где эти дни будет жить командированный из Еревана товарищ.
– Желаете остановиться у меня – милости прошу, – сказал он, – хотите у товарища Аракеляна, тоже можно, у него дом просторный, на две половины.
Аракелян предложил Христофорову поселиться у него, поскольку приехал тот по вопросу, которым в колхозе занимается именно он, Симон Аракелян. Христофоров некоторое время колебался, неудобно-де как-то стеснять людей, особенно докучать Илье Лукичу: у него еще горе свежее, а тут чужой человек… Симон поддержал Христофорова, чуткость приезжего ему понравилась.
– Ну, смотрите, вам виднее, – согласился старик. – В таком случае оставайтесь здесь, отдыхайте, а завтра встретимся.
– До завтра, – инспектор пожал Котомцеву руку, и тот ушел домой.
Гостю дали умыться и пригласили к столу.
– Вы как наши армянские кушанья? – обратилась к нему Майя.
– Ем с удовольствием.
– Прошу отведать моего вина, – Аракелян взялся за кувшин.
– Спасибо, не откажусь, – повеселел Христофоров, – мне бы сюда чемодан мой от деда – там кое-что есть…
– Вон ваш чемодан, в углу стоит, – сказала Майя.
– Вот это дело! – Христофоров потер руки от удовольствия. – Тут у меня для такого случая найдется и покрепче.
Он вынул из чемодана бутылку «Столичной».
– Давайте-ка, друзья, выпьем за здоровье молодой хозяйки. Понимаю, понимаю, вам лично нельзя – младенец… Ясно. – Разлил водку по стаканам, себе и хозяину. – Ну, поехали, – и привычно опрокинул стакан. Слегка поморщился. Аракелян не отставал.
Закусили. Христофоров налил по второму.
– А теперь выпьем за вашу счастливую семейную жизнь, – предложил он взволнованно, но Аракелян попросил повременить.
Христофоров согласился.
– Откровенно говоря, – сказал он, – я чувствую себя сейчас не очень важно.
– Почему? – удивился хозяин.
– Как-то близко принял я к сердцу горе Ильи Лукича… То сына убили, а недавно дочь умерла – такое перенести нелегко…
Майя утирала повлажневшие глаза.
– Я от всей души его жалею… и Симон – тоже…
Христофоров резко махнул рукой, произнес с горечью:
– Все мы жалеем на словах. А вот на деле что получается? Сидим, выпиваем, а там старый человек убивается… Рассказал он мне давеча: на Асмик смерть приемной матери подействовала страшно, сны ей какие-то снятся, мерещится всякая чепуха… Ей бы старика поддержать, а тут ее поддерживать надо.
– Асмик – подруга моей жены, – заметил Аракелян.
– Да? Вот видите, друзья, нехорошо получается. Ну, выпьем, Симон, еще по одной – за такого труженика, как вы, можно. – Снова выпили, закусили.
– Ему много нельзя, – Майя с беспокойством посмотрела на мужа.
– А мы больше и не будем, все, – Христофоров развел руками. – Мне, право, неудобно: там горе у хороших людей, а мы тут… Послушайте, Симон, разве мы с вами не можем управиться одни? Пусть бы ваша супруга пошла к подруге. Честное слово, не могу чужого горя видеть.
– Товарищ прав, – обратился Аракелян к жене, – иди к Асмик. Только возьми с собой ребенка.
– Хорошо, – согласилась молодая женщина, – я через часок вернусь.
– А вы не спешите, – засмеялся Христофоров, – мы из-за стола не скоро встанем.
Взяв ребенка, Майя ушла.
– Ну, по последней, – предложил инспектор. Появилась новая бутылка «Столичной».
Опять пошли в ход стаканы. Аракелян хмелел.
– Нежная у вас душа, полковник, – сказал он с каким-то странным выражением в голосе.
– Возможно, – Христофоров отставил стакан в сторону, закурил, хмуро усмехнулся. – Вообще-то я тоже иногда чувствовать могу. Мне, например, показалось, что вам хотелось со мной о чем-то поговорить, но при жене вы этого сделать не можете. Пришлось выпроводить вашу супругу. Теперь вы, Симон, получили свободу действий, не теряйте времени. Я вас слушаю.
Аракелян в изумлении откинулся на спинку стула:
– Как вы могли догадаться? – язык у него слегка заплетался.
– Я же не слепой, вижу, – сидите и мучаетесь.
– Оттого Майя и не хочет, чтобы я пил… Как только выпью, так и начинает меня… – сказал Аракелян с тоской.
Христофоров налил еще водки.
– Выпейте и успокойтесь, – участливо произнес он. – Со мной можете быть до конца откровенным, не бойтесь.
– А я и не боюсь ничего, – хозяин отодвинул от себя опять опустевший стакан. – Ну, хватит, больше – ни капли.
– Правильно, – одобрил гость, – давайте лучше побеседуем.
– Тяжело мне, ох, тяжело, джан… – Аракелян пьяно покрутил головой.
– Вижу, Симон… Отчего бы это?
– Ты вот чужой человек, а видишь, – с надрывом продолжал Аракелян, – а Майя – жена, а ни черта-то толком не понимает. А объяснить я ей не могу… Спрашивать будет – что я ей отвечу? На всем свете она у меня одна…
– Таиться не надо – легче будет, – посоветовал приезжий. – Давайте, выкладывайте, чем могу помогу, – шутливо потрепал хозяина по плечу.
Что-то в его голосе, очевидно приказной тон, которым заговорил Христофоров, заставило Аракеляна насторожиться.
