– Было бы странно, кабы изменилось! – Быхов с плохо скрываемым раздражением сплюнул в открытое окно. – Вот деревья, вот трава. Они за сто лет не поменяются, или сколько там тебе лет, отец?
Травы и деревьев, по меткому наблюдению капитана, хватало с избытком. Собственно, кроме них вокруг ничего и не было, если не считать изрядно запущенной грунтовки под брюхом «Паджеро». С трассы друзья съехали минут сорок назад, а может, и весь час – никто не догадался засечь время, убежденные, что художник знает дорогу. А вот с этим, судя по всему, имелись некоторые проблемы.
Поначалу второстепенное шоссе радовало классическим западным качеством. Однако через пару-тройку километров асфальт пошел трещинами, потом их сменили рытвины, да такие матерые, что могли сделать честь селу Гадюкино под Нижнекукуевкой. Обывательское сознание просто не допускало подобных дорог в Бельгии.
При съезде с трассы за стеклом промелькнула типичная европейская деревня, а точнее, красивый коттеджный поселок домов на тридцать-сорок. Через десять минут за кормой осталась еще одна деревенька, но уже вовсе не европейская, уж очень запущенными выглядели дома и придомовые участки. Давно не стриженная трава, покосившиеся двери, многолетний мох на крышах, словно тут давно никто не жил. Но нет – жили.
Данное знатное поселение оказалось последним проблеском цивилизации. Сразу за ним пропал асфальт и джип затрясся на заросшей грунтовой дороге.
Дороге?
За неимением лучшего термина назовем ее так, хотя вернее подошло бы слово «направление». Бецкому пришлось сбросить скорость до сорока километров в час, а иногда и вовсе притормаживать до пешеходного темпа – кочки и колдобины угрожали даже железобетонной подвеске старорежимного и очень надежного «японца».
Потом друзья въехали в предлесок, который быстро сменился настоящим лесом. Дорога принялась прихотливо виться, обходя стороной какие-то препятствия и, что куда хуже, то и дело двоиться развилками. Видимо, с одним, а то и с несколькими поворотами старик не угадал, что не удивительно. Быхов нервничал, накурившись сигаретами до сухого кашля. Даже антиквар, которому цель путешествия казалась чем-то крайне маложелательным, принялся вертеть головой в поисках примет верного пути.
Что он хотел высмотреть, осталось невыясненным, – ведь он, как и чекисты, был здесь впервые, что сводило к нулю ценность всех его поисковых инициатив. Однако кое-что он все-таки высмотрел. Правильнее сказать: кого-то.
– Стой, стой, стой! – вдруг заголосил Ровный.
– Что такое? – спросил майор, но экипаж остановил.
– Вон, смотри, какой-то мужик, явно местный, вдруг подскажет, куда мы забрались!
В самом деле, на правом траверзе в лесу мелькала фигура, примечательная своей непримечательностью, если вы позволите такое выражение. Не прошло и минуты, как на обочину выступил дяденька, неуловимо напоминающий Кузьмича из бессмертных «Особенностей национальной охоты». Военного фасона накидка ниже колен, замызганные резиновые сапоги, выгоревшая панама, клочковатая рыжая борода и возраст в широком створе после сорока и до семидесяти.
– Ну и что он вам расскажет, Кирилл? – скептически поинтересовался Понтекорво, глядя на то, как антиквар выбирается из авто.
Ровного, однако, было не остановить. Он обежал джип и заговорил с аборигеном по-французски. Мол, куда это нас занесло.
Абориген переложил авоську из правой руки в левую, чтобы ловчее почесать под панамой. Видимо, правша. Видимо, вопрос поставил его мыслительный аппарат в тупик. Видимо, французского он не понимал, хотя как такое возможно в Бельгии-то, на самой границе с родиной Луи де Фюнеса и Шарля Азнавура?
Последнее «видимо» оказалось на поверку ложным страхом. Сработало второе – крепкая отвычка общаться на столь сложные темы с непонятными иностранцами.
– Так это… трасса вон там, – мужичок, вдоволь начесавшись для облегчения мыслей, махнул рукой. – Куда-то вы не туда заехали.
– А город? – осторожно спросил антиквар. – Тут город неподалеку.
– Го-о-ород… – протянул он. – Не, города тут нету. Моя деревня в ту сторону, а до города далеко, и все одно не туда вы едете. Шиме вон где.
– Сен-Клер, – подсказал Ровный. – Нам нужен город Сен-Клер.
– Сен-Кле-е-ер… Знавал я одного Сен-Клера, жил у нас неподалеку. Дрянной был человек, вот что я скажу. Уже года три как помер. Или четыре. А города такого сроду здесь не было.
– Хорошо, но ведь эта дорога куда-то ведет? – Кирилл уставился в обратное от Шиме направление.
Мужичок поглядел вслед антикварову взгляду, подумал и закачал головой.
– Не-е-е, эта дорога никуда не ведет.
– Такого быть не может, – упрямо проговорил Ровный. – Кто-то же по ней ездит или ходит!
Местный житель повернул голову и внимательно поглядел в глаза Кириллу.
– Никто по ней не ездит и не ходит. Потому что туда ходить не нужно. Никому. И вам не нужно – добра не будет. Лучше поворачивайте, такой мой вам совет.
