Это также ее двадцать шестой день рождения. Ее настоящий двадцать шестой день рождения. Не 19-го, а 14 июня. Получилось, что она на пять дней старше, чем думала. Ничего страшного. Пять дней — небольшая цена за семь миллионов фунтов стерлингов, мать, дядю и сводных брата с сестрой. Теперь, когда ей больше не нужно взбираться по некой шаткой лестнице в своей голове к некоему произвольному дню рождения, кого волнует, если она окажется там на пять дней раньше срока?
Она нажимает кнопку «обновить».
Триста девять фунтов. Платеж через PayPal, который она сделала неделю назад, списан. Прекрасный день. Она смотрит на Дайдо.
— Может, сходим куда-нибудь пообедать? Я угощаю.
Дайдо смотрит на нее поверх очков для чтения и улыбается.
— С удовольствием!
— В зависимости от того, поступит платеж к тому времени или нет, это будут либо бутерброды с колой, либо лобстер и шампанское.
— Лобстер дорого и невкусно, — говорит Дайдо, прежде чем опустить очки и вновь впиться взглядом в экран компьютера.
В 11 часов утра телефон Либби вибрирует снова. Пришла эсэмэска от Люси.
— Увидимся позже! — пишет она. — Забронировали столик на 8 вечера!
Люси сейчас живет с Генри в его шикарной квартире в Мэрилебоне. Но, похоже, вообще-то они не ладят. Генри, прожив в одиночестве двадцать пять лет, не может разделить свое пространство с детьми, а его кошки ненавидят собаку. Люси уже подыскивает себе квартиру. В Сент-Олбансе. Сама Либби положила глаз на симпатичный георгианский домик на участке в пол-акра на окраине города.
Она нажимает кнопку «обновить».
Триста девять фунтов.
Она проверяет электронную почту — вдруг туда поступило уведомление, что что-то пошло не так. Но там ничего нет.
После того как налог на наследство будет уплачен, деньги пойдут тремя путями. Вообще-то, она хотела отказаться от наследства. Это не ее дом. Она не их сестра. Но Генри и Люси не желали ее слушать.
— Мне не нужна даже треть. С меня хватит нескольких тысяч.
Но Люси и Генри стояли на своем.
— Ты их внучка, — сказала Люси. — У тебя такие же права, как и у нас.
В час дня они с Дайдо уходят на обеденный перерыв.
— Боюсь, это все еще бутерброды.
— Прекрасно, — говорит Дайдо. — Пусть будут бутерброды.
Они идут в кафе в парке и садятся за столик на солнышке.
— Я не могу поверить, что ты увольняешься, — говорит Дайдо. — Без тебя будет… как бы это выразиться? — слишком тихо. Впрочем, ты никогда не создавала много шума, но без тебя будет… без тебя будет пусто. Не будет твоих красивых волос. И твоих аккуратных стопок бумаг.
— Моих аккуратных стопок бумаг?
— Да, твоих… — Она руками изображает в воздухе стопку документов. — Ну ты знаешь. Листочек к листку, уголок к уголку. — Дайдо улыбается. — Я буду скучать по тебе. Вот и все.
Либби смотрит на нее.
— А ты никогда не думала об увольнении? После того, как унаследовала коттедж? И все остальное? Я имею в виду, тебе ведь не нужно работать, не так ли?
Дайдо пожимает плечами.
— Наверное, нет. И бывают моменты, когда мне хочется забить на все это и провести весь день в конюшнях с Блесткой. Но, если задуматься, у меня больше ничего нет. А ты… теперь у тебя есть все. Все, что не могут дать тебе кухни.
Либби улыбается. В словах Дайдо есть доля истины.
Дело не только в деньгах. Можно сказать, совершенно не в них.
Дело в людях, которым она теперь принадлежит, в семье, частью которой она стала. Дело в человеке, которого она открыла в себе под всеми аккуратными стопками и тщательным планированием. Она никогда по-настоящему не была этим человеком. Она сделала себя такой, чтобы уравновесить несобранность своей матери. Вписаться в школьный коллектив. Вписаться в круг друзей, чьи взгляды и ценности она никогда не разделяла, по крайней мере, в душе. Ей нужно нечто большее, нежели эти поверхностные знакомства и глупые, банальные требования сайта Tinder. Она — продукт лучших людей, нежели родители из ее фантазий, графический дизайнер и модная владелица пиар-агентства со спортивной машиной и крошечными собачонками. Как же бедны, как унылы были ее фантазии!
Она машинально нажимает кнопку «обновить». И смотрит на экран. Там высвечивается какое-то дурацкое число. Совершенно бессмысленное. В нем слишком много нулей, слишком много всего. Она поворачивает телефон к Дайдо.
— О боже! — Дайдо закрывает лицо руками и ахает. Затем оборачивается к кафе. — Официант! — кричит она. — Две бутылки вашего лучшего «Дом Периньон». И тринадцать лобстеров. И поживее.
Официанта, конечно, нет, зато люди за соседним столом бросают на них косые взгляды.
— Моя подруга, — объясняет Дайдо, — только что выиграла в лотерею.
— Понятно, — говорит какая-то женщина. — Повезло!
— Знаешь, — говорит Дайдо, поворачиваясь к Либби. — Тебе действительно нет смысла возвращаться на работу. Это твой день рождения. И тебе только что перевели кучу деньжищ. Если хочешь, можешь идти домой.
