битого сердца. Поскольку я сам мучился душевными страданиями по поводу моих столь скоротечных отношений с Фином, то мне было любопытно узнать его мысли. После того как Салли уехала, Берди и Дэвид сошлись, а мои собственные родители превратились в тени себя прежних, Джастин, как ни странно, производил впечатление одного из самых нормальных людей в нашем доме.
Я сел напротив него, и он добродушно посмотрел на меня.
— Привет, парень. Как дела?
— Дела… — Я собрался было сказать, что все в порядке, но потом вспомнил, что они были далеко не в порядке. Поэтому я сказал: — Все странно.
Он пристально посмотрел на меня и произнес:
— Это да.
Пару секунд мы молчали. Я наблюдал, как он аккуратно обрывал с веток почки и укладывал их на поднос.
— Почему вы до сих пор живете здесь? — спросил я в конце концов. — Теперь, когда вы и Берди?..
— Хороший вопрос, — сказал он, не глядя на меня. Он положил на поднос еще один бутон, потер кончики пальцев и положил руки на колени. — Наверно, потому, что, хотя я больше не с ней, она по-прежнему часть меня? Знаешь, часть любви, та, которая не про секс, не умирает автоматически. Или, по крайней мере, такое случается не всегда.
Я кивнул. Это было верно и для меня. Хотя, скорее всего, я больше никогда не смогу снова взять Фина за руку или даже поговорить с ним по душам, это не умаляло моих чувств к нему.
— Как вы думаете, вы могли бы вернуться к ней?
Джастин вздохнул.
— Да, — сказал он. — Может быть. А может, и нет.
— Что вы думаете про Дэвида?
— А-а-а…
Язык его тела тотчас изменился. Он нахохлился и переплел пальцы.
— Присяжные разошлись, — произнес он в конце концов. — В некотором смысле он потрясающий чувак. В другом… — Джастин покачал головой. — Он пугает меня.
— Да, — сказал я громче и энергичнее, нежели хотел. — Да, — повторил я, но уже тихо. — Меня он тоже пугает.
— И каким же образом, если не секрет?
— Он… — Я посмотрел в небо в поисках слов поприличней. — Зловещий.
Джастин расхохотался.
— В точку попал. Да. Зловещий, — сказал он. — Держи, — сказал он, протягивая мне горсть маленьких желтых цветков, похожих на маргаритки, и моток ниток. — Свяжи их в маленькие пучки, за стебли.
— Что это?
— Это календула. Для успокоения кожного зуда. Прекрасное средство.
— А это что? — я указал на поднос с крошечными желтыми бутонами.
— Это ромашка. Ее можно заваривать, как чай. Понюхай. — Он передал мне бутон. Я поднес его к носу. — Правда, приятный запах?
Я кивнул и обмотал стебли календулы ниткой, которую завязал бантом.
— Так пойдет?
— Великолепно. Кстати, — произнес он. — Я слышал о вас с Фином. На прошлой неделе. Ну про то, как вы кайфанули.
Я покраснел до корней волос.
— Ну и ну! — воскликнул Джастин. — Лично я первый раз попробовал наркотики в восемнадцать лет! А тебе сейчас сколько? Двенадцать?
— Тринадцать, — твердо ответил я. — Мне тринадцать.
— Ну ты даешь! Ты ведь совсем еще пацан! — сказал он. — Снимаю перед тобой шляпу.
Скажу честно, я не понял его восхищения. Ведь это явно был дурной поступок. Но я все равно улыбнулся.
— Знаешь, — заговорщически произнес он, — я могу вырастить здесь что угодно. Практически все. Ты врубаешься, что я имею в виду?
Я покачал головой.
— Я не просто выращиваю полезные вещи. Я могу выращивать и другие. Все, что только захочешь.
Я серьезно кивнул.
— Вы имеете в виду наркотики? — спросил я.
Он вновь рассмеялся своим утробным смехом.
— Ну да, наверно. Хорошие. — Он постучал себя по носу. — И плохие тоже.
В этот момент открылась задняя дверь. Мы оба обернулись, чтобы посмотреть, кто это.
Это были Дэвид и Берди. Они обнимали друг друга за талию. Быстро посмотрев в нашу сторону, они пошли и сели в другом конце сада. Атмосфера мгновенно изменилась. Как будто облако закрыло собой солнце.
— Вы в порядке? — шепотом спросил я у Джастина.
— Да, — кивнул он.
Некоторое время мы сидели в удушающем коконе их присутствия, болтая о разных растениях и об их свойствах. Я спросил у Джастина про яды, и он рассказал мне о белладонне, или смертельном паслене, которым, если верить легенде, солдаты Макбета якобы отравили наступающую английскую армию, и о цикуте, ставшей причиной смерти Сократа. Он также рассказал мне о колдовских травах, с помощью которых можно наводить чары, и о афродизиаках, таких как гинкго билоба.
— И откуда только вы все это знаете? — спросил я.
Джастин пожал плечами.
— Из книг. В основном. И моя мать обожает садоводство. В некотором смысле я рос на земле, среди растений. Так что ничего удивительного…
На тот момент у нас не было уроков, точнее, их не стало с тех пор, как Салли уехала. Мы, дети, были предоставлены самим себе: беспрепятственно слонялись по дому, скучая и не зная, чем себя занять.
— Почитай книгу, — говорили взрослые любому из нас, кто жаловался на то, что ему нечего делать. — Реши несколько задач.
