Либби и Миллер обмениваются еще одним взглядом.
— Я не собираюсь вас убивать, — говорит Фин. — И мои коты тоже. Пойдемте. Я расскажу вам абсолютно все.
Спустя двадцать минут Либби и Миллер выходят следом за Фином из шикарного лифта в коридор с мраморным полом.
Его квартира на другом конце.
Он ведет их за собой по коридору в гостиную со стеклянными дверями, выходящими на террасу с видом на реку. Свет включается автоматически.
Все в светлых тонах и все очень простое. На спинку очень длинного кремового дивана накинута огромная белая овчина. В вазе красуется экстравагантная композиция из лилий и роз, которая бы неплохо смотрелась в выставочном зале ее фирмы, думает Либби.
Фин берет маленький пульт дистанционного управления, открывает двери на террасу и предлагает им сесть на диваны вокруг низкого столика. Пока он уходит за вином, Либби и Миллер обмениваются взглядами.
— Эта квартира стоит пару миллионов, — говорит Миллер.
— Не меньше, — соглашается Либби. Она встает и смотрит на реку. — Смотрите! — говорит она. — Вон мой дом. Мы прямо напротив него.
Миллер встает к ней рядом.
— Что ж, — сухо говорит он, — думаю, это вовсе не совпадение.
— Вы думаете, он наблюдал?..
— Да, я абсолютно уверен, что он наблюдал. Иначе зачем было выбирать квартиру с таким видом?
— Что вы о нем думаете? — шепотом спрашивает она.
Миллер пожимает плечами.
— Думаю, что он немного…
— Странный?
— Да, немного странный. И немного…
В этот момент Фин возвращается с бутылкой вина и тремя бокалами в ведерке со льдом в одной руке и с кошкой в другой. Ведерко он ставит на стол, но кошку все еще прижимает к груди.
— Познакомьтесь, это Минди, — говорит он, поднимая кошачью лапу в подобии салюта. — Минди, познакомься, это Либби и Миллер.
Кошка игнорирует их и пытается вырваться из объятий Фина.
— Ладно, — говорит он кошке, — гуляй, стервоза, но только потом не подлизывайся ко мне. — Затем он снова поворачивается к гостям. — Она моя любимица. Я всегда влюбляюсь в тех, кто меня не выносит. Вот почему я до сих пор холост.
Он открывает вино и разливает его по бокалам.
— Предлагаю выпить за встречу! — говорит он.
Они чокаются, и вновь устанавливается неловкое молчание.
— Просто фантастический вид, — говорит Миллер. — И давно вы живете здесь?
— Недавно. Дом сдан лишь в прошлом году.
— Удивительно, не правда ли? Прямо напротив Чейн-Уолк.
Фин кивает.
— Я хотел быть рядом, — признается он, поворачиваясь к Либби, — когда вы вернетесь.
На террасе появляется еще один персидский кот. Жутко толстый и с выпученными глазами.
— Ах, — говорит Фин, — а вот и он. Мистер, Ищущий Внимания. Услышал, что ко мне пришли гости. — Он подхватывает кота-великана на руки и усаживает его себе на колени. — Это Дик. Я назвал его так для напоминания о том, что он у меня все-таки есть[2].
Либби смеется и отпивает глоток вина. В другом мире это была бы прекрасная вечеринка: два симпатичных мужчины, теплая летняя ночь, гламурная терраса с видом на Темзу, бокал холодного белого вина. Но в этом мире все выглядит извращенным и смутно угрожающим. Даже кошки.
— Итак, — говорит Миллер, — если вы хотите рассказать нам все, что на самом деле произошло в доме на Чейн-Уолк, я полагаю, это, скорее всего, не для записи? Или я могу снова стать журналистом?
— Вы можете быть кем угодно.
— То есть я могу записывать вас? — Миллер достает из заднего кармана телефон.
— Конечно, — говорит Фин, почесывая густой мех на кошачьей спине. — Почему бы нет? Мне больше нечего терять. Действуйте.
Миллер некоторое время возится с телефоном, настраивая его на запись. Либби замечает, что его руки слегка дрожат, выдавая волнение. Она делает еще один большой глоток вина, чтобы успокоить нервы. Затем Миллер кладет свой телефон на стол и спрашивает:
— Итак, вы утверждаете, что я все неправильно изложил в своей статье. Можем мы начать с этого?
— Конечно. — Толстый кот спрыгивает с колен Фина, и он рассеянно стряхивает со штанин кошачью шерсть.
— Итак, когда я собирал материал для статьи, я наткнулся на имя Дэвид Томсен. Томсен, а не Томсон.
— Да, верно, — говорит Фин. — Это мой отец.
Либби видит на лице Миллера некое подобие триумфального облегчения.
— А ваша мать — Салли? — спрашивает он.
— Да, Салли моя мать.
— А Клеменси?
— Моя сестра, да.
— И третье тело…
— Был ли это мой отец? — Фин кивает. — В самую точку. Досадно, что вы не догадались об этом прежде, чем написали вашу статью.
— Вообще-то я догадывался. Но я не смог найти никого из вас. Я искал много месяцев, но безрезультатно. Итак, что случилось со всеми вами?
— Видите ли, я знаю, что случилось со мной. Но, боюсь, я понятия не имею, что случилось с моей матерью и Клеменси.
