Аня шепнула сквозь слезы:
– Не знаю… не знаю я.
Соколов облегченно вздохнул:
– Зато теперь я знаю… – погладил девушку по голове. – Вот теперь я спокоен за тебя.
Аня нежно произнесла:
– Алексей… Я во всем, во всем помогу ему! Он такой…
Полковник осторожно перебил:
– А как же Виталий?
Девушка тихо ответила:
– Н-не знаю, дядя Ваня, не могу же двоих любить!
– И незачем, – улыбнулся полковник Соколов. – Выбор твой одобряю. Ну а Алексей… он как к тебе относится?
Аня вытирала полные слез глаза.
– Не знаю, ничего он мне не говорил.
– А мне вот сказал… Боится, в годах, говорит, разница.
– Так и сказал? Не может быть! – вспыхнула Аня.
– Что же, я врать буду? Факт, так и сказал.
– А вы?
– Я, что же. Неудобно как-то малознакомому человеку сказать, что он чудак, но, между нами, я ему намекнул, пусть обижается, если хочет.
Аня шагнула к полковнику Соколову, прильнула к плечу.
– Вот и чудесно, – поддержал ее Соколов. – Не плачь, все утрясется, и, наверное, раньше, чем окончится мой отпуск, так что у меня имеется шанс погулять на твоей свадьбе. Да, давно хочу спросить тебя – ты Виталия с детских лет помнишь?
– Очень смутно.
– И до приезда сюда никогда с ним не встречалась?
– Ни разу.
– Ну а фото его тех времен у тебя есть?
– Групповое.
– Изменился Виталий с тех пор?
– По тому фото судить трудно, да и его там еле видно в третьем ряду.
Соколов переменил тему разговора.
– Ты, кажется, собиралась стать женой Виталия…
– Нет, – Аня смутилась, говорила с трудом. – Я его не любила, он объяснялся, настаивал, рассказывал о боевом прошлом наших отцов, о большой дружбе наших семей тогда, до войны…
– Понимаю… – задумчиво произнес полковник, – психическая атака.
– Мне казалось, да и сейчас кажется, что Виталий любит меня, и я почти согласилась выйти за него. Выйти… – она на мгновение умолкла, подняла на него глаза. – А потом я поняла, что люблю Алексея Шаврова, – продолжала Аня, – и вот не знаю, что делать. Мне стыдно смотреть Виталию в глаза, – она поправила стоявшую на столе фотокарточку Ельшина.
– Ты перепутала фото. Здесь должна быть другая карточка, – тихо сказал Соколов и протянул ей снимок.
– Кто это? – удивилась Аня.
– Это инженер Виталий Ельшин, – твердо сказал полковник.
Ее расширенные, наполненные ужасом глаза остановились на фото там, на столике:
– А это? Кто же он?
– Пока не знаю. Но скоро обязательно узнаю, – пообещал Соколов.
– Где же Виталий? – еле слышно спросила она.
– Не беспокойся, жив. Работает в Хабаровске. У него семья.
Обессиленная, она опустилась на стул.
– Вот что, – продолжал полковник, – предупредить тебя я обязан: будь с тем, кто выдает себя за Виталия Ельшина, начеку. Ты не должна и виду подавать, что знаешь правду, иначе он догадается, насторожится…
– Обещаю… – прошептала Аня.
– Верю. А вон и Василий Фомич приехал.
– Извините, дядя Ваня, – девушка быстро покинула комнату.
Брянцев прямо прошел к гостю, поздоровался, устало подсел к столу.
– Ты вроде бы с лица сдал после приезда из Москвы, – пошутил Соколов.
– Сдашь, брат! По-новому все дело ставим, по-новому жить начинаем. Раньше на неполадки будто в перевернутый бинокль смотрели – далеко они и маленькие, а как велели нам партия и правительство в бинокль как положено взглянуть, мы и ахнули – завод образцовый, а с технологией не все в порядке… Представляешь мое положение?
– Смутно представляю.
– То-то и оно! Тебе простительно, ты ведь у нас кандидат исторических наук и к технике не привержен, а с меня рабочие ой как спрашивают, и спрашивают, не когда прекратила свое существование Византийская империя, а почему, например, у нас слабо еще внедряются в производство ценные рационализаторские предложения, почему мы «новыми» марками называем сорта стали, которые плавим не один год уже.
Немного помолчали.
– Что же ты им отвечаешь?
Брянцев сердито поднял брови:
– Я ведь не оратор тут, а директор. Отвечать-то не словами надо, а делом. С меня не красноречие спрашивают. Так-то, товарищ ученый, – закончил он шутливо.
– Письмо сегодня получил, из Москвы переслали, от Шелеста, – сказал Соколов.
– Что пишет?
– Приветы… Вспоминает, конечно, о любимых его Курилах, о Камчатке… На КПП у него куча забот-хлопот. Старая пословица «Солдат спит, служба идет» ныне не годится. В наше время та служба, когда солдат не спит, а бодрствует…
– А у тебя как? – осторожно осведомился Брянцев.
– И успехи есть, и неудачи. Михеева посоветовал освободить.
– Правильно, зачем же парня мучить, коль он невиновен, – согласился Василий Фомич.
– Кроме того, надо спутать врагу карты, заставить его сделать неверный шаг. А враг – опытный, хитрый и жалости не знает. Чтобы опередить меня, он не остановился перед уничтожением своего же агента – «Аиста».
