– Подумаешь, «за что», как будто в наше время обязательно должно быть какое-то «за что», могли и просто прирезать, – юноша сделал обиженный вид и протянул Филиппу меч, которым тот немедленно и перепоясался.
– Ты почто с самого утра влез в доспехи? – спросил бургундец. – Вроде бы война не намечается!
Де Ламье и правда щеголял в гамбезоне с кольчужными полурукавами, кирасе, из-под которой виднелся ворот кольчатого же горжета, и в латных рукавицах. Шлемом, наручами и поножами немец пренебрег. А вместо шлема на голове красовалась черная шапочка с отворотами.
– Кто-то же должен! – пожал плечами Уго, а Филипп поделился свежеразработанной стратагемой о рейде в город и одновременном посещении самозваного бургомистра.
– Толково. Что-то такое я и сам собирался прописать. Вот только справится ли наш молодой балбес? Оставлять его на хозяйстве за старшего? Это неразумно, чтоб меня черти взяли.
Жерар заявил протест, де, ради какой причины его держат за совсем полного недоумка. Филипп, резонно заметив, что за старшего останется многоопытный Анри, сообщил, что на долю юноши выпадут только переговоры насчет пищевого довольствия, что тоже важно, но уж как-нибудь осилит, ибо резон от души покушать для молодого растущего организма – сильный стимул. Уго в целом согласился, но перспектива прогулки по городу в компании всего десятка в восторг его не привела.
– Возьмем половину лучников, половину кутилье нашего любезного Анока, пару жандармов с оруженосцами – уж очень они убедительно выглядят. А еще королевского поверенного – для гарантии. И пусть с нами пройдется наш собственный испанский доктор, месье Гектор, мать его, Аурелио – не хочу оставлять эту публику без присмотра. Скажем, так, мол, и так, вдруг да потребуется медицинская помощь, а кто ее окажет, если не он.
В конце тирады дверь денника, или теперь временного штаба операции, скрипнула, явив собранию круглое лицо Петрония.
– И меня возьмите, хм-м-м, погулять! – пропищал он. – М-да, засиделся, хочу с вами.
– Куда же мы без тебя, эх, – недовольно вздохнул Уго, сообразивший, что хитрый толстяк подслушивал, а потом улыбнулся и сказал Жерару: – Нет, не совсем полный.
– Что не совсем полный?
– Не совсем полный недоумок, ты, как мне кажется, просто недоумок, но подающий надежды. И вот еще что, всех касается. Мы здесь не на променаде. Давайте серьезно, пойдем гулять тяжелыми.
– Хм-м, да, слушайте старого умного человека. Нежности в нем ни на полденье, а дело говорит! – сказал Петроний и тонко захихикал.
Жерар отправился собирать людей, а Филипп, скривившись от боли в ребрах, гаркнул на полконюшни, чтобы паж Жано пособил с облачением в железо. Пока собирали и собирались, голову де Лалена начисто покинула мысль о писанине его юного друга. Забыл выспросить, что там сочиняет Жерар, а, наверное, зря.
Сен-Клер днем… изменился.
Но вряд ли кто мог сказать, что в лучшую сторону.
Он больше не пугал, как ночной порой, но лучше бы пугал. На улицах ощущалась какая-то жизнь, но вялая и пугливая. Там хлопнет дверь, или согбенная под весом корзинок просеменит женщина от двери до двери, здесь пара крепких мужиков в сермяге примется ломать шапки при виде вооруженных людей в ливреях Его Светлости. Вовсе не то, что ждешь увидеть на улицах вольного торгового города на реке. Не самого, кстати, мелкого.
Увязавшийся с разведкой шотландец не преминул сообщить, что в Англии, и тем паче – в родных его краях, Сен-Клер и вовсе сошел бы за крупный, столицу шира, не меньше. Это если изъять из сравнения Лондон с Эдинбургом, конечно. В Эдинбурге проживало тридцать, что ли, тысяч, а в Лондоне все пятьдесят – уж какие тут сравнения.
Синклер тоже оказался не из ленивых, хотя распоряжения Уго и даже де Лалена мог смело игнорировать – не были они для него начальством. Попутчиками – не более. Однако королевский поверенный напялил полудоспех без поножей, а на плече нес грозный двуручный топор на пятифутовом древке.
Филипп невольно восхитился запасливостью брата рыцаря. Дипломат, а смотри-ка: прихватил с собой сменный легкий шлем – полукруглую каску с квадратными наушами. Будто не в посольство собирался, а от души повоевать. Вот зачем человеку в посольстве полные латы, да еще с разными аксессуарами на подмену?
От логичного развития сего тезиса бургундцу стало неуютно, и он отринул непрошеные мысли. Да просто от того, что шотландец ему нравился. Немногословный, крепкий и, как бы это сказать? – надежный. После боя в деревне, где сир Джон стальной башней закрывал пролом в баррикаде, а разбойники разлетались из-под его секиры, как снопы сена после покоса, Филиппу было куда покойнее, когда рыжий воин прикрывал его с фланга. Мало ли что, в самом деле?
На вполне реальную возможность этого самого «мало ли чего» город намекал всем своим видом. Слишком здесь тихо, малолюдно и душно.
«Натурально, будто гроза собирается!» – подумал де Лален.
