котором я в то время не слышал, но который прочел впоследствии не менее тридцати раз.
— Хорошая книга?
— Все книги хорошие, — ответил он.
— Неправда, я прочитал несколько очень плохих книг, — заявил я, имея в виду в первую очередь книжку «Энн из Зеленых Крыш», которую нас заставили прочесть в прошлом учебном году. Скажу честно, такой дурацкой, раздражающей книжки я до этого ни разу не читал.
— Это не были плохие книги, — терпеливо возразил Фин. — Это были книги, которые тебе не понравились. Что не одно и то же. Единственные плохие книги — это книги, которые написаны так плохо, что их никто не опубликует. Любая опубликованная книга станет для кого-то «хорошей книгой».
Я кивнул. Его логика была безупречной, и мне было нечего возразить.
— Я почти закончил ее, — сказал он, глядя на книгу в руке. — Могу тебе одолжить, если захочешь.
Я снова кивнул.
— Хорошо. Спасибо.
С этими словами он ушел. Я же остался стоять на месте, мои виски пульсировали, ладони были влажными от пота, а мое сердце наполнилось чем-то новым и необыкновенным.
18
Видя, что Либби подходит к нему, Миллер Роу встает. Она узнает его по его фотографии в интернете, хотя с тех пор он отпустил бороду и набрал вес. Он почти доел свой сэндвич, и у него на бороде повисла капелька желтого соуса. Прежде чем пожать Либби руку, он вытирает пальцы салфеткой и говорит:
— Либби, рад познакомиться с вами. Очень рад! — У него лондонский акцент и темно-синие глаза. Его рука, сжимающая ее пальцы, огромна. — Прошу вас, садитесь. Что вам заказать? Сэндвичи здесь потрясающие.
Она смотрит на его сэндвич, напоминающий обломки автокатастрофы.
— Спасибо, я только что позавтракала.
— Кофе, чай?
— Капучино было бы неплохо. Спасибо.
Миллер идет к стойке модного кафе на Вест-Энд-лейн, где он предложил им встретиться, что как раз посередине между Сент-Олбансом и Саут-Норвудом. Либби разглядывает его. На нем низко сидящие джинсы, выцветшая футболка, зеленый хлопчатобумажный пиджак и туристские ботинки. У него выпирающее пузцо и огромная голова с копной темно-каштановых волос. Его внешность немного ошеломляет, он похож на медведя, хотя и довольно милого.
Он приносит ей капучино и ставит перед ней чашку.
— Я так благодарен вам за то, что вы согласись встретиться со мной. Надеюсь, вы благополучно добрались? — Он отодвигает свой недоеденный сэндвич в сторону, как будто не собирается его доедать.
— Без проблем, — говорит она, — пятнадцать минут езды.
— Из Сент-Олбанса, верно?
— Да.
— Хорошее место этот Сент-Олбанс.
— Да, — соглашается она. — Мне нравится.
— Итак, — говорит он, выдержав короткую паузу и многозначительно глядя на нее, — вы — тот самый ребенок.
Она нервно улыбается.
— Похоже, что да.
— И вы унаследовали этот дом?
— Верно.
— Ух ты! — говорит он. — Переломный момент в вашей жизни.
— Абсолютно, — соглашается она.
— Вы видели его?
— Дом?
— Да.
— Да, пару раз.
— Это надо же! — Он снова опускается на стул. — Я столько раз пытался попасть в него, но меня не впустили. Я фактически предлагал тому парню в адвокатской конторе первым узнать о результатах моего расследования. Однажды ночью я даже попытался взломать дверь и тайком проникнуть туда.
— То есть вы никогда не бывали внутри?
— Нет, никогда, — криво усмехается Миллер. — Лишь заглядывал в окна. Я даже мило поболтал с обитателями соседнего дома, того, что стоит позади него, чтобы они разрешили взглянуть на него из их окон. Но в самом доме я никогда не бывал. Какой он внутри?
— Темный, — говорит она. — Много деревянных панелей. Жутковатый дом.
— И вы намерены продать его, я полагаю?
— Да, я намерена продать его. Да. Но… — Она обводит кончиками пальцев ободок чашки кофе и задумчиво добавляет: — Сначала я хочу узнать, что там произошло.
Миллер Роу издает что-то вроде сдавленного рычания, проводит рукой по бороде и снимает капельку желтого соуса.
— Боже, вы и я… мы с вами встретились. Эта статья отняла у меня два года жизни, два одержимых, безумных, гребаных года жизни. Она разрушила мой брак, но я до сих пор не получил ответы, которые искал. Даже не приблизился к ним.
Он улыбается ей. У него красивое лицо, думает Либби. Она пытается угадать его возраст, но не может. Ему может быть от двадцати пяти до сорока.
