Искать, однако, никого не пришлось. Из складского полумрака раздались шаги, и перед троицей латников предстал солидный господин. Длинный складчатый гоун в златотканых акантах, пухлые руки заложены за пояс – шелковая стропа, усеянная серебряными бляхами в фигурной черни и жемчугах. Весь его вид намекал: со мной можно иметь дела, а вот с вами? О том же во весь голос говорили внушительный кошель на позолоченной раме и физиономия еще пухлее рук в обрамлении затейливого тюрбана-шаперона.
– Чем могу служить, добрые господа? – прозвучало вежливо до скрипа, а как будто попросил выйти и не отвлекать.
Добрые господа невольно опешили от неловкости. Даже Филипп, видавший виды при Великом дворе Запада, где любили и умели наряжаться. Да и денежки водились для всех этих красот. Но речь не о красоте – о непередаваемом налете занятости, коммерции и важных дел. Такого знатного делягу отвлекать нехорошо. Вот поэтому-то все, включая Уго, как-то замялись, а немец принялся чесать в затылке, сдвинув шапочку на лоб. Мол, а я чего, я ничего, не извольте ругаться.
Наконец, поверенный Его Светлости выдавил:
– Эм-м-м, мы, собственно, вот, да-а-а… насчет купить провианта и фуражного зерна, если найдется, конечно.
Надеюсь, мы не слишком, хм-м-м, вас затрудним, вот, – выдавил, обозвав себя мысленно иерихонским ишаком за такое заикание.
Почтенный коммерсант, впрочем, услышал главное: купить.
– Нисколько не затрудните. И даже наоборот. Сколько голов лошадей, сколько людей прислали Его Светлость, наш дорогой герцог Филипп, всеми заслуженно почитаемый и добрый?
Де Лален просветил, заранее прикинув кошт, на котором отряду не придется варить подметки и ловить крыс дней хотя бы с десяток. Потом, когда выяснилось, что такая поставка складу гильдии по плечу, бургундец, внутренне напрягшись, спросил о цене. И вот тут-то купец выдал такое, вот прямо такое, что де Ламье и шотландец только рты пораскрывали. Раскрыл бы и Филипп, совершенно ошалевший от услышанного, да приходилось держать марку.
– Что вы, господа! Что вы! Забудьте! Теллерман никогда, вы слышите, никогда не возьмет ни денье у храбрых воинов Бургундии, попавших в затруднительное положение! Тем более у нас в гостях не ордонансовая рота![53] Такая малость! О чем вы! И слышать ничего не желаю!
Переварить подобное угощение вдруг не получалось. Жаднейший бургундский торгаш, внимание, отдавал товар бесплатно! Без ругани, без торга, без угроз и потрясания грозными герцогскими приказами. Германец даже не обещал ему по обычной своей традиции зуб пальцем расшатать. Даже подумать не успел – и тут нате, держите. Бесплатно, сиречь даром.
Филипп шумно сглотнул и принялся обсуждать детали поставки, непрерывно рассыпаясь в самых галантных благодарностях. Сир Джон Синклер лишь присвистнул в полном восторге. Подобный кунштюк, наверное, раз в жизни выпадает на освидетельствование. Де Ламье изумленно покачивал головой и надувал щеки, чтобы изобразить причастность. И никто не заметил одной странной оговорки, что вырвалась из уст почтенного Теллермана.
А молодой рыцарь заметил.
И пока тот Филипп, что был явлен вовне, обрабатывал нежданную купеческую щедрость, тот, что скрыт внутри, яростно перебирал струны собственного изрядно заржавевшего ума. Наконец, когда дело было сделано, бургундец спросил, как бы невзначай:
– Простите, милостивый мэтр Теллерман, к вам не обращались случайно с подобной просьбой незадолго до нас? Фураж, провизия для бойцов?
– Нет, сир рыцарь, не обращались, да и кто бы мог – город на карантине!
– Вы сказали, досточтимый мэтр, «у нас в гостях не ордонансовая рота». И это правда. В Бургундии нет ордонансовых рот[54], они есть только во Франции милостью Его Величества короля Людовика XI, – сказал де Лален и быстро покосился на шотландца.
– Ах, понял, понял! Это же просто к слову пришлось! Ваших людей едва полсотни, вот я и сравнил. Тех-то в роте где триста, а где и четыреста! Поболе вашего, откуда и сравнение, возможно, не самое удачное в наше неспокойное время, прошу простить! – пояснил купец, не моргнув глазом и не изменившись в лице.
Лицо у него вообще не меняло выражения – все та же презрительная маска с оттопыренной губой. Глаза же и вовсе на протяжении всего разговора смотрели в одну точку. Ну, или так казалось – на складе было не сказать чтобы светло. Шотландец в рыжий ус не дул, будто не поняв намека. Или и правда не дошло.
Филипп сделал вид, что объяснением удовлетворен, договорился о времени поставки на адрес и откланялся. Откланялись и его спутники, потому как что еще делать?
На улице рыцарь подождал, пока Синклер не сойдет с крыльца на свое место во главе отряда и, задав направление, отдал приказ на продолжение марша. Колонна двинулась, а бургундец, придержав Уго за руку, считал взглядом, как проходят мимо куцые шеренги его уполовиненного войска. Когда с крыльцом поравнялись жандармы, оба товарища пристроились в хвост.
– Надо поговорить, – буркнул де Лален.
– Ловко ты нашего бравого воина сплавил, ловко! – ответил Уго, хлопнув рукавица в рукавицу. – Ты тоже не доверяешь купчине? У-у-у, морда! Так бы и двинул!