На небе, впрочем, не было ни облачка и день, без шуток, грозил превратиться в очередную пекарню, каковая успела надоесть за все время с самого начала похода на Монлери. Зато Филипп отличненько навоображал горожан, которые собираются с тесаками, пиками и арбалетами под прикрытием высоких домов. Для чего? Ума большого! Чтобы пустить кровь, а как иначе?
Впрочем, препаскудное свое настроение вместе с предчувствиями рыцарь легко списал на подступающую простуду, усталость (без шанса как следует отдохнуть в ближней перспективе) и постоянное нытье в ребрах, то и дело сменявшееся резкой болью. Все-таки многодневная скачка и разные незапланированные прыжки в доспехах с единственной целью: не умереть – должны, просто обязаны были настроить рану на мстительный лад. И они настроили, получите, распишитесь.
– И куда мы так бодро топаем? – поинтересовался испанский доктор и магистр искусств.
Филипп и верный Уго шагали в голове колонны, во второй шеренге расположились Синклер, Петроний и сеньор Аурелио. Центр составили пятерка лучников и трое кутилье Анри Анока, а замыкали отряд жандармы со своими сержантами и оруженосцами.
– Хм-м-м… – ответил шотландцу жирный кабатчик.
Де Лален хоть и не видел, что там сзади, но мог поклясться, что итальянец почесывает пузо, а глаза его не выражают, как обычно, ничего.
– Содержательно! – сказал сир Джон.
– Откуда пришли вчера, туда и сегодня – в порт. Если есть порт, все новости там, – пояснил Филипп. – Кроме того, у пристаней склады, можно поинтересоваться закупкой провизии. Оттуда сделаем круг, покормим глаза и направимся во второе место, где новостей всегда много.
– А это где, простите? – не успокаивался доктор и магистр.
– Ха! В кабаке, где же еще! Ха-ха-ха! – де Ламье, хохотнув, оглянулся на непонятливого испанца.
– Хм-м-м, да, – Петроний по-прежнему был весьма содержателен.
– А это где, позвольте узнать? Город не так мал, таверна здесь явно не единственная.
– Прямо там, где на нас ночью прыгнул этот чертов ушибленный, как его, беса, зовут? Словом, прямо у площади. Там, как я помню, отличное просторное заведение, в самый раз для кучи людей, а значит – новостей, сплетен и слухов. Нам сгодится, – Филипп опять раскашлялся.
– Отчаянный вы человек, сир, раз собрались в дорогу с такими-то кашлем. Говорю как врач, вам необходимо лежать и пить горячий отвар. Могу поспособствовать.
Бургундец запретительно поднял руку, отняв ее от рукояти меча.
– Благодарю, тронут вашей заботой, но – я справлюсь.
– Хм-м-м… – сказал Петроний.
Филипп же отметил про себя это самое «хм, хм, да», которого за итальянцем ранее никогда не замечал. По крайней мере, не в таких количествах – кабатчик любил изъясняться без словесных излишеств, но крайне точно и связно.
Итак, кабатчик, который на самом деле имел какую-то еще профессию, хмыкал, доктор занимался расспросами, Уго по привычке отпускал тяжеловесные тевтонские шутки свойства или похабного, или мрачного, или мрачно-похабного. Бойцы отряда били брусчатку башмаками и сапогами, доспехи позвякивали, а солнце играло на шлифованной стали. И до того решительной силой казались почти два десятка вооруженных мужчин, что Филипп решил: аудит, быть может, имеет шансы на успех.
Склады у пристаней приветствовали новоприбывших открытыми дверьми. Открытыми? Вернее сказать, незапертыми. Внутри ближайшего де Лален обнаружил длинные ряды полок, выстроенные шеренгами. Ярусы гнулись под весом мешков, ящиков и сундуков. При дверях за конторкой сидел человек в черной рабочей тунике, похожий лицом на кролика. Кролик молча таращился в стену, а когда увидел рыцаря, трижды моргнул и, подскочив на стуле, умчался куда-то вглубь склада.
– А, милейший! – успел сказать Филипп, просительно протягивая руку, но ответом ему послужил лишь затихающий топот.
Гоняться за странным дядечкой, грохоча латами, в лабиринте стеллажей – дело тухлое. К тому же бургундец не имел представления, куда именно порскнул служащий, быть может, на второй этаж? Или затерялся среди тюков (и был таков), не испытывая жажды общения?
Кстати, с какой целью унесся чернорубашечный, Филиппу тоже было невдомек. Разом попытались вернуться мысли о Танатосе, сиречь смерти от рук предполагаемых инсургентов. Ну, это, конечно, чушь. Но и уронить на себя по неловкости с местного поднебесья двухквинталовый ящик не улыбалось[52].
Словом, Филипп только руками развел.
Это движение разом прокомментировали Уго и шотландец, ввалившиеся в здание вослед шефу.
– Зря вы его упустили, сир! Можно было хорошенько надавить! – это Синклер.
– Точно, я бы из него все говно надавил! – это, понятно, де Ламье.
– За тобой не заржавеет, Уго! Только, где его теперь прикажете искать? – огрызнулся Филипп, с досадой прихлопнув по ни в чем не повинной конторке, из-за которой слинял служака-кролик.
– Вот именно. Где теперь его искать прикажете? – подтвердил наблюдение шотландец и оперся на собственный топор, сделавшись до ужаса контрапостным.