– Тайн особых у меня нет, товарищ полковник, – сказал он уклончиво.
Христофоров, казалось, внезапно потерял к нему всякий интерес, зевнул даже, буркнул невзначай:
– И все-таки что-то же мешает вам жить спокойно…
Аракелян неожиданно подался к нему всем телом, дрожа от непонятной злобы, заговорил:
– Жизнь моя покалечена, оттого и плохо мне. Вам, полковник, как советской власти говорю… Разве виноват я… Сам все забыть хочу…
Христофоров внимательно присматривался к собеседнику. Рассмеялся:
– Да вы, Симон, кажется, хватили лишку…
– Прошлое душит меня, полковник, половину жизни там прожил… в Канаде. Несколько лет назад сюда приехал. Одни порядки, другие…
– А если отбросить философию и туман, к старому потянуло? Так? Это бывает, и даже часто. Есть из-за чего мучиться! Тем более – все равно без толку…
– В чужих странах разным приходилось заниматься…
– Торговлишкой, спекуляциями? Что ж огорчаться – там иначе нельзя.
– Вот, вот, вы-то понимаете… И с голоду умирал, и из кабаков сутками не выходил. Бежал от такой жизни сюда, думал, кончено со старым, а иногда так мутит – места себе не нахожу. Стыдно! Перед самим собой стыдно, а вы – «откройся»! Что я могу сказать колхозникам? Не поймут они моего нутра; гнилой человек, скажут.
– С пережитками капитализма в самом себе боретесь? – гость пожал плечами, произнес загадочно: – Пословицу армянскую забыли: «Не спускайся в яму по чужой веревке»?
– Да, да, по чужой веревке… – Аракеляна угнетало свое: – Тысячи людей вернулись на родину, иные всю жизнь прожили за границей, и ничего, а я… Порой кажется – не доверяют мне колхозники наши…
– Это вам просто кажется – доверие вы трудом завоевали, Симон. Но я могу помочь вам, дать дельный совет.
– Какой совет?
– Набраться мужества и сбросить с себя шелуху. Тогда не надо будет бояться даже Майи.
– Жену-то я не боюсь, я для нее все, она за мной на край света пойдет, – похвастал Аракелян. – Дело не в боязни, уважение ее не хочу потерять.
– Понимаю. Но я утверждаю, Симон, если вы не найдете в себе мужества, ваше раздвоенное состояние не доведет вас до добра. Вы сами это знаете.
– Что же я должен делать?
– Немного. Первым делом пойти куда следует и честно рассказать все о себе, о своем прошлом.
Аракелян снова остановил возбужденно горящие глаза на спокойном лице гостя, сказал с усмешкой:
– В моем прошлом не было ничего достойного внимания советских властей, джан.
– Ай-яй, Симон, – укоризненно покачал головой приезжий, – мы же условились разговаривать по-честному…
– Я что-то вас не пойму, полковник…
– Перестаньте вилять, товарищ Аракелян, – иронически сказал Христофоров, – отлично понимаете. Но если хотите, я подскажу, о чем вам следовало бы заявить советским органам безопасности… Так, мол, и так – перед репатриацией жил я вовсе не в Канаде, а в городе Нью-Йорке и занимался там, конечно, не сельским хозяйством, а…
Аракеляна точно пружиной подбросило, он зловеще наклонился над столом, уперся в него руками.
– Ложь! Клевета! – яростно прошипел, брызгая слюной. – Как вы смеете, я к вам всей душой, а вы…
Приезжий спокойно смотрел на бесновавшегося хозяина. Ни смущения, ни страха не отразилось на его лице.
– Чего ты шумишь, джан? – произнес он. – Перестань прыгать и перемени тон. Садись! И не вздумай грозить мне – это невежливо, я же гость в твоем доме, ну и к тому же я вооружен.
Не спуская с него глаз, Аракелян опустился на стул. Хмель с него слетел.
– Вы стали слишком нервным, джан, – насмешливо продолжал Христофоров. – Вы, конечно, понимаете, откуда я? Так вот, гражданин Аракелян, вы дали нам неверные сведения о себе с самого начала. Беситься теперь нечего, сами виноваты. Неужели вы думали, что мы о вас ничего не узнаем?
– Что же страшного вы обо мне узнали? – Аракелян определенно взял себя в руки.
– Представьте себе, немало. Нам, например, известно, что родились вы не за границей, а в Советском Союзе… Дальше, – известно, что, проживая в Нью-Йорке, вы работали в синдикате преступников и имели кличку «Черный голубь».
– Что?.. Ложь! – Аракелян бросился на Христофорова и схватил его за горло. Тот с трудом оторвал его от себя, тогда Аракелян прыгнул к стене, у которой стояла детская кроватка.
Христофоров хрипло сказал:
– Сядьте вы, черт вас побери! Пока будете искать оружие, я успею всадить в вас целую обойму. – Резко приказал: – Садитесь, и без фокусов, живо!
Аракелян, озираясь, неуверенно сел на стул.
– Кто-то хочет погубить меня, но из этого ничего не выйдет, – злобно произнес он. – Меня оклеветали, полковник.
– Перестаньте играть хоть со мной-то, – сухо сказал инспектор. – Смешно, ей-богу… Возьмите себя в руки и не шумите зря, мне необходимо поговорить с вами.
– Я не хочу слушать ваших выдумок! – с гневом произнес Аракелян.
– У вас прекрасная выдержка. Ну, еще немного, и я кончу, я все-таки хочу помочь вам.