Метрей. Так.
Вальмон. Она и есть мой замысел.
Метрей. Вы шутите.
Вальмон. Отчего же? Соблазнить женщину, о которой известно, что она отличается добронравием, набожностью и счастлива в браке — что может быть почетнее?
Метрей. А по-моему, это ниже человеческого достоинства — вступить в сотрудничество с супругой. Проиграть — унизительно, победить — тривиально. Кстати, где ее супруг?
Вальмон. Разбирает в Бургундии какое-то запутанное дело. Как мне доподлинно известно, тяжба затянется не на один месяц.
Метрей. Я отказываюсь верить. Она даже одеваться не умеет. Зашнурована до самых ушей, чтобы, не дай Бог, чего-нибудь не оголить.
Вальмон. Насчет туалетов вы, пожалуй, правы.
Метрей. Сколько ей?
Вальмон. Двадцать два.
Метрей. И замужем она…
Вальмон. Два года.
Метрей. Знаете, что вас ждет в случае успеха?
Вальмон. Что же?
Метрей. То, чем привычно пользовался ее муж. Рассчитывать на физическое наслаждение, по-моему, не стоит. Она из породы тех, кто не дает волю своим чувствам. Если вы и заставите ее сердце биться учащенно, причиной тому будет не любовь, а страх. Вы меня иногда удивляете, виконт. Выставлять себя на посмешище из-за совершенного ничтожества.
Вальмон. Я попросил бы вас выбирать выражения. Вы говорите о женщине, которую я…
Метрей. Да?
Вальмон. Которой я увлечен.
Молчание.
Вальмон улыбается.
После вас я впервые увлечен так сильно.
Метрей. И вы упустите счастливый случай отомстить?
Вальмон. Я принужден отказаться.
Метрей. Вовсе нет. Я никому не скажу о вашей патологической страсти.
Вальмон. Я не могу позволить вам оскорблять свою избранницу… во всяком случае, пока она мне не отдалась. Я также не могу согласиться с вашей теорией наслаждения. Видите ли, в мои намерения вовсе не входит борьба с ее предрассудками. Я хочу, чтобы она продолжала верить в Бога, добродетель и священные узы брака — и при этом не сумела себя остановить. Иными словами, я хочу страсти. Не той, которая нам давно приелась, столь же холодной, сколь и никчемной, такая страсть перестала доставлять мне наслаждение. Нет, я хочу пережить волнение, видя, как она предает все, что обставляет смысл ее жизни. Вам ли это объяснять? Разве «предательство» — не любимое слово в вашем лексиконе?
Метрей. О нет… «жестокость». В нем я слышу истинное благородство.
Вальмон. Вы невозможны, вы в сто раз хуже, чем я могу стать. С тех пор, как мы взялись осуществить эту невинную затею, вы обратили в нашу веру столько язычников, что я с моими скромными успехами чувствую себя неопытным семинаристом.
Метрей. Так оно и есть. Вы бы еще влюбились.
Вальмон. Что ж, если любовь — это, когда ты думаешь о своем предмете с утра до вечера и грезишь о нем с вечера до утра, то я, пожалуй, влюблен. Вот почему она должна стать моей — я сразу перестану быть смешон.
Метрей. Вы, кажется, забыли: любовь — не зыбучие пески, которые засасывают, а вспомогательное средство. Вроде вазелина, умягчающего саму природу.
Они смотрят друг на друга.
Вальмон. Что Беллерош?
Метрей. Вот кто действительно влюблен. Я было решила бросить его неделю назад, даже затеяла ссору, но у него, бедняжки, был такой убитый вид, что я сжалилась, и мы провели совершенно сказочную ночь. После этого, разумеется, он сделался еще настойчивее. Но я держу его на расстоянии — и я им весьма довольна. Когда-нибудь он поймет: самозабвенно отдаются тому, кого решили оставить.
Вальмон. Стало быть, вы его пока не оставляете?
Метрей. Нет. Я же сказала: я им очень довольна.
Вальмон. Он ваш единственный любовник?
Метрей. Да.
Вальмон. Вам следовало бы завести еще одного. В этой избирательности есть что-то нездоровое.
Метрей. Уж не ревнуете ли вы?
Вальмон. Конечно, ревную. Беллерош вас недостоин.
Метрей. Мне казалось, он ваш близкий друг.
Вальмон. Именно поэтому я хорошо знаю, что говорю. Одним словом, почему бы вам ему не изменить? Например, со мной?
Метрей. Но ведь мы решили: для нас обоих гораздо важнее остаться друзьями, чтобы всегда можно было во всем довериться друг другу.
Вальмон. А вы думаете, что это всего лишь дополнительное препятствие, призванное еще больше разжечь наше желание?
Метрей. Вы отказываете мне в мелкой услуге, и хотите, чтобы я пошла навстречу вашим желаниям.
Вальмон. Вы поставили передо мной слишком простую задачу. Я даже не почувствую вкуса победы. Согласитесь, я должен быть верен своему предназначению. И не ронять своей профессиональной чисти.