Она сует руку в сумочку, вытаскивает ключи от дома на Чейн-Уолк и кладет на стол перед собой.
Взгляд Миллера Роу падает на них, и она замечает, как у него загораются глаза. Его рука тянется через стол.
— О господи! Можно?
— Конечно, — говорит она. — Не стесняйтесь.
Он смотрит по очереди на каждый ключ, пожирает глазами брелки.
— От «Ягуара»? — уточняет он, глядя на нее.
— По всей видимости.
— Знаете, Генри Лэм, ваш отец, он был настоящим мачо. По выходным отправлялся на охоту, закатывал шумные вечеринки в клубе «Аннабель».
— Знаю, — бодро отвечает она. — Я прочитала вашу статью.
— Да, — говорит он. — Конечно, кто бы сомневался.
Возникает короткое молчание. Миллер отщипывает край сэндвича и кладет его в рот. Либби делает глоток кофе.
— Итак, — говорит он, — что дальше?
— Я хочу найти брата и сестру, — говорит она.
— То есть они никогда не пытались связаться с вами?
— Нет. Никогда. Какова ваша теория на этот счет?
— У меня миллион теорий. Но главный вопрос: знают ли они, что дом находился в доверительном управлении, пока вы не вступите в наследство? И если знали, то известно ли им, что вы унаследовали его сейчас?
Либби вздыхает.
— Не знаю. Адвокат сказал, что траст был создан много лет назад, когда родился мой брат. Когда ему исполнилось двадцать пять лет, дом должен был отойти в его собственность. Но он так и не объявился и не затребовал его. Затем он должен был отойти его сестре, но она тоже не объявилась… адвокаты не смогли связаться ни с одним из них. Но да, я не исключаю, что они в курсе, что я — следующая претендентка на наследство. При условии… — Ей так и хочется сказать «если они все еще живы», но она вовремя останавливает себя.
— И тот человек, — продолжает она, — который умер вместе с моими родителями. В статье вы пишете, что прошли по многим тупиковым версиям. Вам так и не удалось выяснить, кто это был?
— Увы. Я зашел в тупик. — Миллер чешет бороду. — Хотя одно имя мне попалось. К сожалению, мои поиски ни к чему не привели, и я сдался. Но с тех пор оно не дает мне покоя. Дэвид Томсен.
Либби вопросительно смотрит на него.
— На предсмертной записке были инициалы, помните? М.Л., Г.Л., Д.Т. Поэтому я запросил у полиции имена пропавших без вести лиц с инициалами Д.Т. Дэвид Томсен был одним из тридцати восьми в переданном мне списке. Тридцать восемь пропавших без вести с инициалами Д.Т. Десять в пределах предполагаемого возраста того третьего. Одного за другим я отмел их всех. Но этот приковал мое внимание. Не знаю почему. Было в его истории нечто такое, что звучало правдоподобно. Сорокадвухлетний мужчина из Хэмпшира. Нормальное воспитание. И при этом никаких сведений о нем, с тех пор как в 1988 году он вернулся в Великобританию из Франции, с женой по имени Салли и двумя детьми, Финеасом и Клеменси. Все четверо прибыли на пароме из Сен-Мало в Портсмут… — он на мгновение умолкает и листает блокнот, — …в сентябре 1988 года. И с тех пор ни об одном из них нет буквально ничего: ни записей лечащих врачей, ни данных об уплате налогов, ни имен детей в списках учащихся школ, ни обращений в больницу, ничего.
Родственники отзывались о них скупо — как я понял, между ними имели место разногласия и обиды, жуткая ссора из-за какого-то наследства. Поэтому никто не задавался вопросом, где они и что с ними. Общение прервалось на долгие годы. И так до тех пор, пока мать Дэвида Томсена, чувствуя, что доживает последние дни, не решает, что хочет примирения на смертном одре, и сообщает в полицию, что ее сын и его семья пропали без вести. Полиция проводит формальный розыск, но не находит никаких следов Дэвида или его семьи. Затем мать Дэвида умирает, и никому больше не интересно, что стало с Дэвидом или Салли Томсенами.
— Пока я три года назад не занялся их поисками. — Миллер вздыхает. — Видит бог, старался отыскать их. Финеаса. Клеменси. Необычные имена. Будь они живы, их было бы достаточно легко найти. Но увы. Ничего. Ни единого следа. Мне же нужно было сдавать статью, получить за нее деньги, и я был вынужден сдаться. — Он качает головой. — Теперь вам понятно? Вы понимаете, почему это заняло два года, почему это чуть не убило меня? Почему от меня ушла жена? Я буквально превратился в одержимого исследованием зомби. Я только об этом и говорил, только об этом и думал.