Антиквар с трудом оторвал взор от водянисто-голубых и удивительно цепких очей незнакомца и, пробормотав нечто вроде «Merci beaucoup, moi ne savoir pas ce que nous ferions sans toi»[51], полез в машину. Бецкий встретил его вопросом:
– Ну как?
– Мы едем в нужную сторону, – уверенно сказал антиквар.
Еще он был абсолютно уверен в верности совета – в том направлении ездить не стоило.
Добра не будет.
Глава 6Рыцарь
Просыпаться Филиппу де Лалену не понравилось. Он и засыпал-то накануне с видимой неохотой, зная, что утро принесет семь казней египетских. Болело все, наверное, только ресницы не болели. Прежде всего ребра. Молодому рыцарю снился сон, будто злые люди воткнули ему в грудину раскаленное шило, отчего он стонал и метался на войлоке, уложенном поверх сена на деревянном полу денника, который заменил ему спальню. Когда не с первой попытки удалось открыть глаза, оказалось, что не совсем сон это был.
Болели натруженные суточным вояжем в доспехах плечи, болел зад, набело отполированный о боевое седло, хотя, казалось бы, половину жизни провел он в этом седле, а все едино – финал похода выдался куда как нелегким даже для сильного и привычного ко многому рыцаря. Хуже всего вышло с головой. И вовсе не с челюстью, куда его приголубил Вилли Хренодуй. Быстрая инспекция выявила, что голова весит, как пушечное ядро, а виски прежестоко ломит.
О-о! Эта примета была хорошо знакома Филиппу с детства – явный звук шагов подступающей болезни. Кстати, глаза удалось разлепить не вдруг, потому что слезились они без всякой меры. Еще один признак.
«Все-таки простыл. Как не вовремя! И куда меня черти понесли, а? Что мешало сослаться на рану да уехать в имение?! Мол, так и так, ваша милость, нездоров. Остаюсь вашим покорный слугой с уверениями бесконечного почтения. Засим прошу простить, вынужден оставить войско. Валялся бы за полдень на перинах, дул пряное вино, заедая карпом в сметане».
Побрюзжав так про себя, Филипп скинул в сторону плащ, скатился с временной лежанки и встал. Натруженные колени мстительно хрустнули, требуя еще хоть немного отдыха.
Огляделся.
Спальное место де Ламье пустовало – двужильный германец, не смотри что почти старик, вскочил раньше всех и теперь наверняка тянет службу. У противоположной стены сопел друг Жерар – этот может спать где угодно и в любом количестве, только дай. На полу вровень с плечом молодого человека валялась открытая пухлая тетрадь. Явленые миру страницы были исписаны на две трети. Беглого взгляда на отвратный почерк хватило для опознания каракулей – этак выводить умел только де Сульмон, право слово, чуть лучше аптекаря с улицы Вознесения в Брюгге. Еще взгляд – и стало ясно, чем именно юноша извозил бумагу: тетрадь была заложена гусиным пером, а подле нее стояла походная чернильница.
«Интересно, что такое он все время пишет? И как много! Больше половины – целую книжку успел насочинять!» – удивился Филипп, но выяснять подробности было некогда.
Пришла пора привести себя в служебное состояние.
Очень кстати у изголовья громоздились доспехи, уже вычищенные и протертые маслом. Сцапал ножны, обвитые перевязью, потянул наружу меч – плоскости блестели, даже лезвие было поправлено точильным камнем. Видать, расторопный паж Жано постарался, пока шеф почивать изволил. Его заботами объяснялось и отсутствие вчерашних вымокших тряпок, начиная с гамбезона, заканчивая чулками, которые сохли, скорее всего, над походной жаровенкой, вверенные пажеской заботе.
Чистая смена одежды нашлась тут же – на седельной сумке, аккуратно сложенная возле пары сапог отменной кордовской кожи. Поглядел на меч в руке – кисть нехорошо подрагивала. Водворив оружие в ножны, де Лален тяжко вздохнул, помотал головой, как конь, и принялся одеваться. Смертельно хотелось облегчить мочевой пузырь, но не сверкать же среди подчиненных голыми ляжками?
«А все же нехорошо, что за мечом ухаживал не я. Надо бы высказать Жано порицание. Но неполное. Все-таки расстарался, пока я был без сознания», – решил Филипп, облачившись, и пошел будить Жерара.
Это дело, как заведено, вышло непростым. Друг вообще отказался сотрудничать, и пришлось решительно вылить тому на голову полфляжки воды – испытанное средство. Де Сульмон грозил расправой, призывая громы и молнии, фыркал, но неуклонно расставался с негой Морфея. Пришло время позаботиться о себе, а точнее, о том, что плескалось внутри, намекая, что не худо бы оказаться снаружи.
Филипп вышел из денника в коридор и, остановив метнувшегося к нему бойца воздетой рукой, устремился в дворовый садик. Там журчание струй, бивших в ствол дерева, вернуло легкость и настроило на служебный лад. Втянув носом воздух, рыцарь обнаружил, что он куда как несвеж. По всему получалось, что весь личный состав сходил во двор малым способом раза по два, все как один. Странно, что следов способа куда большего не обнаружилось. В любом случае это безобразие надо было пресечь и вообще – заняться делами.