– Я, знаешь, внял твоим наставлениям и не доверяю теперь никому. С одной стороны, ну бывает, сказанул человек. С другой – откуда ему да в здешних краях известно, что у Людовика в ордонансах вечный некомплект и положенных шестисот всадников днем с огнем не сыскать – где три сотни, где четыре?
– А, ты об этом!
– А ты?
– А я о том, что жирный торгаш расщедрился бесплатно кормить почти пятьдесят прожорливых харь и почти сотню коней! Такого просто не бывает. Мне и слышать-то не доводилось о подобной доброте! Если купец что-то дал задарма – точно есть грех за душой! Скрывает пакость! «Храбрые воины Бургундии!» Вы послушайте его! – Уго гнусно заводил челюстями, уродуя рот, так что храбрые превратились в «хря-а-абрие», а Бургундия в «Бюргю-у-ундию». – Вот ослиная задница! Я б ему всю харю разбил, коз-з-злина!
– Или не скрывает, а хочет от нас ответную услугу.
– Например?! – германец воззрился на рыцаря с явным недоумением.
– Например? Например, прижать должника. Мы ему уже обязаны, привезут провиант, и тут наш почтенный мэтр и попросит: не смогут ли доблестные рыцари оказать ему маленькую услугу. Такое же бывает, ведь так?
– Бывает, – нехотя признал де Ламье, кивнув в знак согласия. – Ты вообще его видел? Рассмотрел? Стоит, чисто надгробие, не шелохнулся, глазом не повел! А лицо? Это ж личина, а не лицо! Губы едва шевелятся, рта ему не раскрыть! Знаешь, когда такое бывает?
– Когда?
– Когда пациент обгадился со страху и боится с места ступить, чтобы, значит, говно из сапог не растерялось! Чую, твоя догадка с ордонансовой ротой кой-чего да стоит. Ну рота не рота, а какие-то французы точно здесь засели!
– Это навязчивая идея, друг мой! – Филипп наставительно поднял руку. – Во-первых, он может быть просто нездоров. Во-вторых, засесть могли далеко не только французы. Вдруг очередная банда мародеров наведалась в город и, например, взяла его семью в заложники, чтобы лишнего не трепал?
– Да, и у доктора Хименеса семью в заложники? Прокатились до Кастилии, или откуда он там, и обратно? – Уго поцыкал зубом и сказал: – Знаешь, пора поднимать всех наших и пройти по городу – от дома к дому. Вышибаем двери, заходим и смотрим, что да как. И с добрыми буржуа на разговор!
– Это закончится резней, друг!
– Э-э-это! – германец будто надавил словом «это», обведя для понимания окрестности взглядом, – в два счета окончится резней и без нашей облавы, да только может получиться куда хуже! Нельзя упускать инициативу и разделяться!
– Нельзя лезть в воду, не зная броду! – возразил Филипп. – Сперва все как следует разведаем, такое мое решение.
– Хм-м-м, да, хм-м-м… – неожиданно рядом появился Петроний, – разведка, х-м-м… правильно, нужно разведать.
И как такой курпулентный человек мог передвигаться настолько тихо и незаметно?!
– Да что же ты постоянно мычишь! – раздраженно бросил де Лален. – С самого утра!
– Выражаю сомнения, хм-м-м, да, – Петроний почесался под мышкой, а его куртка едва не лопнула на жирных телесах.
Итальянец и не подумал прислушаться к Уго и надеть доспехи. Он даже оружия никакого не припас, кроме широкого кинжала у пояса.
– Сомнения? Поясни!
– Я сомневаюсь в пользе этой нашей шлемоблещущей фаланги. Так мы точно ничего не разведаем, – и Петроний гаденько захихикал. – Мы же в кабак у площади идем? И как ты, скажи на милость, собираешься расспросить местных, заявившись во главе двух десятков парней в латах и с во-о-от такими мечами? Добрые горожане от вашего вида сразу утратят всякую общительность. Отправляй мальчиков на конюшню и сам отправляйся, дай поработать дядюшке Петронию. Уж я в этом хорошо понимаю.
– Наверное… наверное, мальчиков отправлю, но! Пойду с тобой! – отрезал Филипп.
– И я! – сказал Уго, грозно зыркнув на товарища.
– Эх, ну что с вами поделать! Не доверяете старому толстому Петронию, и это после стольких лет! – горестно воскликнул итальянец.
– Кстати, о кабаке, ты почему без оружия? – спросил Филипп. – А если, не приведи господи, случится заваруха?
– Если случится заваруха, оружия вокруг будет предостаточно – успевай подбирать. Я до сих пор успевал, – Петроний улыбнулся, обнажив редкие желтые зубы. – Кстати, об оружии, вам бы тоже стоило привести себя в цивильное состояние. Не осточертело весь день в броне?
Бойцы, или, как их ласково именовал Петроний, «мальчики», повиновались с видимой неохотой. Кое-то не удержался и поворчал. Никому не хотелось на конюшню – к службе. Всем хотелось наоборот – в кабак. К пиву. Но резонам Филиппа вняли, и колонна отправилась кружным путем к ратушной площади. Резонам Петрония, правда, не внял де Ламье. Доспехи снимать отказался наотрез. Дальше больше, германец решительно покинул колонну, зашагав в трактир напрямки – вперед всех. Пока, де, вы доберетесь до конюшни, пока разоблачитесь – времени утечет целое море.