– Ты думаешь, что техник Глухов и есть «Аист»? И что его убили, да еще и свои же?
– Да. Раньше я это предполагал, поскольку скоропостижная смерть при некоторых обстоятельствах всегда вызывает подозрение… Сегодня я уже не предполагаю, а знаю – Глухова убили. Больше того, я приблизительно знаю, как именно его убили и кто его убил.
– Мне можно присутствовать? – спросила Аня. Она успела привести в порядок заплаканное лицо.
– Да, Аня, – разрешил Соколов. – Условимся, товарищи: о том, что я вам говорю, – никому ни слова.
– Может, ты расскажешь поподробнее? – нахмурился Брянцев.
– Подробностей пока мало, – начал полковник. – Вечером кто-то вызвал Глухова на улицу и о чем-то беседовал с ним. А через несколько минут Глухов скоропостижно скончался от разрыва сердца…
– Бывает и так, – недоверчиво заметил Василий Фомич.
Соколов спокойно продолжал:
– По моей просьбе врач-эксперт произвел тщательный осмотр трупа и обнаружил почти незаметный укол шприцем, после чего уже без особого труда нам удалось установить, какой именно был введен яд и его свойства… Оказалось, после введения в организм этого яда человек погибает именно через десять минут и именно от разрыва сердца, так что сомнений быть не может. Вывод экспертизы: на пальце убийцы было кольцо, снабженное специальным микроскопическим шприцем – на вооружении иностранных разведок и это имеется.
– Рукопожатие? – ужаснулась Аня.
– Значит, Глухова таки убили… – казалось, Брянцеву было трудно в это поверить… – Но почему?
– Это нетрудно объяснить: потому, что резидент иностранной разведки, обосновавшийся у тебя на заводе, каким-то образом узнал о том, что шпион Дергач с пленкой схвачен на контрольно-пропускном пункте, и правильно заключил, что рано или поздно мы узнаем, от кого он получил секретные сведения, и тогда арест Глухова неминуем. А Глухов мог бы выдать других, немало рассказать нам. И вот – резидент убрал своего же агента. Но меня очень интересует не столько этот факт, сколько другое: почему убийство произошло после твоего, Василий Фомич, приезда из Москвы.
– Ты думаешь, тут есть какая-то связь? – нервничая, спросил Брянцев.
– Безусловно, но какая – пока не знаю. Впрочем, скоро и это нам станет ясно. Возможно, сегодня же. Как только схватим врага, кое-что прояснится.
– Интересно, когда же и где мы его схватим?
– В твоем кабинете, на заводе.
– Что-о? – Брянцев застыл на месте. – Кто он, что он будет делать в моем кабинете?
– В свое время все это ты увидишь и узнаешь. Впрочем, могу тебе сказать: не зная о том, что справка о последних, итоговых опытах инженера Шаврова хранится в спецчасти, враги думают, что она спокойно лежит в твоем сейфе, в кабинете, и дожидается их.
Брянцев побледнел.
– Но она действительно там.
– Как так? – с яростью спросил Соколов.
– Сегодня я перечитывал ее, хотел поработать над ней вечерком и не сдал в спецчасть. Я сунул ее в сейф, под бумаги.
– Нельзя терять ни минуты! – Соколов бросился к выходу. В это мгновение зазвонил телефон.
– Ельшин… – с облегчением произнес Брянцев, – он задержал кого-то.
В тот вечер Дуся допоздна была на работе. Она сидела за своим столиком. Дверь в кабинет директора завода была широко открыта, и через нее туда из ярко освещенной приемной вливались потоки электрического света. Дуся, настороженно прислушиваясь, в сотый раз перебирала бумаги. Потом встала, переступила порог кабинета, тихо окликнула:
– Тарас Ильич, вы что-то долго копаетесь.
До нее донесся хриплый голос Гришина:
– Сейчас открою. Вот и готово! – в углу кабинета вспыхнул свет электрического фонарика. Хрипло, с тревогой, Гришин приказал девушке: – Дусенька, иди в приемную, посиди там, да следи за коридором, не нагрянул бы кто.
Поспешно, судорожными движениями Гришин принялся вынимать из сейфа бумаги и в беспорядке швырять их на стол.
– Ладно, – согласилась Дуся, – послежу, чтобы вам не помешали. Только вы кладите все как было, чтобы Василий Фомич не заметил.
Гришин лихорадочно рылся в документах.
– Хорошо. Иди.
Дуся ушла на свое место.
– Ага, вот она… – Гришин отложил в сторону один из документов и сгреб в охапку разбросанные по столу бумаги.
Неожиданно в приемную вошел Ельшин. Спросил с удивлением:
– Вы еще работаете, Дуся, почему так поздно?
– Задание. Задержалась, – Дуся заметно растерялась.
Гришин перестал шелестеть бумагами, подумал: «Зачем он явился? Боится, один не справлюсь? А я уже…»
– Василий Фомич здесь? – спросил Ельшин.
– Нет, он дома, – ответила Дуся.
– Как дома? А кто же там? – Ельшин одним прыжком очутился у порога кабинета.
– Никого там нет, – уцепилась за него Дуся, пытаясь закрыть дверь. Но это ей не удалось, Ельшин оттолкнул ее и вбежал в кабинет.
– Я вам все объясню… – говорила девушка в смятении.
Ельшин включил свет.
– Та-ак… Взломан сейф с секретными документами! Гришин, это вы? Чем вы здесь занимаетесь?