Так что я, похоже, созрел для того, чтобы узнавать что-то новое, но все, что нам предлагалось, — это странные упражнения Дэвида или Берди со своими уроками скрипки.
— А есть ли какие-нибудь растения, которые могут заставить людей, ну вы знаете, делать вещи — против их воли?
— Да, есть. Галлюциногенные вещества… волшебные грибы и тому подобное.
— А вы можете вырастить их? — спросил я. — В нашем саду?
— Я могу вырастить практически все, мальчик, причем где угодно.
— Могу я вам помочь? — спросил я. — Могу я помочь вам выращивать такие вещи?
— Конечно, — ответил Джастин. — Ты можешь стать моим маленьким дружком-учеником. Это будет классно.
Я не знаю, какие постельные разговоры велись за ужасной дверью комнаты Дэвида и Берди. Я старался не задумываться о том, что происходило за этой дверью. Я слышал вещи, которые даже сейчас, почти тридцать лет спустя, заставляют меня содрогнуться. Каждую ночь я спал, накрыв голову подушкой.
Каждое утро они вместе спускались вниз, излучая самодовольство и чувство собственного превосходства. Дэвид был одержим длинными, до пояса, волосами Берди. Он постоянно их трогал. Он накручивал их на пальцы и сжимал в руках пряди; разговаривая с ней, он гладил, перебирал их. Как-то раз я видел, как он поднял прядь ее волос, поднес ее к носу и глубоко вдохнул.
— Разве волосы Берди не прекрасны? — сказал он однажды. Он посмотрел на мою сестру и Клеменси, которые обе носили волосы до плеч. — Разве вы не хотели бы иметь такие волосы, девочки? — спросил он.
— Во многих религиях, — сказала Берди, — для женщин считается высокодуховным носить длинные волосы.
Хотя ни Дэвид, ни Берди не были религиозны, в первые дни их отношений они много рассуждали о религии. Они говорили о смысле жизни и жуткой одноразовости всего сущего. Они обсуждали минимализм и фэн-шуй. Они спросили мою маму, не будет ли та против, если они перекрасят свою спальню в белый цвет, а заодно перенесут свою старинную металлическую кровать в другую комнату, а на пол положат матрас. Они ненавидели аэрозольные баллончики, фаст-фуд, фармацевтические препараты, искусственные волокна и полиэтиленовые пакеты, автомобили и самолеты.
Они уже тогда говорили об угрозе глобального потепления и беспокоились о последствиях своих углеродных следов. Если посмотреть на все это с точки зрения сценария конца света, который разыгрывается перед нами во время зловещей жары 2018 года, когда мы видим полный пластика океан и его мертвых обитателей, когда белые медведи соскальзывают в воду с тающих льдин, приходится признать: эта парочка опередила свое время. Но в контексте 1990-х годов, когда мир только начинал осознавать, чем чреваты современные технологии и одноразовая культура, они казались отклонением от нормы.
Если честно, я бы даже зауважал Дэвида и Берди и силу их заботы о нашей планете, если бы не тот факт, что Дэвид считал, что все должны жить согласно его воле. Ему и Берди было мало просто спать на матрасах на полу. Им захотелось, чтобы мы следовали их примеру. Мы все должны спать на матрасах на полу. Ему и Берди было мало только их собственного отказа от машин, аспирина и рыбных палочек. Мы все должны отказаться от машин, аспирина и рыбных палочек. Мне стало ясно: то, что я подсознательно предвидел несколько недель назад, когда стал свидетелем поцелуя Дэвида и Берди, сбылось. Она выпустила на волю в Дэвиде нечто ужасное и теперь хотела, чтобы Дэвид все контролировал.
Похоже, мы больше не были свободны.
33
Темнеть начинает только после десяти. Сидя за садовым столиком в сгущающихся сумерках, Либби и Миллер разговаривают друг с другом, не замечая темноты, пока не перестают видеть белки глаз друг друга. Тогда они зажигают свечи, чьи огоньки подрагивают и пляшут на ветру. Последний час дневного света они провели, обыскивая дом, и теперь обсуждают свои находки.
Помимо слов «Я — ФИН», написанных на внутренней стороне ящика стола, они нашли те же слова на дне ванны на мансардном этаже, на плинтусе рядом с дверью в одной из спален и внутри встроенного шкафа в комнате на втором этаже. В одной из комнат внизу они нашли несколько струн и пюпитр для нот, засунутый в угловой шкаф. В шкафу комнаты, где Либби была найдена в кроватке, они отыскали кучу чистых махровых подгузников, английские булавки, детский крем и ползунки. В сундуке в заднем коридоре лежала куча книг, заплесневелых и посеревших, — о целебных свойствах трав и растений, о средневековом колдовстве, сборники заклинаний. Книги эти были завернуты в старое одеяло и завалены сверху подушками в чехлах, которые, должно быть, некогда украшали садовую мебель.
Они также нашли тонкое золотое кольцо, застрявшее в щели между деревянными половицами и плинтусом. На кольце было клеймо, которое Миллер сфотографировал с помощью фотокамеры своего телефона, а затем увеличил изображение. Когда они погуглили его, оказалось, что это клеймо 1975 года — года свадьбы Генри и Мартины. Крошечная вещица, потерянная для мира, спасенная от глаз мародеров и полицейских, она пролежала в своем темном тайнике двадцать пять лет или даже больше.