Метрей. Ну, что же…
Долгое молчание.
Они смотрят друг на друга, в глаза друг другу, она — с улыбкой, он — с горящим взором.
В таком случае возвращайтесь, после того, как одержите вашу победу над мадам де Турвель.
Вальмон. И?
Метрей. И вы получите… вознаграждение.
Вальмон. Любовь моя.
Метрей. Но я потребую от вас заверения.
Вальмон, Разумеется.
Метрей. Письменного.
Вальмон. Помилуйте…
Метрей. Не будем спорить.
Вальмон встает и раскланивается. Метрей взирает на него с улыбкой.
Вальмон. Не может быть, чтобы вы не нашли человека, который бы вам помог разобраться с крошкой Воланж.
Метрей. Она милашка. Держись я менее строгих правил, я бы сама с ней разобралась.
Вальмон. Вы поразительная женщина.,
Метрей. Благодарю вас.
Вальмон. Вот только жаль, что вы доверяете мне не настолько, чтобы прежде вознаградить меня, а уже потом…
Метрей. Покойной ночи, виконт.
Виконт целует ей руку, неохотно выпускает ее из своей, несколько секунд словно чего-то ждет, наконец, уходит.
Спустя три недели. Ранний вечер. Гостиная в загородном замке Роземонд. Сквозь французские окна пробиваются лучи закатного солнца. Вальмон расспрашивает своего камердинера Азолана, франтоватого молодого человека, которому весьма идет охотничий наряд.
Вальмон. Так он все понял?
Азолан. О да, сударь. Он с вас глаз не спускал, а я — с него.
Вальмон. Лучше бы он вникал толком в суть происходящего, вместо того, чтобы следовать за мной как тень. Когда я присел отдохнуть, он так возился, так пыхтел за кустами, что я его чуть не лягнул. Но тогда, пожалуй, он бы совсем отстал.
Азолан. Он вас понял, и когда вы ушли, он все растолковал своей семье.
Вальмон. Кстати, о семье. Выбор удачный.
Азолан. Спасибо, сударь.
Вальмон. Всеми уважаемая, благородная до слез, и дочки не слишком смазливые… это могло бы повредить делу. Удачно.
Азолан. Я стараюсь, сударь.
Вальмон. И расход не такой уж обременительный. Пятьдесят шесть ливров, чтобы спасти от разорения большую семью… вполне приемлемо.
Азолан. Ваша милость, таких семей в каждой деревне сыщется полдюжины.
Вальмон. Да? Вот тебе и ответ на загадку, почему люди так охотно занимаются благотворительностью. Эта смиренность поз и благородные взгляды. Я был тронут.
Азолан. Я, сударь, даже прослезился.
Вальмон. Как продвигаются твои дела со служанкой?
Азолан. С Жюли? Сказать по правде — скучновато. Если бы от этого не зависел успех вашей милости, я бы предпочел ограничиться одним разом. Допускаю, что она рассуждает так же, но, согласитесь, чем еще можно заниматься в деревне?
Вальмон. М-да. Однако меня интересовали не столько интимные подробности, сколько ее готовность передавать мне письма мадам де Турвель. И потом, будет ли она держать язык за зубами?
Азолан. Не думаю, что она прикарманит чужие письма.
Вальмон. Не прикарманит, говоришь?
Азолан. Вы сами знаете, сударь, как легко их склонить к тому, чего они сами хотят. А вот если их надо склонить к тому, чего хотите вы, тут уж приходится выкручивать свои мозги.
Вальмон. Им, я думаю, тоже.
Азолан. А что она должна держать язык за зубами, я ей говорить не стал. А то она сразу все выболтает.
Вальмон. Не исключено… Вот что, мадам де Турвель посоветовали, чтобы она меня остерегалась. Она сама мне в этом призналась. Не иначе какая-то услужливая подруга черкнула ей несколько строк. Надо узнать — кто?
Азолан. На вашем месте, сударь, я бы не придавал этому большого значения. Если уж она позволила вам последовать за ней сюда, все остальное — вопрос времени.
Вальмон. Ты так считаешь?
Азолан. К тому же она наверняка носит письма в кармане.
Вальмон. Жаль, что я не карманный вор. Отчего наши родители не учат нас чему-то полезному?
Задумывается.
Где у тебя с Жюли свидание?
Азолан. В моей комнате.
Вальмон. Сегодня ночью — тоже?
Азолан. Боюсь, что да.
Вальмон. Пожалуй, придется вас побеспокоить. Проверю, не действует ли шантаж сильней, чем подкуп. Два часа ночи — тебя устроит? Не хочется тебя смущать. До двух уложишься?
Азолан. Еще бы.
Вальмон. Вот и отлично.
Азолан. Стало быть, вы уже не будете ей ничего давать?
Вальмон. Ну, если она согласится носить письма, я думаю, мы можем себе позволить проявить великодушие. Что ты на это скажешь?
Азолан. Деньги ваши, сударь.
Вальмон. Не беспокойся, я не забуду о твоем вкладе.
Азолан. Ваша милость, так добры ко мне.