Либби улыбается, скручивает бумажную салфетку и бросает ее на пластиковый поднос.
— Нет, — говорит она. — Ни за что. Я не лодырь. К тому же я почти уверена, что некоторые документы лежат немного криво.
— Тогда, — улыбается ей Дайдо, — еще три с половиной часа нормальности. Доведем это дело до конца, согласна?
67
Квартира в распоряжении Люси еще целый час. Она использует его для того, чтобы принять ванну, накрасить ногти, высушить волосы феном и аккуратно уложить их на плечи, увлажнить кожу и нанести макияж. Она до сих пор не воспринимает эти вещи как должное. Прошел год с тех пор, как Генри нашел ее в доме на Чейн-Уолк, как он привел к ней Серенити, как они все наконец воссоединились. В течение года Люси жила с Генри в его шикарной квартире в Мэрилебоне, спала на двуспальной кровати под мягкими хлопковыми простынями и не делала ничего, кроме как выгуливала собаку и готовила вкусные блюда. Они с Клеменси встречаются раз в месяц, пьют шампанское, говорят о детях, музыке, о странностях Генри — о чем угодно, только не о том, что случилось с ними обеими в молодости. Они никогда не будут так же близки, как тогда, но они по-прежнему лучшие подруги.
Марко сейчас тринадцать лет. Он учится в модной частной школе в Риджентс-парке, за которую платит Генри и где, похоже, «все курят вейпы и принимают психотимуляторы». Он полностью утратил свой французский акцент и, как он сам говорит, «теперь я лондонец».
Стелле шесть лет, и она ходит в первый класс хорошей начальной школы в Мэрилебоне, где у нее есть две лучшие подружки. Обеих зовут Фрейя.
Вчера Люси ездила на метро в Челси, посмотреть на дом. Дощатые щиты сняты, объявление «Продается» заменено на «Продано». Вскоре дом наполнится визгом дрелей и стуком молотков; его разберут и соберут заново, чтобы удовлетворить вкусы и потребности другой семьи. Вскоре другие люди будут называть его своим домом и никогда не узнают, даже на миг не заподозрят правду о том, что происходило в этих стенах много лет назад, как четверо детей были заключены в тюрьму, как их жизни были сломаны, как затем они были выброшены в мир — больные, истощенные, с травмированной психикой.
Люси больно вспоминать ту несчастную юную девушку, какой она когда-то была. Ее нынешнее «я» отказывается принимать ту, кто в поисках внимания и ласки спала и с отцом, и с сыном. Иногда она смотрит на Стеллу, свою крошечную идеальную дочурку, и пытается представить, как та в тринадцать лет отдается мужчине, чтобы почувствовать себя любимой. При этой мысли Люси морщится от боли.
Звякает телефон. Она вздрагивает, и ей, как обычно, становится немного страшно. Наверно, так будет всегда. Убийство Майкла не было раскрыто. Полиция остановилась на версии о том, что он был убит по причине долгов перед партнерами из преступного мира. Вскоре после того, как убийство попало в заголовки, она увидела в одной французской газете упоминание о себе:
Считается, что у Риммера, который был дважды женат, есть ребенок от первой жены, англичанки, известной только по имени «Люси». По словам экономки Риммера, он и его бывшая жена недавно несколько раз встречались, но ее не рассматривают в качестве подозреваемой в этом деле.
Увы, она никогда по-настоящему не успокоится, пока существует вероятность того, что какой-нибудь молодой, но ранний детектив, чтобы проявить себя, не вычислит и не выследит ее. Похоже, спокойствия ей не видать до конца своих дней.
Но нет, это не эсэмэска от новичка-детектива, это эсэмэска от Либби: скриншот страницы из ее банковской выписки, и слово Есть!
Наконец-то, думает Люси и, вздрогнув, облегченно вздыхает. Конец этого этапа ее жизни. Начало нового. Теперь, после всех этих лет, она может купить собственный дом. Дом для себя, детей и собаки. Свой дом, который никто не сможет у нее отобрать. И тогда, думает она, тогда она сможет точно понять, что ей делать со своей жизнью. Она хотела бы и дальше учиться играть на скрипке. Хотела бы стать профессиональным музыкантом. И, самое главное, теперь на ее пути нет преград.
Первая половина ее жизни была мрачна и исковеркана, одна борьба за другой. Вторая ее половина будет золотой.
Она отвечает на сообщение Либби.
— Всем шампанского! Увидимся позже, дорогая. Жду не дождусь, чтобы отпраздновать с тобой. Все.
— Я тоже не могу дождаться, когда увижу тебя. Люблю тебя, — отвечает Либби.
— Я тоже тебя люблю, — заканчивает Люси и, добавив длинный ряд смайликов, выключает телефон.
Ее дочь великолепна: нежная, заботливая душа, смесь Стеллы и Марко во многих отношениях, но также и дочь своего отца в том, как она идет своим собственным путем, как устанавливает свои собственные правила, в том, как всегда остается самой собой. А еще она буквально на глазах взрослеет и меняется, оставляя за спиной свои старые комплексы и страхи, которые сдерживали ее, так что теперь жизнь скорее указывает ей путь, а не навязывает его. Она стоит всех плохих моментов, какие только были между тем мгновением, когда Люси оставил