— Вы не поддерживаете связь?
— Нет. Я не видел их с тех пор, как был подростком. Насколько мне известно, моя мать живет в Корнуолле, и смею предположить, что моя сестра тоже. — Он пожимает плечами и берет свой бокал. — Пенрит, — добавляет он.
Миллер бросает на него вопросительный взгляд.
— Я почти уверен, что она живет в Пенрите.
— О, — говорит Миллер. — Это здорово, спасибо.
— Не стоит благодарности, — отвечает Фин. Затем потирает руки и говорит: — Спросите у меня что-нибудь еще! Спросите меня, что на самом деле произошло в тот вечер, когда все умерли.
Миллер мрачно улыбается.
— Хорошо, — говорит он. — Итак, что же тогда произошло? В тот вечер, когда все умерли?
Фин озорно смотрит на них обоих, затем наклоняется так, чтобы его рот был прямо над микрофоном мобильника Миллера, и говорит:
— Итак, для начала, это никакое не самоубийство. Это было убийство.
37
Фин исчез на неделю. Без него моя жизнь становилась бессмысленной. Когда он был в доме, каждый приход на кухню дарил возможность увидеть его лицо, каждое утро начиналось с мысли о возможной встрече с ним. Без него мне казалось, будто я заперт в темном доме, полном чужих людей.
А потом, спустя неделю, я услышал, как хлопнула входная дверь, из коридора донеслись голоса, и я увидел Фина, а позади него Салли. Она настойчивым тоном что-то доказывала Дэвиду, который стоял, сложив руки на животе.
— Я не просила его приезжать. Ради бога. Это последнее, что я бы сделала. Я и так загостилась у Тони. А тут еще мой сын-подросток!
— Почему ты не позвонила? — спросил Дэвид.
— Он сказал мне, что ты знаешь, что он вернется! Откуда мне было знать? И я позвонила тебе сейчас, не так ли?
— Я думал, что его убили. Мы страшно беспокоились.
— Мы? Кто такие, мать твою, эти гребаные «мы»?
— Мы, — сказал Дэвид. — Мы все. И, пожалуйста, не сквернословь в нашем доме.
— Фин сказал, что ты его ударил.
— Я его не бил. Ради бога. Это был всего лишь шлепок.
— Шлепок?
— Боже мой, Салли, ты понятия не имеешь, ты вообще не представляешь себе, каково жить с этим ребенком. Он грубит. Он ворует. Он принимает наркотики. Он не уважает соседей по дому…
Салли вскинула руку.
— Довольно, — сказала она. — Он подросток. Он хороший ребенок, но он подросток. И этим все объясняется. Переходный возраст.
— Возможно, в твоем жалком видении мира это правда. Но остальной мир не согласится с тобой. Этому нет оправдания. В его возрасте мне бы и в голову не пришло вести себя таким образом. В него как будто вселился дьявол.
Я видел, как Салли взяла Фина за плечо. Я видел, как осунулось ее лицо.
— Завтра я смотрю одну квартиру, — сказала она. — В Хаммерсмите. Две спальни. Дети могут какое-то время жить со мной.
Дэвид скептически посмотрел на нее.
— И как ты собираешься платить за квартиру?
— Я работала и скопила немного денег.
— Ладно, посмотрим. А если серьезно, сомневаюсь, что ты в состоянии контролировать Фина. Ты слишком мягкая и ему потакаешь.
— Я не потакаю ему, Дэвид, я его люблю. Советую и тебе попробовать это когда-нибудь.
Салли осталась на пару часов. Атмосфера была токсичной. Берди не выходила из своей комнаты, но я слышал, как она демонстративно кашляет, вздыхает и расхаживает по комнате. Когда Салли наконец ушла, Берди спустилась по лестнице, бросилась в объятия Дэвида и мелодраматически прошептала:
— С тобой все в порядке, мой дорогой?
Дэвид стоически кивнул:
— Да, все в порядке.
А потом, в упор глядя на Фина, он прищурился и произнес слова, свидетельствовавшие о начале настоящего кошмара.
— Отныне здесь кое-что изменится, — сказал он. — Помяни мое слово.
Первое, что изменилось, — это то, что Фина стали запирать в его спальне всякий раз, когда Дэвид или Берди не могли его контролировать. Неким образом взрослые дружно пытались убедить нас, что это нормально, объяснимо и даже разумно. Это для его собственной безопасности — такова была их мантра. Ему было разрешено принимать душ, ухаживать за садом, помогать на кухне, учиться играть на скрипке, есть вместе со всеми и заниматься физическими упражнениями.
Поскольку мы и так уже проводили большую часть нашего свободного времени в наших комнатах, поначалу это не казалось таким зловещим, как кажется сейчас. Оглядываясь в прошлое, порой поражаешься тому, с какой легкостью дети способны воспринимать самые странные сценарии. Если же воспринимать все это с позиций сегодняшнего дня, в черно-белом свете, это действительно шокирует.
Однажды, вскоре после того, как Фин в сопровождении матери вернулся в дом, я, скрестив по-турецки ноги, сидел на кровати и читал книгу, которую он дал мне почитать несколько недель назад. Увидев его, я вскочил, потому что было уже поздно, и я полагал, что его дверь будет заперта на ночь.